Сталинская премия по литературе: культурная политика и эстетический канон сталинизма - Дмитрий Михайлович Цыганов

нам отнестись к этому роману[1762].

Очевидно, комитетчики боялись идти по непроторенному пути и рекомендовать на тот момент не имевший отчетливой репутации текст с такой специфической предысторией[1763]. Кроме того, литературная критика в тот период действительно была весьма непредсказуемой и могла оценить положительное решение Комитета по кандидатуре Катаева как очередной рецидив «подрывных», «антипатриотических» взглядов в интеллигентской среде. Пространной характеристики удостоилась и романная трилогия В. Василевской (Фадеев говорил о нем как о едином произведении):

Роман представляет большой интерес и по охвату исторических событий, и по разработке характеров людей Польши, проходящих мучительный путь, связанный с трагедией собственной страны. Здесь показаны читателю предатели польского народа из лагеря Андерса, показанные первые из героев новой Польши. Тут наряду с простыми людьми есть и люди исторические. Показана борьба Красной армии, идущей на освобождение Польши. Лучшие страницы романа говорят о дружбе польского и русского народа.

<…> Но этот роман — большое полотно, и в плане исполнения он вполне достоин того, чтобы быть выдвинутым на Сталинскую премию во всех трех книгах[1764].

Весьма высокой оценки удостоилась документальная повесть «Утро великой стройки» Галактионова и Аграновского, в которой авторам, по словам Фадеева, удалось «средствами очерка показать, как наши новые стройки грандиозны»[1765]. Романная трилогия Задорнова хотя и была охарактеризована общими фразами («производит впечатление настоящего исторического романа», «хороший язык», «писатель очень серьезный и вдумчивый» и проч.), но получила положительную характеристику секции; Твардовский отметил: «Настоящая литература, большая серьезная работа»[1766]. Роман «Строговы» Маркова после доработки был поставлен экспертами высоко, потому как текст усилил свою «историческую сущность» именно за счет того, что был приписан эпизод встречи Ленина с сибирскими партизанами. Из всего «Избранного» Галана секции приглянулись лишь памфлеты, которые были якобы «очень сильным оружием», требующим пристального внимания в Комитете. Повесть Брыля «В Заболотье светает», с точки зрения Фадеева, заметно уступала текстам русских авторов, но для белорусской прозы являлась «достижением». Следом речь шла о романе Турсуна «Учитель», «Рассказах» Каххара, «Васек Трубачев и его товарищи» Осеевой, «Витя Малеев в школе и дома» Носова, «На берегу Севана» Ананяна. Все эти тексты получили комплиментарную, но тем не менее сдержанную оценку. Роман Муканова «Сыр-Дарья», напечатанный в «Октябре», с голосования был предусмотрительно снят, потому как критика уже тогда отмечала в тексте ряд «существенных недостатков» (ясно, что у Фадеева в памяти еще была свежа история с разгромом «буржуазного национализма» в республиках Средней Азии; по всей видимости, его «партийное чутье» предсказывало новую волну «проработок», которая, к слову сказать, вскоре и началась). Муканов попытался вступиться за собственный роман, сославшись на опыт премирования Николаевой за журнальный вариант «Жатвы», подвергшийся переработке для книжного издания. Характеристика текстов Лордкипанидзе, Никулина, Алексеева, Беляева, Муратова, Баялинова, Баковикова, Язвицкого[1767], Минко исчерпывалась кратким изложением содержания и скупыми замечаниями стилистического порядка. После общего обзора рекомендованных произведений Тихонов выступил с предложением об отдельном рассмотрении романов «Семья Рубанюк»[1768] Е. Поповкина, «Гроза над Римом» Д. Еремина и «Степан Разин» С. Злобина. На будущий год перенесено обсуждение романов «Труд» А. Авдеенко и «В далекой гавани» Л. Зайцева и Г. Скульского. По ходу обсуждения из списка были исключены кандидатуры Муратова и Баковикова. Каххара из раздела прозы перенесли в раздел драматургии и выдвинули для обсуждения литературной секции его пьесу «На новой земле». По кандидатуре Муканова сомнения были вызваны еще и тем, что ни одна казахская общественная организация не поддержала выдвижение романа на премию; в результате обсуждение книги было решено перенести на будущий год. Таким же образом поступили и с «Грозой над Римом» Еремина.

