Легенды Западного побережья (сборник) - Урсула Ле Гуин

– Как хорошо, что я уже дома!

– Ну конечно хорошо! А теперь поспи, тебе нужно отдохнуть, – сказала Сэл своим нежным, чуть хрипловатым голосом. – А когда проснешься, то поймешь, что ты по-прежнему дома и никуда отсюда не денешься, милый ты мой Клюворыл. – И я уснул.

Как только я немного поправился – а отдых и нормальная еда, хотя еды-то как раз стало, увы, совсем уж мало, сделали свое доброе дело, – я сразу же отправился в классную комнату и приступил к своим прежним обязанностям, словно никуда отсюда и не уходил.

Когда же в августе меня снова призвали в ряды гражданской армии, Эверра был настолько этим огорчен, что даже осмелился пойти к Алтану-ди и выразить свой протест. Вернувшись, он сказал мне:

– Да будет вечно благословен Дом Арка, Гэвир! Отец наш заботится о детях своих даже в дни войны и голода. Алтан-ди объяснил мне, что под началом Хастера ты больше работать не будешь и жить в казарме тебе тоже больше не придется: тебе предстоит совсем другая работа, с людьми образованными. Вам нужно будет перенести свитки со священными пророчествами и древние летописи из старого хранилища, что у западной стены, в подвалы Гробницы предков. Там этим драгоценным документам будут не страшны ни огонь, ни вода; там их никто не найдет даже в случае вторжения. Священной Коллегии Жрецов требуются для выполнения этой задачи исключительно умные и образованные люди, ибо необходимо соблюсти все возможные предосторожности и все тонкости соответствующих ритуалов. Эта работа действительно требует чрезвычайной аккуратности, однако она не будет слишком тяжелой. Это большая честь для Аркаманта, что выбрали именно тебя! – Эверра, по-моему, даже слегка мне завидовал, страстно мечтая собственными глазами увидеть все эти древние документы и рукописи.

Я тоже обрадовался; хорошо было бы на какое-то время забыть о своих учительских обязанностях, хотя меня несколько тревожила, скажем, проблема еды. Кто его знает, думал я, как эти жрецы будут нас кормить? Теперь все в городе только и думали что о еде. В Аркаманте никогда особых запасов не водилось, а городские кладовые были уже практически истощены; в относительном достатке имелось только зерно. Отец и Мать Арка являли собой пример терпеливого воздержания; они неусыпно и строго следили за тем, что делается на кухне, и еда в доме, хоть ее и было очень мало, всегда распределялась по справедливости. Я с ужасом думал о том, что снова придется вернуться туда, где существуют всевозможные любимчики, где царствуют несправедливость и жестокость, где из-за пищи дерутся насмерть, где голодных бедолаг вовсю обманывают и обвешивают торговцы с черного рынка. Но ослушаться приказа я не мог и вскоре отправился в ту часть здания Священной Коллегии Жрецов, которая была отведена под жилище рабов. Во время первой же трапезы нам подали наваристый куриный бульон с сочным ячменем. Такой еды я не пробовал уже несколько месяцев и сразу понял, что мне здорово повезло.

Полдюжины тамошних рабов были все людьми пожилыми, так что жрецы просили прислать им помощников помоложе и из таких Домов, как Арка, Эрре и Бел, где, как известно, имелись и вполне образованные рабы. Например, я страшно обрадовался, увидев среди них Мимена из Белманта, доброго приятеля Эверры. Мимен привел с собой троих своих учеников. Затем там было двое рабов из Эрреманта, оба лет сорока; их звали Таддер и Йентер. Я о них и раньше слышал от Эверры, который ворчливо говорил о них с неким странным подозрительным восхищением: «Очень образованные, но какие-то несерьезные, нет, недостаточно серьезные!» Я понимал, что он имеет в виду: видимо, они читали «эти современные книги»; «современными» Эверра, как известно, называл все книги, написанные в последние сто или двести лет. И я оказался прав. Когда мы в тот вечер отправились спать – а в спальне было очень тесно, поскольку нам, тринадцати, пришлось как-то разместиться там, где прежде спали шестеро, но зато было тепло, светло и в общем вполне уютно, – то первое, что я увидел у кровати одного из моих новых знакомых, были «Космологии» Оррека Каспро. Эверра как-то раза два упоминал эту поэму, но таким тоном, каким врач упоминает об ужасной, смертельно опасной и страшно заразной болезни.

Таддер, сухолицый мужчина с острым взглядом, глаза которого словно прятались под густыми черными бровями, заметил мое изумление и спросил:

– Ты что, никогда этого не читал, парень? – У него был говор северянина, и в речи встречались порой незнакомые мне обороты.

Я покачал головой.

– Так возьми. – И Таддер протянул мне книгу. – Ознакомься хотя бы!

Я растерялся, не зная, как поступить. И невольно глянул в сторону Мимена, словно тот мог донести Эверре, что я посмотрел на запретную книгу.

