Собрание сочинений в десяти томах. Том 7 - Юзеф Игнаций Крашевский

ему лишь взглянуть на человека, и он уже отгадывал цель его прихода.

Он говорил отрывистыми фразами, как полководец во время сражения, и все его приказания должны были немедленно исполняться; он не переносил замедлений и не допускал непослушания. Часто видели, как этот человек, бывший на дружеской ноге с королем и превосходивший своим богатством многих князей, выведенный из терпения чьей-нибудь медлительностью или неловкостью, припоминая старые времена, сам поднимал товар или вынимал его из привезенных ящиков, уча молодых, как надо немедленно, не теряя времени приниматься за работу.

Он не переносил лихорадочной, неряшливой работы, и сам никогда не спешил, а хладнокровно и рассудительно работал, редко позволяя себе отдых; он не любил беседовать и попусту тратить время на разговоры. Король смеялся над ним, говоря, что Вержинек, вынужденный выслушивать чужую болтовню, в это время думает о чем-то другом.

Запряженный экипаж и оседланная верховая лошадь стояли у него на дворе постоянно наготове в ожидании, что его во всякое время дня могут вызвать куда-нибудь, и он всегда был готов немедленно поехать, если это необходимо было для дела. Встретив его на улице или в путешествии, незнакомый не догадался бы, что это известный Вержинек, потому что он очень скромно одевался, и наряд его не бросался в глаза. Лишь присмотревшись к нему ближе, можно было заметить, что на нем дорогие ткани и отборная гарнировка, каких заурядные люди не носят.

Вержинек очень любил всякие особенные, дорогие и красивые вещи, которые ему привозили со всех стран света.

Комнаты, в которых он обыкновенно принимал своих товарищей, купцов, мещан, дворян и многих других обыденных гостей, не отличались особенно дорогим убранством; зато комнаты, в которых он принимал своих интимных знакомых и родственников, были настоящими хоромами богача, с многочисленными заграничными дорогими тканями, с резьбой по дереву и кости; там было много дорогого стекла, фарфора, кубков, камней и красивых ковров.

Стены были оклеены дорогими заграничными обоями, а полы устланы ценными коврами; вдоль стен стояли диваны с подушками, а в стеклянных шкафах красовалась разная утварь, разноцветные позолоченные бокалы, кубки, графины. Он их получал из Италии, Франции, Испании, с востока и из всех тех стран, с которыми он вел торговлю. Вещи, которые ему больше всего нравились, он оставлял для себя. А так как и король был большим любителем красивых вещей, то Вержинек велел их привозить для себя и для короля отовсюду, где только их можно было достать. Он любил также драгоценные украшения, но никогда их не носил; лишь в дни каких-нибудь торжеств он одевал на себя цепь или какой-нибудь перстень, стараясь не раздражать глаза мещан роскошью, которую они не могли себе позволить.

Современные строгие обычаи воспрещали им роскошь в одежде, в домашнем обиходе, на свадьбах, на поминальных обедах, крестинах и при всех увеселениях.

Когда Вержинек со своей женой, детьми и внуками появлялись на улице или шли в костел, они старались одеться подобно другим мещанам, хотя ни один из них, ни Авилий, ни Виганды, ни Бохнеры, ни Кемпы, ни Кечеры не могли с ним сравниться в богатстве. Николай их называл своими братьями, но и дворяне хотели его считать своим братом.

Когда Кохан вошел на двор Вержинека, он застал его там в меховой шубе и шапке, оглядывающим огромный транспорт товаров, привезенный на днях из Пруссии в Краков.

Увидевши Раву, которого король часто посылал к нему с устными поручениями, Вержинек поспешил навстречу ему со своей обычной улыбкой на устах.

– Да прославлено будет имя Господне! Вы из замка? Какие известия вы принесли? – спросил он ласково.

Кохан молчал, и это молчание не предвещало ничего хорошего. Лицо его было пасмурно.

– Располагаете ли вы свободным временем? Мы должны войти в комнату, –ответил гость, – для того, чтобы никто не слышал нашего разговора. Подозвав к себе одного из служащих, одетого в такую же шубу, как и он, Вержинек быстро шепнул ему что-то на ухо, указывая на ящики с товарами, а сам, взяв под руку Кохана, повел его к себе в комнату, в которой он обыкновенно сам отдыхал, допуская в нее только тех, перед которыми у него не было тайн. Комната была полутемная, потому что мало света проникало через два окна с железными решетками. Вдоль стен стояли окованные тяжелые дубовые ящики с затейливыми замками, и легко было догадаться, что в них спрятаны его богатства. Рядом с сундуками стояли шкафы с полками, на которых лежали свертки бумаг, пергамент, мешки и тарелки с деньгами и множество образцов разных руд.

На столе было много бумаг, печатей, сургуча, бечевок, разной утвари, там же стояли весы для золота и драгоценных камней, солнечные часы и разные другие мелочи.

Небольшая кровать, стоявшая в углу, при ней потухшая лампа и висевшее над постелью распятие Христа из черной слоновой кости, указывали, что Вержинек в этой комнате отдыхал.

На стенах висели картины религиозного содержания.

– Почему вы сегодня такой пасмурный? – спросил хозяин, повернувшись лицом к гостю, который медленным шагом вошел вслед за ним, оставив слугу с мечом в сенях.

– Потому что я злюсь, – выпалил Кохан, лицо которого стало еще мрачнее. – А когда я говорю, что злюсь, то легко понять, что не за себя, а за нашего короля.

Вержинек окинул его стремительным, беспокойным взглядом.

– Скажите, что же опять произошло, что нарушит его покой? Чем вы встревожены? – воскликнул он.

– Теперь предстоит дело гораздо хуже, чем раньше, – ответил Кохан, опускаясь на стул. – Вы знаете о том, что король велел занять Злоцкие земли, условившись с Янгротом заменить их другими. Ведь такие обмены земельных владений прежде неоднократно происходили. Бодзанта сам по себе забияка, а Баричка еще хуже и подстрекает его к войне… Этот церковный прислужник первый начал вопить о нарушении прав, о святотатстве, требуя обратного возвращения имущества и вознаграждения за понесенные убытки. Король согласен отдать взамен другие земли, но он не может возвратить того, что раз им было взято. Это было бы равносильно признанию с его стороны в том, что он ими беззаконно завладел… Что вы скажете на это?

Дерзкие церковные прислужники грозят проклятиями и интердиктами.

Вержинек, услышав эти слова, судорожно сжал свои маленькие, пухлые руки; лицо его побледнело и как бы подергивалось от волнения.

– Не пророчьте, не накликайте худого, – ответил он смущенно. – Да избавит нас Господь от всего худого! Бодзанта может угрожать, сколько ему угодно, но он не предаст короля церковному отлучению… Нет, он этого не сделает!

– Баричка сам готов осмелиться на это, потому что ему