Комитетчики встали перед проблемой невозможности сократить список кандидатур, тогда как сам этот список не вызывал бесспорного ощущения полноты охвата. Фадеев по этому поводу говорил:

Когда внимательно смотришь на список, то видишь, что здесь много вещей жидких в том отношении, что они хоть и имеют свои достоинства, хорошо написаны, но это не есть те солидные, оставляющие впечатление вещи, чтобы опубликовать список и народ увидит, что премированы серьезные произведения. Не хватает такого рода романов. Здесь действует иногда вкусовой литературный подход к вещам[1769].

По этой причине на первые позиции в списке кандидатов Фадеев велел поставить рекомендованные Тихоновым романы и попросил комитетчиков уделить особое внимание роману Злобина. Из зафиксированных в стенограмме реплик экспертов ясно, что основная ставка ими делалась на монументальные романы эпопейного типа, потому как их премирование не вызовет лишних вопросов у общественности, приученной живо реагировать на литературные события. В этой установке очевидно выразилась давняя идея Фадеева о важности производственной стороны писательской деятельности, собственно писательского труда: чем более трудоемким был процесс написания текста, тем бесспорнее будет воспринят факт его попадания в лауреатский список.

На этом же заседании обсуждался и раздел поэзии; доклад по нему делал Бровка. Секция уже установила очередность следования произведений в списке[1770], который открывался двумя пропагандистски выдержанными стихотворными циклами Тихонова — «Два потока» и «На Втором Всемирном конгрессе мира». Следом шли «Басни» Михалкова, «Избранное» Венцлова, «Стихотворения и поэмы» Шмуула, «Откровенный разговор» Смирнова, «На камне, железе и золоте» Танка, «Солдаты мира» Граши, «Стихи» Нагнибеды, «Поток приветствий» Турсун-Заде, «Год моего рождения» Гамзатова, «Знаменосцы мира» Панченко, «Добрые соседи» Дмитренко, «Стихи для детей» Мухаммади и «Цветы на камне» Карима. Секция предложила перенести обсуждение кандидатур Абашидзе («Стихи о Грузии»), Белевича («Иди, мой сын»), Капутикян («Мои родные») и Нонешвили («Повесть об одной девушке») на будущий год, но в ходе дискуссии Фадеев (по настоянию Симонова) потребовал возвратить в итоговый список сборник Капутикян. Однако подробного обсуждения произведений не состоялось и после оглашения списка кандидатур, из которого были исключены Дмитренко и Панченко. Симонов предложил комитетчикам ознакомиться с циклом стихов Гудзенко «Солдатские будни», опубликованным в ноябрьском номере «Знамени» за 1951 год, и со сборником новосибирского поэта Гордиенко.

Сходным образом был построен и доклад Лавренева по разделу драматургии. Первой в списке шла пьеса Маляревского «Канун грозы», за ней следовали «В огне» Мамедханлы, «Младший партнер» Первенцева, «На грани ночи и дня» Якобсона, «На новой земле» Каххара. Нехватка кандидатур по разделу драматургии вынуждала членов Комитета делать «натяжки». Однако после обстоятельного критического обсуждения Фадеев пришел к выводу о необходимости обратить внимание на пьесу «Юность вождя» Г. Нахуцришвили[1771], а Первенцева и Якобсона велел исключить из списка.

Завершилось заседание подробным докладом Благого по разделу литературной критики и искусствоведения. Из более чем 25 рекомендованных Комитету книг секция остановилась всего на семи: «Маяковский: Жизнь и творчество (до Великой