– Представляешь, Эверра им не разрешает читать новых поэтов, – сказал Мимен, обращаясь к Таддеру. – Да и вообще никого со времен Трудека. Может, Каспро – это немного чересчур для начала?

– Нисколько, – возразил северянин. – Тебе, паренек, сколько? Четырнадцать? Пятнадцать? В самый раз прочесть Каспро и восхититься его стихами. Ну вот, например, знаешь ты эту его песню? – И Таддер запел приятным чистым тенором: – «Как во тьме ночи зимней…»

– Эй, эй, вы там, потише! – проворчал Йентер, второй человек из Эрреманта. – Не стоит, братцы, в первую же ночь гусей дразнить!

– Это что же, тот самый гимн, который Каспро написал? – спросил старший из местных рабов, пожилой мужчина с тихим голосом и повадками безусловного вожака. – Мне, к сожалению, ни разу не довелось услышать, как его поют.

– Да, в общем, в некоторых местах за пение этого гимна могут и повесить, Реба-ди, – с улыбкой заметил Йентер.

– Только не здесь, – сказал Реба. – Продолжай, пожалуйста. Мне бы очень хотелось его послушать.

Таддер и Йентер быстро обменялись взглядами, и Таддер запел:

Как во тьме ночи зимнейГлаза наши света жаждут,Как в оковах смертного хладаНаше сердце к теплу стремится,Так, ослепнув, шевельнуться не смея,К тебе одной наши души взывают:Стань нам светом, огнем и жизнью,Долгожданная наша свобода!

Красота его голоса и этот мягкий, но неожиданный прыжок мелодии на последних словах настолько потрясли меня, что я чуть не заплакал.

Йентер заметил это и сказал:

– Ага, ты только посмотри, Таддер, что ты с мальчиком сделал. Испортил ребенка одним-единственным стихотворением!

– Вот-вот, Эверра никогда мне этого не простит! – рассмеялся Мимен.

– Спойте еще разок, Таддер-ди, пожалуйста! – попросил один из учеников Мимена и быстро глянул на Ребу: разрешит ли он? Реба молча кивнул, и Таддер снова запел, но на этот раз к нему присоединилось еще несколько голосов. И я вдруг понял, что уже слышал эту мелодию, точнее, отдельные ее фрагменты, те несколько нот, которые в казарме гражданской армии некоторые из рабов то и дело насвистывали, точно подавая друг другу некий сигнал.

– Ну все, спели – и довольно, – тихо, но очень твердо сказал старший. – Или вы хозяев разбудить хотите?

– Ох, вот уж нет! – вздохнул Таддер. – Чего не хотим, того не хотим.

Глава 6

Работать с этими людьми оказалось настолько же приятно, насколько ужасно было работать в «каменной бригаде». Порой, правда, приходилось поднимать и переносить огромные тяжелые сундуки и ящики, полные книг и документов, однако мы подходили к работе с умом, не бросались ворочать тяжести с нетерпеливой яростью; и самое главное, друг к другу тоже относились терпеливо и с уважением. Наиболее трудную работу мы старались распределить по справедливости. Да и подбадривали нас не свист кнута и не сердитые окрики, а шутки и неспешные беседы прямо за разборкой и укладыванием манускриптов и бумаг. Мы разговаривали и об этих древних свитках, и о непрекращающейся осаде нашего города, и о последней огневой атаке – в общем, обо всем, что происходит или происходило под солнцем. Я получил немало дополнительных знаний, просто работая вместе с этими людьми, и прекрасно понимал это. Но очень многое из того, о чем они говорили между собой, вызывало в моей душе неясную тревогу.

Пока мы работали вместе с Ребой и другими здешними рабами, беседы наши обычно носили нейтральный характер. Но большую часть дня жрецы и их рабы были заняты отправлением ежедневных ритуалов в Гробнице предков и Сенате, и вскоре Реба, убедившись, что нам можно полностью доверять и мы все сделаем с величайшей осторожностью и вниманием, стал оставлять нас без присмотра. Так что, спустившись в старое хранилище у западной стены, мы, семеро рабов, были предоставлены самим себе, и здесь, в подземелье древнего храма, за толстыми стенами, никто нас услышать не мог. И вот здесь, пока мы прикидывали, как лучше применить свои небольшие силы, как вытащить и перенести подгнившие сундуки и хрупкие свитки, не повредив их, и начиналось самое интересное. Здесь Мимен, Таддер и Йентер вели такие беседы, каких я еще ни разу в жизни не слышал. Теперь я понимал, почему Эверра считает, что современные авторы оказывают на людей «дурное влияние». Мои новые товарищи постоянно цитировали Дениоса, Каспро, Реттаку и других «новых» поэтов и философов, о которых я никогда прежде даже не слышал. И все цитируемые ими стихи, хоть они и были поистине прекрасны, носили критический, взрывной, мятежный характер, были полны яростных эмоций – боли, гнева, неудовлетворенного желания.