Приют героев - Генри Олди

– Нет, – пробормотал Эфраим. – Если бы очнулся, мне было бы проще…

– Тогда почему?

– На него что-то давит… что-то белое, в искрах, как сугроб… давит и требует… Плохо слышно, я вне этих требований, меня как бы нет…

Последние слова гроссмейстер произнес так, что Анри посочувствовала белому сугробу, который наивно полагает, будто Эфраима Клофелинга нет. Было жалко молодого некроманта. Маг, творя чары в бесчувственном состоянии, очень тяжело переносит чужое вмешательство, особенно враждебное. В беспамятстве защитные барьеры становятся хрупкими, крошатся, как черствый хлеб; мана-фактура обнажена, болезненно реагируя на спектральные изменения. Если учесть, что квестор серьезно пострадал в стычке…

Видимо, о том же думал и гроссмейстер, собираясь перед вмешательством. Он присел над кукольным домиком, сотканным из лунного света, поплевал на ладони, словно мастеровой перед работой, и, стараясь не прикоснуться к огоньку, свел ладони по бокам жемчужной звезды.

Было заметно, как снежно-белые искорки сочатся наружу между старческих пальцев.

– Они еще пляшут? – спросил Эфраим, имея в виду непокорных дрейгуров.

– Да, – выдохнул Тэрц, ускоряя темп игры. – Поторопитесь… здесь какое-то побочное влияние… Трудно отследить назначение: оно почти бессмысленно!..

– Хорошо…

Ничего хорошего Анри не видела.

Подтверждая ее пессимизм, откуда-то раздался собачий вой. Тоскливый, протяжный, вой нёс явную угрозу. В заунывных вибрациях чувствовалась гармония: нездешняя, инфернальная, пронизанная странным ритмом, местами схожим с ритмом плясовой Тэрца, но более глубоким. Эфраим отдернул ладони от звездочки, будто обжегся, и снова заключил огонек в объятия. Сбился профос, ища среди струн арфы нужную и не находя. Вигилла не сразу поняла, что вой идет издалека, из-за рощи, и в то же время из «Via Lactea», из образа домика, где замерзал под сугробом квестор-некромант, безрассудно стараясь подчинить дрейгуров своей – своей ли? – воле и направить на цель, как тупую, кривую, плохо оперенную, но все-таки стрелу.

Вой усилился, достиг кульминации и смолк, оборван в зените.

Жемчужина в ладонях старца погасла.

За оградой струн арфы замерли дрейгуры. Миг, другой, и «условно-живые» потянулись к выходу из комнаты, нестройно бормоча: «Спасибо за внимание!.. спасибо… за…» Походка у них разладилась, руки болтались невпопад, но комната пустела с приятной быстротой. Скоро там остались только безусловно живые, в разной степени потрясения.

– Настоящий са-пэй! – бледный от усталости и восторга, произнес гроссмейстер. – Овал Небес, я много читал об этих собаках, но увидеть са-пэя в действии! Защищая сына хозяйки, он сбил ауру влияния… Фантастика! Все некротальные акценты подавлены до VI-го слоя. Думаю, сейчас Кристофер благополучно спит.

– А вот нам вряд ли удастся вздремнуть, – без особой радости сообщил Фернан Тэрц. – Ну что, коллеги, двинулись обратно?

Арфа профоса развеивалась дымом по ветру.

Дохлая муха валялась на песке, у ног вигиллы.

SPATIUM XXI

НИСХОЖДЕНИЕ ВО ТЬМУ

или

ЖИТИЕ РЕНЕ КУГУТА, ПУЛЬПИДОРА И ИДЕАЛИСТА

Склонность к чародейству, как природное умение накапливать и трансформировать ману, редко передается по наследству. Шанс, что сын колдуна тоже уродится колдуном, не так велик, как думают профаны. Это только у дремучей ведьмы с хутора Волохачи дочь или внучка – ведьма, и баста. Бабы – дело тонкое, особенно из простых. У простых дитё и в снегу здоровым родится, а у других и в теплой спальне чахнет. Да, если оба родителя не чужды волшбы, шанс получить наследника-чародея заметно повышается. И все же династий, где из поколения в поколение рождаются исключительно детишки, расположенные к Высокой Науке, кот наплакал.

Сотня семей на всю Реттию.

В соседних государствах – не гуще.

Род Кугутов числился среди упомянутой сотни. Семь колен умелых пульпидоров у мужчин, семь колен чутких гербамедисс у женщин. Великими познаниями в теории, дипломами и аттестатами, равно как особыми излишками маны Кугуты похвастать не могли. Тем не менее, пару веков подряд, начиная с пращура Петрока Забияки, они успешно заговаривали землякам зубы и лечили понос с золотухой. Спасение от флюса – и слабящий отвар упокойника бодрого, замуровывание дупла в гнилом клыке – и мазь radicula spumare, снабженная горячительной отвадкой; высаживание зубной рассады – и сухая смесь киннамума, звездолиста, а также piperis kayana, которая в сочетании с рунной «шептухой» гонит прочь соломенную лихоманку.

На жизнь хватало, и жизнь, заметим, безбедную.

Рене родился в Охломысе, городке на юго-востоке Реттии, рядом с крупным портовым Навиполисом. Здесь появлялись на свет и все предыдущие Кугуты. Вихрастый, черноглазый Ренька рос сорванцом и хулиганом, не спеша вникать в премудрости семейной науки, подобно старшему брату Петроку, названному в честь знаменитого предка. Он предпочитал гасать со сверстниками по тенистым улочкам Охломыса, лазать через заборы – воровать соседские груши и орехи, швыряться шипастыми каштанами в заезжих «лапотников», приехавших торговать медом и мукой; до посинения плескался в речке Хохлушке, чистой и холодной, запускал в открытые окна местным куртизанкам мелких черепашек-летяг, до последнего рубился с дружками в «буц», тратя на игру монетки, подаренные матерью – или ходил драться с такими же, как он сам, охломонами с северной окраины, именуемой в народе «Варяженка».

Отец смотрел на художества отпрыска сквозь пальцы: подрастет – перебесится, за ум возьмется. Так оно в итоге и случилось, но при весьма грустных обстоятельствах.

Удирая из сада булочника Розенблюма и спасаясь от разъяренного пса, Рене спиной навернулся с высоченного забора на булыжник мостовой. Домой его отволокли приятели, смирные и испуганные. Сам Ренька идти не мог. Умений матери хватило лишь на то, чтобы унять боль, рвущую спину, с помощью заговоренного отвара мака. Спешно послали за Тристаном Франингером, лицензированным медикусом-костоправом, что жил за два квартала от дома Кугутов.

К чародейству Тристан дара не имел, зато имел диплом лекарской гильдии.

Высокий и стройный медикус, больше похожий на гвардейского капитана, долго цокал языком и тяжко вздыхал, осматривая Рене. Хмурился, отводил глаза, не желая встречаться взглядом с родителями мальчишки. К счастью, он был хорошо знаком с «Трактатом о спине» великого Али Хуссейна, убитого турристанскими фанатиками за излечение еретички Биби-ханум. Костоправ растер больному спину грубой тряпицей, смоченной маслами фурбийуна, руты и касатика, предварительно согрев пострадавшее место компрессами, затем наложил повязку из олеандра с бделием, сагапеном и бобровой струей. Уходя, Тристан рекомендовал в течение двух недель пить отвар черного нута с аиром.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});