Арена - Никки Каллен

— Хорошо, — сказала она, села в кресло, опять скинула туфли, — тебе, Луций, я не предлагаю, если захочешь, сам себе нальешь, знаешь, где что стоит. Почти верно. Я помню, когда я училась в школе — я была ужасно влюблена, и тоже что-то вокруг происходило, — кто-то из старшеклассников покончил с собой; двое — мальчик и девочка — они были незнакомы; но все решили, что между ними что-то было; Ромео и Джульетта такие… и по радио школьному все время заказывали «Don't fear the Reaper» в исполнении The Mutton Birds… вы садитесь, скиньте что-нибудь на пол просто.

— А я этого не помню, — сказал Луций; он не садился; смотрел на содержимое полок, будто что-то искал; или просто как в музее: что же это… а, помпейская вазочка, вернее, кусок…

— Ну, ты тогда только и знал, что листать учебники по математике… — Снег понял, в кого была влюблена тогда Эсме, но она все равно пояснила: — Мы учились с Луцием в одном классе; Луций собирался стать инженером; но он свой талант променял… на вечную молодость…

— Я и есть инженер, — ответил Луций сердито; тут в дверь постучали.

— Мам, можно? — нежный девичий голос; таким обычно озвучивают принцесс в диснеевских мультфильмах — зачарованных принцесс.

— Входи, золотко, — и в комнату вошла чудесная девушка — будто снежинка влетела: белая кожа, бледно-розовые губы, зеленые глаза, белый капюшон; в комнате запахло персиками; она вела на поводке заснеженного чау-чау; Эсме сразу же сорвалась с места, закурлыкала, стала обниматься с собакой; девушка же смотрела на Снега, не отрываясь, будто он приснился ей накануне; «здравствуй, Перл», — сказал Луций, и тогда девушка моргнула, отвела дивные глаза: «здравствуйте, мистер Орсини».

— Знакомьтесь, — Эсме подняла морду чау-чау, — это моя большая радость, Джун; а это — жемчужина моего сердца, моя дочь Перл. А это мистер Снег Рафаэль, следователь.

Девушка сняла пушистую белую перчатку, протянула Снегу руку — маленькую, с розовыми ноготками; совсем детскую; теплую-теплую, будто только что грелась у костра; Снег пожал ее.

— Перл работает преподавателем в детской художественной школе, — продолжала представление Эсме, — а еще рисует декорации для местного театра «Песочные часы»; и вообще, театр — наполовину ее творение…

— Мам, я им просто раскрасила стены, — сказала Перл; покраснела — словно роза расцвела.

— Ну конечно, по твоим эскизам сделаны вся мебель и витражи; и афиши ты им рисуешь, и программки…

— Ох, мама…

— Кстати, о театре! Луций, у меня два билета на сегодняшнее представление; не хочешь сходить с Перл?

— Я же не хожу никуда по вечерам, — отозвался мэр; он тоже наклонился погладить собаку, но Джун зарычала и отпрянула.

— Ах, ну да… у тебя же жена… — и в воздухе повисло что-то тяжелое; будто воздух выгорал.

— Да, — сказал Луций.

— Может быть, тогда вы, Снег, сходите с Перл?

— В театр? Мне уже много рассказывали про ваш театр… хорошего… я даже почти захотел пойти… я просто не люблю театр. Я чувствую себя обычно очень одиноким… будто я единственный чего-то не понимаю; ну, я обычно и не понимаю; может, мне не повезло с постановками: однажды в зал кидались коробками со сцены; это было кошмарно.

— Коробками там точно никто не кидается; мармеладом один раз было… Ну а если вам будет скучно, Перл вас будет веселить; она обожает есть конфеты и складывать из программок и фантиков оригами. Но, я думаю, скучно вам не будет; сегодня чудесный спектакль — «Трое и река»; это мюзикл о радио; Луций, подумай… ты же обожаешь мюзиклы; а вы, Снег?

Перл смотрела в пол, как и Луций; «она очень шумная, — подумал Снег, — и они стесняются Эсме, будто не оправдали ее надежд; будто она хранит их секреты в какой-нибудь цветной банке и иногда показывает краешек, пестрый, блестящий, чтобы сделать им больно…»

— Я тоже люблю мюзиклы; я схожу, ладно; не могу устоять перед халявными конфетами.

— Шоколадными, — тихо вставила Перл, скрывая улыбку ладошкой.

— А после приходите ко мне в гости, на ужин, и обо всем расскажете, — сказал неожиданно Луций.

— Спою и станцую, — Снег сделал коронное движение Элвиса Пресли — бедрами в стороны; Луций улыбнулся, — я сейчас в морг, а потом… в ваш театр принято ходить в…

— В джинсах, — сказала Перл. — Так что вы уже отлично выглядите; правда, «морг» звучит ужасно.

— Я переоденусь.

— Я сейчас иду в художественную школу, у меня занятия; я учитель, — она опять покраснела, — вам покажут, где она, и вы потом за мной зайдете, в четверть седьмого?

— Хорошо.

— Мам, пока. Джун, пока, — девушка поцеловала одну и другую; Луций вышел вместе с ними:

— Я отвезу вас, Снег; морг в больнице, а больница на другом конце города.

Снег смотрел вслед Перл.

— Красивая девушка, — заметил коротко.

— Да, очень. Мало того, она славная — добрая, веселая, дети в школе ее обожают. Ну и местные парни тоже.

— А она уже с кем-нибудь помолвлена?

— Ну… в общем, да. С парнем из театра — Нимом де Рюэ…

— А, я слышал о нем. Самый красивый парень в городе.

— Верно. А откуда вы уже так много слышали местных сплетен?

