Сборник статей и интервью 2009г (v1.19) - Борис Кагарлицкий

Хотя что-то подсказывает мне, что печатный станок всё-таки будет запущен. И довольно скоро. Что касается руководителя американской Федеральной резервной системы Бена Бернанке, то он уже признался. Да, печатаем, и больше обычного.

В подобной ситуации невозможно доверять деньгам и бесполезно искать единственную надежную валюту, вложившись в которую, можно будет гарантированно сохранить сбережения. Обесценивается не какая-то отдельная валюта, а деньги как таковые. И точно так же, как неизбежен в данных условиях кризис мировой валютной системы, так и бесполезны попытки её реформировать. Заменить доллар нечем просто потому, что все валюты мира будут испытывать ровно те же проблемы, что и денежная система Соединенных Штатов. А разговоры о новой мировой валюте представляют собой чистейшей воды маниловщину. Для введения евро потребовалось более десятилетия подготовки. Евро приобрело международное значение потому, что заместило ряд ведущих валют второго плана: немецкую марку, французский франк, голландский гульден. Международные деньги, не являющиеся одновременно внутренней национальной валютой одной или нескольких стран, окажутся всего лишь красивыми фантиками (точно так же, как и эсперанто не мог стать настоящим международным языком именно потому, что не является живым национальным языком).

Реальная реконструкция мировой валютно-финансовой системы будет происходить стихийно под давлением обстоятельств, отражая реальные сдвиги, происходящие в экономике на низовом уровне. Стремление политиков начать с мировой финансовой архитектуры (т. е. фактически начать реформу с конца) вполне понятно: государственные лидеры никаких перемен, по большому счету, и не хотят, их цель - обойтись косметическими изменениями, тактическими корректировками, чтобы, в конечном счете, всё осталось по старому.

Не получится.

Решения «большой двадцатки» свидетельствуют о глубоком консерватизме мировых элит, которые оказываются совершенно не готовы предложить хоть сколько-нибудь системные ответы на вызов кризиса. Причина проста: любые серьезные изменения должны будут затронуть интересы корпораций, играющих главенствующую роль в современной системе. Именно эти интересы отстаивают и защищают правительства большей части стран мира. На поддержку этих корпораций и направлены принимаемые решения. Но беда в том, что спасаемые элиты как раз и являются даже не виновниками, а причиной кризиса. Проблемы корпоративной элиты таким образом действительно решаются. Но не проблемы экономики, которые, наоборот, рискуют усугубиться.

Преодоление кризиса невозможно без мер, направленных на устранение его причин. А это означает, что экономическая власть корпоративной элиты должна быть устранена или, по крайней мере, решительно ослаблена. И это всё равно произойдет. Как бы мощно не выглядели сегодня эти структуры, они не смогут сопротивляться истории. Упорствуя в своем коллективном эгоизме, правящие классы отнюдь не гарантируют свою будущность.

А тем, кто надеется, будто мир сможет пережить кризис, оставшись неизменным, нелишне было бы вспомнить, что случилось 18 лет назад с Советским Союзом.

ДОКЛАД БОРИСА КАГАРЛИЦКОГО О ВСТУПЛЕНИИ РОССИИ В ВТО

К концу 2008 года российская элита все-таки признала, что кризис имеет к нам непосредственное отношение. А ведь еще в январе в Давосе радужно-оптимистические настроения отечественных бизнесменов и чиновников резко контрастировали с пессимизмом их западных коллег. Впрочем, в начале года не только представители российских элит, но и их западные «старшие товарищи» вряд ли отдавали себе отчет в том, насколько серьезным и глубоким является наступающий кризис. И не надо быть великим пророком, чтобы предсказать, что самые мрачные оценки, которые мы слышим от представителей власти и бизнеса сейчас, в декабре 2008 года, покажутся странным шапкозакидательным оптимизмом к закату следующей осени, когда придется подводить итоги наступающего года.

Между тем перед нами не просто очередное падение рыночной конъюнктуры, типичное для капиталистической экономики. Это и не кризис, охватывающий какой-то определенный сектор, подобно событиям 1998 года, приведшим к крушению ряда финансовых рынков в Азии, российскому дефолту и эпидемии девальваций в Латинской Америке. Речь идет о всеобъемлющем системном кризисе, охватывающем все без исключения хозяйственные отрасли, страны и аспекты социальной жизни. Не останется он и без политических последствий.

