Мешок с костями - Кинг Стивен

Она молча наблюдала, как я беру страничку за страничкой из стопки, которую взял на столе и положил на печку, сминаю каждую в шарик и бросаю в топку. А когда шариков набралось достаточно, остальные листы я просто положил сверху.

— Тьто написано на этих бумазках? — спросила Ки.

— Всякая ерунда.

— Это сказка?

— Да нет. Скорее… ну, не знаю. Кроссворд. Или письмо.

— Отень длинное письмо, — отметила она и привалилась к моей ноге, словно от усталости.

— Да, — кивнул я. — Любовные письма обычно длинные, но держать их дома — идея не из лучших.

— Потему?

— Потому что они… — Могут вернуться и преследовать тебя по ночам, эти слова вертелись у меня на кончике языка, но я их не произнес. — Потому что в дальнейшем они могут поставить тебя в неловкое положение.

— Ага.

— И потом, эти листы в чем-то схожи с твоими лентами.

Тут Кира увидела коробочку — жестянку с надписью МЕЛОЧИ ДЖО. Она лежала на длинном столе, разделявшем гостиную и кухню, не так и далеко от Безумного Кота, когда-то настенных часов. Я не помнил, как принес жестянку из студии, наверное, и не мог помнить: я же был в трансе. С другой стороны, она могла появиться в доме и сама по себе. Теперь я верю в такие чудеса. У меня есть на то основания.

Глаза Киры загорелись. Такого с ней не случалось с того самого момента, как она проснулась и узнала о смерти матери. Кира поднялась на цыпочки, чтобы дотянуться до жестянки, потом ее пальчики пробежались по буквам. Я подумал о том, как важно ребенку иметь такую вот жестянку. В ней можно хранить самые дорогие сердцу вещи: любимую игрушку, кружевную салфетку, первое украшение. А может, и фотографию матери.

— Она… такая кьясивая, — прошептала Ки, от восторга у нее перехватило дыхание.

— Можешь ее взять, только надпись на ней будет МЕЛОЧИ ДЖО, а не МЕЛОЧИ КИ. В ней лежат кое-какие бумаги, которые мне хочется прочесть, но я могу переложить их в другое место.

Она пристально посмотрела на меня, чтобы убедиться, что я не шучу. Увидела, что нет.

— Хоесе. — В голосе прозвучало безграничное счастье.

Я взял у нее жестянку, вытащил оттуда блокноты, записи, вырезки и вернул Ки. Она тут же сняла крышку, потом поставила на место.

— Догадайся, тьто я сюда полозу? — спросила она.

— Свои сокровища?

— Да. — Тут она даже улыбнулась. — Кто такая Дьзо, Майк? Я ее знаю? Знаю, правда? Она одна из тех, кто зил в холодильнике?

— Она… — Тут меня осенило. Я перебрал вырезки. Ничего. Я уже подумал, что потерял негатив, но тут же увидел его краешек, выглядывающий из одного из блокнотов. Вытащил его, протянул Ки.

— Тьто это?

— Фотография, на которой черное — белое, и наоборот. Посмотри на просвет.

Она посмотрела и долго не могла оторвать глаз от негатива. И я видел в ее руке мою жену, стоящую на плоту в разъемном купальнике.

— Это Джо.

— Она кьясивая. Я йада, тьто смогу хьянить свои веси в ее койоботьке.

— Я тоже, Ки. — Я поцеловал ее в макушку.

* * *

Когда шериф Риджуик забарабанил в дверь, я решил, что, открыв ее, лучше сразу поднять руки вверх. Чувствовал, что нервы у него на пределе. А разрядил ситуацию удачный вопрос.

— Где сейчас Алан Пэнгхорн, шериф?

— В Нью-Хемпшире. — Риджуик опустил револьвер (через минуту или две он механически сунул его в кобуру). — У них с Полли все нормально. Только ее донимает артрит. Это, конечно, неприятно, но и у нее выдаются хорошие дни. Если болезнь иногда отступает, не такая уж она и страшная. Мистер Нунэн, у меня к вам много вопросов. Вы это знаете, не так ли?

— Да.

— Первый и главный: ребенок у вас? Кира Дивоур?

— Да.

— Где она?

— Сочту за счастье показать ее вам.

Мы прошли коридором в северное крыло и остановились у двери спальни. Девочка сладко спала, укрытая до подбородка одеялом. Набивную собачку она сжимала руке: с одной стороны кулачка торчал ее грязный хвост, с другой — нос. В дверях мы стояли долго и молча, смотрели на ребенка, спящего в вечернем свете. Деревья в лесу падать перестали, хотя ветер еще и не стих. Он завывал в трубе «Сары-Хохотушки», выводя ему одному ведомую, древнюю мелодию.

