Вторжение - Василий Соколов

- Что ты делаешь?! - комиссар с беспощадной резкостью схватил его за руку, отнял пистолет. Долго глядел на Кострова с укором, потом сказал почти шепотом: - У тебя будут дети. Слышишь, Алешка, дети...

В эти минуты Костров подумал, что прожил он мало, и видел мало, и еще меньше сделал. И ему стало вдруг стыдно за минутное бессилие.

Алексея начали отхаживать. Склонились над ним сразу четверо - двое держали за руки, двое вправляли распухшую ногу. Эту невыносимую боль, это страдание он перенес гораздо легче, чем мысль о смерти, ставшую пределом его терзаний. Теперь вокруг него хлопотал весь отряд. Одни помогали советами, неожиданно высказав свои врачебные познания, другие наломали тонких березовых веток, обмотали ногу кусками брезента, затем стянули березовыми жгутами, чтобы нога временно не сгибалась в колене. Бусыгин срубил две рогатины, обвязал их ветками - так мягче будет плечам. Капитан в длинной шинели, ставшей белой от муки, принес не брошенный им в момент побега мешок и сказал:

- Переждем. Буду вам лепешки печь. Я это умею, поварское дело мне знакомо.

Да, им придется не один день переждать в лесу, пока не утихнет боль, пока не станет на ноги товарищ.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Выпавший во второй половине октября снег лежал на лесных прогалинах, на полях лохматыми пестринами. Снег валил и валил крупными, мокрыми хлопьями вперемежку с дождем. Отряд делал теперь за сутки каких-нибудь двадцать, от силы двадцать пять километров. И двигались так медленно не потому, что у каждого истощены силы, и не потому, что приходилось поджидать Алексея Кострова, который не жаловался, молчаливо сносил боль, хотя и костылял на палках, неуклюже занося опухшее колено, - нет, причина была в другом: на этой стороне шоссе лесные заросли редели, порой они совсем обрывались, и двигаться открытым полем, на глазах у неприятеля, было рискованно.

Приходилось все светлое время коротать в ожидании темноты - и каким же долгим, утомительным казалось это вынужденное бездействие! Дневку устраивали там, где заставал рассвет, - в канаве или овраге, стелили плащ-палатки, клали винтовки рядом и ложились сами, прижимаясь друг к другу. А с неба, как из решета, сыпал снег, заносил спящих бойцов. Но вот шевельнулся один, растолкал рядом лежащего, и тот повернулся, разбудил в свою очередь соседа, и так через каждые полчаса или час поднимали друг друга: оставаться долго в одном положении нельзя: легко закоченеть или по меньшей мере отморозить ноги, руки... Каждый ощупывал себя, опять ложился и, чтобы хоть малость согреться, уподоблялся птице, прячущей от холода голову под крыло, - совал лицо под шинель, а кто был в гимнастерке - в рукав, и дышал часто, шумно, согревая себя. А потом вновь побудка в строго засеченное время. И так повторялось целый день. А едва темнело, отряд собирался в путь, и, хотя лежали как будто долго, каждый чувствовал себя усталым, разбитым.

Но все равно шли. Шли на восток, к своим.

"Нет, так мы не дотянем. Можно погубить людей. Надо что-то сделать. Но что?" - мрачно думает Гребенников. Расспросив местных жителей, комиссар решает, что более надежный путь на той стороне шоссе, там лес гуще, и в нем легко укрыться, не опасно, пожалуй, идти и днем.

Нужно перейти через шоссейную дорогу. И пусть на ней непрерывное движение, пусть она охраняется засадами и контрольными постами - все равно перейти. Как можно скорее. Сегодня же ночью.

В сумерки отряд подошел к шоссе. Бойцы залегли в придорожном ельнике, держа на изготовку винтовки, гранаты. До вечера на шоссе тарахтели танки, по-змеиному шипели шины автомашин. Когда темнота улеглась и движение стало замедленным, время от времени взлетали ракеты: белые клубки света рассыпались в низком небе, гасли в косо падающих хлопьях снега.

