После любви - Виктория Платова

Мне с ним не справиться.

Мерседес – она смогла бы. Не только поймать Голос в силки, но и завладеть им, приручить, сделать своим, подчинить себе. Да, именно таким голосом должна обладать Мерседес, именно таким голосом она должна разговаривать с не в меру расшалившимися в ее отсутствие снайперскими винтовками и Спасителями мира, отдавать приказы по уничтожению саранчи и коралловых рифов, оставлять сообщения на автоответчике…

Эта чертова кабина когда-нибудь остановится?!.

– …А знаете, кто будет следующим пропавшим?

– Нет, – я сбиваюсь на нервный шепот.

– Вы.

Автоответчик Мерседес! Вот где я слышала этот голос! Но… этого не может быть. Эта невзрачная женщина не может быть Мерседес. И голос – он просто похож на голос Мерседес, или мне просто хочется, чтобы Мерседес обладала именно таким голосом. Что она сказала о пропавших людях?

Что следующей буду я. Без всяких «может быть, возможно, peut-etre».

– Это шутка. – Черные очки непроницаемы, об улыбке нет и речи. – Простите.

– Ничего.

Лифт наконец-то останавливается.

– Мой этаж. Всего хорошего.

Женщина в летнем пиджаке берется за ручку кабины и распахивает ее. И только после того, как она выходит, я вспоминаю о нумерации этажей в благословенной Франции. Первый этаж – всегда нулевой. А тот, который принято называть четвертым, – на самом деле пятый. Не «I've got you under me skin» – «charogne».

Еще не поздно убраться отсюда, тупо думаю я, наблюдая за бликами света: неожиданно ускоривший свой ход лифт несет меня вверх.

…Мокрая, как мышь.

Я падаю в объятья этажа Мерседес мокрая, как мышь. Голос, оставшийся внизу, все еще преследует меня, цепляясь за запястья, щиколотки, подметки ботинок, в доме пропало несколько человек… а знаете, кто будет следующим? Вы. Вы, вы, вы, вы…

– Пошла ты! – говорю я вслух. Много громче, чем хотелось бы. – Падаль!..

Звук собственного голоса, совсем не такого завораживающего, приводит меня в чувство. Я сокращу визит в квартиру Мерседес до пятнадцати минут, этого должно хватить. Я не поддамся искушению навестить полусумасшедшую разбитную Ширли, которая кажется мне теперь едва ли не самым вменяемым человеком из всех, кого я знаю. Правда, пассажи про китайцев, арабов, шлюх и тех, кто дует в дудки, придется вынести за скобки. А в основном Ширли бесконечна мила.

И номер на ее двери бесконечно мил, и розовый коврик умилителен: и дверь, и коврик находятся на своих местах, так же как нашлепка с саксофоном на двери Захари. На этаже ничего не изменилось, кроме освещения (длинные люминесцентные лампы дают вполне достаточное количество света) и еще пейзажа за стеклом панорамного окна.

Мириады огней мерцают и подрагивают, слезятся, вспыхивают и снова гаснут. И снова вспыхивают, изменив цвет, – в Этом городе заключено множество вселенных, их гораздо больше, и они гораздо ярче, чем вселенные Эс-Суэйры. И все эти звездные скопления, туманности и сверхновые вступают в противоречие с моей собственной вселенной, одинокой и пустынной. Лишенной света и навсегда скованной льдом. Мне хочется раствориться в огнях внизу, раскрыть руки и устремиться вперед, быть подхваченной потоками теплого воздуха и парить, парить, забыв обо всем.

Десять минут.

Десяти минут в квартире Мерседес будет достаточно.

Прежде чем сунуть ключ в замочную скважину, я присаживаюсь на корточки и проверяю наличие жевательной резинки внизу, в месте, где дверное полотно упирается в наличник. Все в порядке, жвачка нетронута, ничего не нарушено, а это значит – за время моего отсутствия квартиру никто не посещал. И вряд ли посетит в ближайшие десять минут.

Путь свободен.

Мне уже знакомо устройство замков, и на то, чтобы отпереть дверь, уходит не больше десяти секунд. Я осторожно прикрываю ее за собой и оказываюсь в пустой прихожей: не темной, как ожидалось, а наполненной рассеянным голубым светом. Он не слишком интенсивен и, скорее всего, проникает сюда из зала, где много светлее за счет огромных окон без штор. Не особенно задумываясь о причинах свечения, я прохожу в зал. И только там, совершенно интуитивно, оборачиваюсь.

Монитор.

Он включен, вот проклятье!..

Монитор слишком мал, чтобы разглядеть картинку на его экране из зала, но я хорошо ее помню и так: унылая часть стены, которая оживляется лишь тогда, когда к двери кто-то подходит. Кто мог включить монитор? Уж не я ли сама, слишком вольно обошедшаяся с одной из кнопок и случайно нажавшая на таймер? Размышлять над этим у меня нет времени – десять минут, десять минут! Теперь – уже девять с половиной, нужно быть порасторопней, Сашa!..

Так, внутреннее подбадривая себя выкриками, которые издают пляжные футболисты в футболках с надписью «Рональде» и «Рональдиньо» на моей родине в Эс-Суэйре (ого! даже так!), я пересекаю зал и оказываюсь в спальне, а затем и в гардеробной. И по-хозяйски, как будто я и есть Мерседес (верховная богиня, умеющая видеть в темноте, под водой, при сплошной облачности и в задымленном помещении), сбрасываю вещи с полок, чтобы очистить проход в потайную комнату.

Собирать их будет кто-то другой. И уж точно – не я.

Часы Мерседес, а может, песочные часы Мерседес, а может, клепсидра Мерседес, запущенные в моем организме ее вирусом, четко отсчитывают секунды. Не ускоряя и не замедляя темп времени. Один – костюм от Версаче, два – костюм от Кардена, три – винтаж-костюм от Biba, четыре – кнопка, она открывает потайную комнату, еще мгновение – и я буду внутри.

Пять!..

Стеклянная оболочка песочных часов лопается. Стеклянная оболочка клепсидры лопается. Вода и песок смешиваются, заливают мне глаза, забивают ноздри и рот. И сквозь пелену песка, сквозь толщу воды я вижу сидящего в кресле Алекса.

Алекса Гринблата.

Знаменитого галериста и теоретика современного искусства. Спасителя мира, переспавшего со мной когда-то в прошлой жизни. До того как я имела наглость взять себе имя Мерседес Торрес, его компаньонки и почти мифа.

Не так давно в этом кресле сидела я и нашла его чрезвычайно удобным. При других обстоятельствах знакомства в нем можно было предаться мечтам или заняться литературными опытами в стиле portative, неосмотрительно оставленной у Сальмы. Судя по всему, сходные чувства испытывает и Алекс. Он устроился в кресле с максимальным комфортом и вертит в руках конверт из-под винила: черные геометрические фигуры на красновато-оранжевом фоне. «Абба» или «Fleetwood Mac», я тотчас принимаю сторону «Аббы»: из всего обширного репертуарного наследия группы ««Fleetwood Mac» мне запомнилась лишь песня «Сара». Наверное, я бы смогла даже напеть ее, но вряд ли это впечатлило бы Алекса и заставило его расстаться с десятью евро.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});