Эпилог

На Рождество снега навалило никак не меньше шести дюймов. И уличные артисты, развлекающие жителей Сэнфорда, выглядели точь-в-точь как в фильме «Эта прекрасная жизнь». В четверть второго утра, двадцать шестого декабря, когда я вернулся, в третий раз проверив, спит ли Кира, снегопад прекратился. Луна, огромная и сияющая, проглянула сквозь разрывы облаков.

На Рождество я вновь приехал к Фрэнку, и бодрствовали только он да я. Все дети, включая Киру, спали как убитые, сваленные на кровать новыми впечатлениями, обильной едой и водопадом подарков. Фрэнк добивал третий стакан виски, я едва пригубил первый. В те дни, когда Кира приезжала ко мне, я обычно не прикасался даже к пиву. А тут она была со мной три дня, но, если ты не можешь провести со своим ребенком Рождество, то зачем оно вообще нужно?

— С тобой все в порядке? — спросил Фрэнк, когда я вновь сел и поднес ко рту стакан.

Я улыбнулся. Он интересовался не Кирой, а мною. Должно быть, что-то прочитал на моем лице.

— Тебе бы увидеть меня в тот, октябрьский уик-энд, когда Департамент социальных вопросов разрешил мне взять ее на три дня. Я заглядывал к ней в спальню с десяток раз, до того как лег спать… и потом тоже. Вставал и заглядывал в дверь, прислушиваясь к ее дыханию. В ночь на субботу вообще не сомкнул глаз, в следующую спал от силы часа три. Так что в сравнении с прошлым для меня это большой прогресс. Но, если ты проболтаешься, Фрэнк, если то, что я тебе рассказал, выйдет наружу, особенно эпизод с ванной, которую я наполнил теплой водой перед тем, как ураган окончательно добил генератор, я могу распрощаться с надеждой получить опеку. Возможно, мне придется трижды заполнять многостраничную анкету, чтобы получить разрешение присутствовать на ее школьном выпускном вечере.

Я не собирался рассказывать Фрэнку о том, как наполнял ванну, но, начав, уже не мог остановиться. Выложил все. Чтобы облегчить душу. Полагаю, Джон Сторроу тоже имел право выслушать мою исповедь, но Джон не хотел говорить о событиях того дня, во всяком случае вне рамок судебного процесса о праве опеки над Кирой Элизабет Дивоур.

— Буду нем как рыба. Как у тебя с удочерением?

— Очень уж все медленно. Я просто возненавидел судебную систему штата Мэн, да и Департамент социальных вопросов. Когда разговариваешь с людьми, работающими в этих бюрократических гадюшниках один на один, они вроде бы вполне нормальные, но стоит им собраться вместе…

— Значит, все плохо?

— Я иногда чувствую себя персонажем «Холодного дома», который у Диккенса говорит, что в суде выигрывают только адвокаты. Джон советует мне набраться терпения и молиться, потому что мы достигли невероятных успехов, учитывая, что я принадлежу к той категории американских граждан, которая вызывает наименьшее доверие у любого здравомыслящего чиновника: белый, неженатый, средних лет. Но Кира после смерти Мэтти пожила уже в двух семьях и…

— Разве у нее нет родственников в окрестных городах?

— Тетя Мэтти. Но она и при жизни Мэтти знать Киру не хотела, а уж теперь тем более не проявляет к ней интереса. Особенно после того…

— …как узнала, что богатой Ки не быть.

— Именно.

— Насчет завещания Дивоура эта Уитмор солгала?

— Целиком и полностью. Он оставил все свое состояние фонду, который ставит своей задачей достижение всеобщей компьютерной грамотности. Учитывая, что в мире масса неотложных проблем, на решение которых нет денег, это не самый удачный выбор.

— А как Джон?

— Его подлатали, хотя правая рука еще не такая, как раньше. Он чуть не умер от потери крови.

Фрэнк довольно ловко, учитывая, что от третьего стакана виски осталось совсем ничего, увел меня от проблемы, на которой я совершенно зациклился: Ки и опека. Но с другой стороны, я не имел ничего против. Самому хотелось переключиться на что-то другое. Я просто сходил с ума от мыслей о тех долгих днях и ночах, которые приходилось проводить Кире в домах, куда Департамент социальных вопросов определял таких вот сирот, как она. Никому не нужных. Кира не хотела там жить, она там просто существовала, как существует в клетке накормленный кролик. И оживала она, лишь увидев мой автомобиль. Тут она начинала плясать, как Снупи[143] на своей конуре. Наш октябрьский уикэнд прошел изумительно, пусть я каждые полчаса и проверял, как она спит. А Рождество принесло еще больше радости. Именно ее ярко выраженное желание жить в моем доме более всего остального помогало продвижению судебного разбирательства, но как медленно оно продвигалось.