Солоневич - Константин Сапожников

Хозяйки и «подселенцы» поладили, и впоследствии все члены семьи Солоневичей, по свидетельству Рут, вспоминали об Аппельбеке как спокойном местечке, как о «доме». «Мы должны были чем-то питаться, и мужчинам позволили рубить деревья и колоть дрова (для себя и на продажу). Другими словами, всегда было тепло. Мы не зависели от угля, достать который было практически невозможно. Кроме того, наши хозяева имели своё электричество благодаря маленькому водопаду между озёрами. И ещё у нас был телефон! Чего ещё мы могли желать?»

Там, в Аппельбеке, Иван Лукьянович и Рут заключили в 1947 году официальный брак.

Снова появились в продаже газеты, тиражи которых из-за нехватки бумаги были ограниченными. Иван за соответствующую плату договорился с киоскёром в Хайденау, и тот оставлял для него «Люнебургер Ландесцейтунг». Ссылки на неё довольно часто появляются в книге Солоневича «Диктатура слоя». По этой газете Солоневич следил за ходом судебного процесса над Крамером, комендантом Бельзенского концлагеря, и его подручными. Преступники использовали многочисленные уловки, фальшивых свидетелей, любую демагогию, чтобы оправдаться, скрыть правду, избежать сурового наказания. По мнению Солоневича, этот суд, начавшийся 17 сентября 1945 года, стал своего рода репетицией Нюрнбергского процесса, своеобразной школой для судей, которым предстояло поставить последнюю точку в кровавой истории Третьего рейха.

По «беспроволочному телефону» до Ивана доходили новости о судьбе Бориса. По слухам, после концлагеря «Брейндонк» нацисты перевели брата в другой лагерь — с более мягким режимом. Там Борис получил возможность писать статьи. Некоторые из них он пытался опубликовать во французской и немецкой прессе. Потом немцы выпустили из лагеря всех «националистов-антибольшевиков», в том числе Бориса. Говорили, что почти все освобождённые «платили» немцам за это согласием быть доносчиками.

С приходом англичан Борис обратился к своему «концлагерному опыту» и написал разоблачительную книгу об ужасах нацистских застенков. Книгу заметили члены Союза бывших заключённых «Брейндонка». Они обвинили Бориса в коллаборационизме. В июне 1945 года Борис был арестован агентами Сюрте[183]. Иван не верил слухам о пособничестве брата, считая, что их распускают агенты НКВД, чтобы добиться его выдачи Советскому Союзу[184].

И в самом деле, с подачи резидентуры советское посольство в Бельгии принимало меры, чтобы «заполучить» Бориса Солоневича[185]. Но бельгийские власти не спешили, мотивируя задержку «отсутствием закона о военных преступниках». Советскому послу было заявлено, что только после принятия парламентом такого закона вопрос о выдаче Солоневича будет рассмотрен. А вскоре Борис был освобождён из тюрьмы и «по состоянию здоровья» (болезнь глаз) направлен «под домашний арест». Летом 1946 года суд всё-таки состоялся, и Борис был приговорён к двухлетнему заключению. Через считаные недели он был освобождён по ходатайству бывшего царского консула Буткевича, который являлся одним из руководителей так называемого Нансеновского комитета.

В 1948 году Борису удалось получить визу и выехать в США. Он некоторое время жил в Чикаго, сотрудничал в газете «Новая жизнь» и писал романы приключенческого или антисоветского содержания.

После настойчивых поисков Иван связался с Всеволодом Левашовым. Они возобновили переписку. Оказалось, что друг находится в американской зоне оккупации, в лагере «Парш» в Зальцбурге. Там он в начале 1947 года женился на Татьяне Владимировне, урождённой Киреевой. В «дипийском» лагере они работали рядом. Особенно сблизила их «тайная деятельность» по изготовлению фальшивых документов для тех обитателей лагеря, которым, как и Левашову, грозила выдача Советам. Из воспоминаний Татьяны Владимировны:

«Спешная работа по изготовлению таких документов началась ещё до того, как я вышла замуж за Всеволода Константиновича, но продолжалась и долго после того, как мы поженились и получили от лагерной администрации отдельную маленькую комнату, в которой и образовалась штаб-квартира новой индустрии. Индустрии спасения человеческих жизней. В этой маленькой комнатке работали два энергичных русских антикоммуниста: Всеволод Константинович и скромный талантливейший художник-график из новой эмиграции… Надо было видеть, с каким удовлетворением, граничащим с восторгом, они после проделанных сложных операций вручали нуждающемуся потрёпанную метрику или какое-нибудь удостоверение личности!»[186] Так у Левашова появился паспорт на новую фамилию — Дубровский (фамилия его родного дяди), и он мог отныне чувствовать себя увереннее.

Переписка Солоневича и Левашова была в основном посвящена проектам возобновления издательской деятельности. Как вспоминала Т. В. Дубровская, «имея за спиной опыт издания печатных органов „Голоса России“, „Нашей газеты“ и „Родины“, совершенно естественно было мечтать об их продолжении и, конечно, как и в Софии, — обоюдными усилиями. В Германии, где находился И. Л. Солоневич, и в Австрии, где в беженском лагере жил Всеволод Константинович, царил полный развал, и казалось, что эти мечты не превратятся в действительность»[187].

Для перемещённых лиц были установлены жёсткие правила, существенно ограничивающие их права. Уже счастьем было то, что семейство Солоневичей могло жить не в самом лагере, а за его пределами! В книге «Диктатура импотентов» Солоневич подробно рассказал о том периоде.

«В 1946 году, находясь в культурной Германии и состоя под попечением культурных оккупационных властей, мы всё-таки развели огород… Нам, „Ди-Пи“, по существующим законоположениям огородов разводить не полагалось. Мы нашли полянку в лесу, выкорчевали десятка три пней и посадили огурцы — семена были, конечно, куплены на чёрном рынке. Огурцы предполагалось засолить на зиму и обеспечить себя витаминами. Бочек для засола не было. В местном магазине… продавались какие-то полубочонки — неудобные и нелепые. Но можно было приноровить и их. Это, оказалось, были параши. Я купил одну. В магазине г-на Кюка в городе Холленштедте, округ Харбург, я дал официальную подписку в том, что эту парашу я буду употреблять только по её официальному назначению. Она всё-таки пошла под огурцы. Так нарушил закон не один я».

С нарушителями закона оккупационные власти боролись теми же способами, что и предыдущая — нацистская: запугиванием, угрозами, поощрением доносительства, облавами. Попадал в облавы и Солоневич, которому по писательским и отъездным делам приходилось много ездить за пределы района его приписки в качестве «ди-пи» (с начала 1946 года он хлопотал о выезде в какую-либо из стран, «безопасных» в плане выдачи Советскому Союзу).

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});