Каждого в отряде одолевает нетерпение, но ждут еще час... Никаких признаков жизни. Пора! Комкая в груди волнение, бойцы крадутся осторожно, на цыпочках. Вот и шоссе, скользкое, как лед. Перебежали. Внезапно, как из-под земли, вырос человек. Он, кажется, только что лежал в канаве. Идет смело, прямо к группе. Ни слова не говоря, бойцы невольно замедлили ход, обступили незнакомого.

- Кто вы? Откуда? - отрывисто спросил Гребенников.

- Я... я... - замялся тот, услышав русскую речь.

- Кто вы? - повторил комиссар, а рядом стоящий Бусыгин уже успел отнять у незнакомца автомат. Тот слабо сопротивлялся, а потом полез в карман шинели. Заметив это, Костров из-за спины вмиг схватил его за руки и заломил их назад. Незнакомый что-то крикнул на немецком языке.

Обыскали. В карманах нашли две гранаты. Расплата была короткой: били немца прикладами, и он свалился и еще долго хрипел в бурьяне.

Отряд двинулся прочь от дороги. Наперерез ему, в сторону поля начали взлетать ракеты.

- Ложись! - крикнул Алексей Костров, и этот сигнал был спасительным. Не успела ракета шипя взлететь и осветить местность, как бойцы уже лежали на земле. Переждали, пока она не померкнет, и короткой перебежкой удалились. Опять взлетали ракеты, и опять залегали бойцы. Где-то поблизости, захлебываясь длинной очередью, затарахтел пулемет. Но это никого не беспокоило. В ночи пулемет стрелял наугад. Все дальше от дороги уходили бойцы. По пути нащупали ногами провода, в разных местах порезали их, длинные куски унесли с собой. Это кстати. На какое-то время немецкий штаб или посты, охраняющие дорогу, лишатся связи.

Уходя от огня немецкого пулемета, отклонились от того жданного леса, ради которого перешли через шоссе. Спохватились, по поздно - кругом продуваемое ветрами поле. Снег перестал сеять с неба. Как же поступить? По-видимому, надо взять правее.

Отряд торопился, потому что нужно скорее попасть в лес, а уже развиднелось, шире проглядывается будто раздвинутое поле.

Рассвет подкрался незаметно, быстро упрятав тьму, распахнул для глаза припорошенные снегом зеленя, пахоту, залежный луг, через который вилась дорога, и стоит вглядеться в серую изморозь утра, как безошибочно можно угадать, что эта дорога ведет до самого леса. Вон, оказывается, какой крюк они сделали за ночь. Но это поправимо, есть еще время до полного рассвета забежать в лес и укрыться.

А что ото за шум в том месте, где отряд перебегал дорогу, и почему остановилась темная крытая машина? Как будто подъехали немцы, соскочили на землю и рассматривают не то убитого собрата, не то следы, уходящие в поле. Наверное, и то и другое. Некоторые держат на цепи огромных бурых овчарок.

- Погоня будет, - сказал Костров упавшим голосом и ощупал больную ногу. Теперь она распухла от долгой ходьбы.

На него посмотрели, не сказали ни слова. Но он понял: такие не покинут.

Отряд свернул с пашни на дорогу. Побежали к лесу. Только бы укрыться за деревьями. Только бы успеть. Похоже, и немцы не мешкают - бросились в погоню. Впереди - четыре овчарки. Часто припадая мордами к земле, они срываются дальше, идут наметом, теперь уже тащат за собой солдат-проводников, не выпускающих из рук поводки. Как ни чутки собаки, как ни остры на глаз, все же но могут отказаться от следа и махнуть кратчайшим путем. Нет, овчарки держатся строго по следу, и если одна сбивается, находит следы другая... Значит, они пойдут кружным путем.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});