— Со мной в вагоне ехали две сестры, вы с ними здоровались на перроне: Белинда…

— Белинда и Мелисса Свон. Да, я их знаю. Мелисса — настоящее чудо; но у нее тяжелая жизнь: Белинда после смерти матери захватила в семье власть, реализует свои педагогические идеи; их отец работает на лесопилке бригадиром; равнодушный ко всему человек; не пьет, но недалек от этого; он очень любил жену…

— Отчего она умерла?

— От рака, в позапрошлом году. Ему с каждым месяцем все тяжелее; отчаяние от него исходит, как запах, — поневоле оглядываешься, когда он входит.

Снег задумался.

— Плохо.

— Очень. А вы понравились Перл.

— Так у нее же парень.

— Ну так и что? Я тоже был помолвлен, когда уехал из города учиться…

— Вы привезли жену?

— Да. Она… — и вдруг его лицо озарилось таким светом, что Снег сразу понял, в чем магия, почему он так юн; такая сила может двигать тучи и машины, не то что возраст. — Она прекрасна. Я вас буду ждать после спектакля возле театра, на машине; мы живем за городом; останетесь у нас ночевать; книжку на ночь не берите, у меня большая библиотека, будете довольны…

Снегу стало тепло от этой новой дружбы; он шел по коридорам больницы, и тепло таяло внутри него, растекалось — медленного самых кончиков пальцев, как хорошее спиртное; а потом он забыл обо всех — надел халат, фартук, перчатки; местный медик, пожилой врач, голубоглазый, усталый, добрый, солнце в каждой морщинке; «я не профессиональный судмедэксперт, честно, — сказал он, — вот мои записи после вскрытия и фотографии; я с вами не останусь, можно? не могу… это же дети; я их всех знаю, как и их родителей; они все родились здесь и у нас в больнице болели гриппом и коклюшем»; фотографии Снег уже видел; открыл холодильник; тела были аккуратно зашиты; он осмотрел ножевое ранение на горле, ушибы, след от выстрела; вскрыл заново — все совпадало с записями; Снег осмотрел ногти, зубы, кожу — вдруг все-таки серийный убийца; не нашел ничего необычного; сделал свои фотографии; промерз до костей; вышел, помыл руки; врач принес ему на выбор стопку водки и чашку чая; Снег выбрал чай; «вы уж, наверное, навидались?» — и Снег кивнул; чай был отменный — горячий, черный, «английский завтрак», в прозрачной стеклянной кружке, с лимоном; вообще, в Арклоу пили исключительно хороший чай; Снег не стал рассказывать, что месяц назад имел дело с трупами красивых девочек, которым отделяли голову от тела номерным знаком и вырезали на груди кровавые распятия…

А Перл в это время вела занятия, очень рассеянно; воздух вокруг был словно наполнен дождем и туманом, такой Лондон, люди казались в нем тенями; понимая, что ни с какими вопросами она сейчас не справится, поставила натюрморт на самостоятельное рисование — глиняный горшок, розовая скатерть, яблоко; внутри Перл звучали скрипки и голос Марка Оуэна; я запомню тебя на всю жизнь, думала она, как ты повернулся и посмотрел на меня — сапфировыми глазами; от них захватывало дух, будто вдруг научился летать; красивее человека она не встречала, он был даже не из кино, а из японских мультфильмов — «Тетрадь смерти»; высокий, стройный, длинноногий, как ливень; что же делать, как же теперь жить дальше… Перед последним занятием у нее было «окно» — и она побежала домой; мамы еще не было; Эсме обожала свой рабочий кабинет, сидела и курила, наверное, читала что-нибудь; Джун лежала у ее ног и дремала; Перл нашла свое самое красивое платье — она купила его давно, но ни разу не надевала; оно было само по себе — платье — не для лета, не для коктейлей, не вечернее — абсолютное платье; темно-красное, бархатное, с квадратным вырезом, рукавами-фонариками из золотистого атласа, и подкладка из него же; мягкое, соблазнительное; вишневое мороженое, а не платье; следующий урок она вела у взрослых — людей, которые просто хотели научиться рисовать; приходили после работы; женщина из банка, управляющая, рабочий с лесопилки, повар из кафе; ей нравилось с ними заниматься — лепить что-нибудь, клеить аппликации, чтобы разрабатывать основы композиции, рассказывать о великих художниках — почему они великие; довольно трудно объяснить рабочему с лесопилки, чем хорош Кандинский… «Вы так здорово выглядите», — сказал ей повар; «спасибо, иду в театр»; «у вас какая-то дата с Нимом?» — улыбнулась управляющая; «просто так»; но когда в класс заглянул Снег, все поняли, спрятались за мольбертами, — таким обнаженным, нежным, пылающим вдруг стало ее лицо; а Снег с любопытством оглядывал помещение — все в засушенных цветах, бутылочках, баночках, драпировках; гирлянды снежинок под потолком; «как у вас уютно», — сказал он; «у меня еще не закончилось занятие» «ну так дайте мне что-нибудь; раскраску какую-нибудь»; Перл засмеялась, выдала ему листы бумаги и карандаши; Снег сел на табурет и стал мусолить зеленый карандаш; потом у него все губы были в этом карандаше; она вцепилась себе в ладонь, чтобы не утащить его в подсобку… «Здесь недалеко»; был уже поздний вечер, все в оранжевых фонарях, а дорога к театру — в разноцветных новогодних гирляндах; тропинка в снегу — Снег ровно ступал в следы Перл, потому что кругом были сугробы такой глубины и бесконечности, сверкающие, как бриллианты, что Снегу казалось: если он оступится, то провалится в них, как в болото, полное мертвых, или в ледяное море.