Кризис распространяется из финансовой сферы в реальный сектор, выявляя все новые и новые нерешенные проблемы и противоречия, которые до недавнего времени демонстративно отрицались правящими классами. По существу, речь идет о закате всей неолиберальной модели капиталистической экономики. Свободный рынок не только оказался не способен с помощью своей «невидимой руки» стихийно решить все проблемы, но напротив, он сам и является источником проблем.

Государство вынуждено усиливать регулирование экономики, предприятия переходят под контроль правительства, либо открыто национализируются. Причем необходимость и неизбежность данных мер (пусть в качестве «временных» и «экстраординарных») вынуждены признавать даже либеральные экономисты. Точно так же закономерным итогом кризиса становится усиление протекционизма. Защита национального рынка является не просто мерой по поддержке местных товаропроизводителей, но и своеобразным карантином, сдерживающим свободное распространение «болезней», сопутствующих кризису.

На этом фоне отечественные власти колеблются между объективными интересами отечественной экономики, требующей эффективных защитных мер, и стремлением демонстрировать лояльность по отношению к центрам международного капитала, зависимость от которых кризис со всей остротой продемонстрировал, несмотря на все разговоры о «России, поднимающейся с колен». Символом этой лояльности и показателем «необратимости» неолиберальных реформ должно встать присоединение Российской Федерации к Всемирной торговой организации (ВТО).

Колебания и отсутствие единства среди элит проявляется и по этому вопросу: в 2007 году руководство РФ вело переговоры о вступлении, пытаясь выступать с позиции силы и отстаивая специфические интересы ряда отраслей промышленности и сельского хозяйства, но одновременно готово было идти на уступки взамен на обещание быстрого вступления в организацию. В августе 2008 года ситуация изменилась, причем самым парадоксальным образом. Сначала лидеры Запада пригрозили - в ответ на российскую политику в отношении Грузии, - что Москва в ВТО принята не будет, пока не покается и не «исправится». В свою очередь, Москва заявила, что прекращает переговоры о вступлении в ВТО и в ближайшее время туда не стремится. Больше того, было заявлено, что двусторонние договоры с зарубежными странами, подписанные в рамках «процесса присоединения к ВТО», будут пересмотрены в тех случаях, когда они устарели или не соответствуют нашим интересам. Однако мы так и не узнали ни конкретных примеров этих договоров, но сведений о каких-либо попытках их пересмотра. Другое дело, что в условиях кризиса подобный пересмотр был бы не только естественным, но и необходимым делом: по сравнению со временем подписания большинства соглашений мировая экономическая ситуация драматическим образом изменилась.

Однако показательно, что сразу же после того, как Москва изменила свой подход к ВТО, изменились и позиции Запада, со стороны которого уже не выдвигается требование о недопущении России в ВТО. Напротив, присоединение к ВТО всячески поддерживается и поощряется. В такой обстановке отечественные власти в ноябре 2008 года без какого-либо публичного обсуждения и даже без объяснения причин изменения своей позиции возобновили переговоры о вступлении в ВТО, демонстрируя стремление во что бы то ни стало ускорить этот процесс.

Можно сказать, что готовность вступить в ВТО является своеобразным символом и институциональным закреплением приверженности российской элиты принципам неолиберализма - причем в тот самый момент, когда банкротство этих принципов становится очевидным даже для большинства их приверженцев. Вступление в ВТО делает (по крайней мере, на формально юридическом уровне) необратимыми все решения и международные хозяйственные обязательства, принятые Россией, лишая страну значительной части суверенитета. Поскольку же (в отличие, например, от Китая) наша страна не является экспортером массовой промышленной продукции, она практически ничего не получает взамен: рынки сырья и полуфабрикатов зависят в первую очередь от общих тенденций глобального рынка и лишь в незначительной степени - от режима международной торговли, устанавливаемого в рамках ВТО. Не менее существенно то, что вступление в ВТО предполагает очередную либерализацию «рынка услуг» под которым подразумевается образование, здравоохранение, транспорт, культура, жилищное хозяйство и т.д. Иными словами, речь идет об очередной широкомасштабной акции по разрушению остатков социальной инфраструктуры и разграблению ее материальной базы. Все это предполагается предпринять именно в тот момент, когда обществу, сталкивающемуся с кризисом, как никогда нужны именно эта инфраструктура, способная противостоять негативным колебаниям рынка. Знаменитый закон № 122, вызвавший взрыв недовольства в стране и массовое сопротивление, был как раз образцовым примером попытки адаптировать отечественную практику к требованиям ВТО.