Северный шторм - Роман Глушков

Фенрир подал знак, чтобы бойцы прекратили галдеть, и только после этого ответил:

– Брось оружие, Хенриксон, иначе ты даже не представляешь…

– Два!..

– …что я с тобой сделаю! Не конунг – лично я, Горм Фенрир!..

– Три!..

– Или ты думаешь, мы не догоним твоих друзей? Да им не доехать даже до Флоренции!

– Четыре!!!

– Заткнитесь, вы, оба! – вклинился в наше пререкание хриплый измученный голос. Он раздался довольно неожиданно и вогнал меня в короткое замешательство. Поэтому, когда настала пора говорить «пять!» и стрелять, я заколебался. Но после того, как я вспомнил, что отведенное форингу время вышло, мой палец так и не нажал на спусковой крючок. Просто я узнал, кому принадлежит этот голос, и захотел выслушать, что он нам поведает. Горма это должно было интересовать в неменьшей степени.

К нам обращался Вороний Коготь. Как я и предполагал, конунг быстро оклемался после моей затрещины, однако, странное дело, – он не только не попытался вступить со мной в борьбу, но даже не стал мне угрожать. Поначалу я воспринял эту подозрительную покорность за обычную уловку, но, как выяснилось, Торвальд говорил совершенно искренне. И голос его звучал сейчас вполне осмысленно – спокойный неторопливый голос вконец усталого человека.

– Теперь ты послушай меня, Хенриксон, – прокашлявшись, произнес Грингсон. Я ослабил захват у него на шее, но лишь настолько, чтобы заложник мог внятно говорить. – Еще никто из моих врагов не отбирал у меня оружие и не унижал перед братьями так, как сделал это ты. Но я сам виноват – не надо было давать волю гневу… Даже не знаю, что на меня нашло… Впрочем, это уже не важно…

– Вы в порядке, дроттин? – обеспокоенно спросил Фенрир. Для Горма также явилось большим сюрпризом преображение конунга из берсерка в усталого старика.

– Да, форинг, – отозвался Вороний Коготь. – Теперь я в полном порядке, можешь быть уверен… И сейчас ты сделаешь так, как просит этот человек: освободишь его друзей. Пусть уходят – их мы не тронем… А Хенриксон останется. У меня с ним предстоит очень серьезный разговор… Ты согласен на такие условия, Стрелок?

– А где гарантии, что вы не убьете моих друзей по дороге из города? – недоверчиво осведомился я. Предложение Грингсона меня устраивало, но мне была нужна уверенность, что Михаил, Ярослав и Конрад выберутся живыми хотя бы из Ватикана.

– Клянусь тебе в этом своей короной! – ответил Торвальд и, предвидя мои закономерные сомнения, добавил: – Да, у тебя есть веский повод не доверять мне. Но скажи, разве в прошлую нашу встречу я давал тебе какие-нибудь клятвы? Нет. А значит, тебе не в чем меня упрекать!

– Жаль, раньше не знал, что с вас всегда и во всем надо брать клятвы, – пробормотал я. Слово двуличного конунга не являлось для меня надежной гарантией, но утешало то, что Грингсон поклялся публично.

Фенрир обернулся и крикнул что-то по-скандинавски стерегущим пленников конвоирам. Те переглянулись и покинули пост, вернувшись к товарищам и оставив подопечных без надзора. Всех, кроме Пророка, – его продолжала стеречь пара «башмачников». Ярослав и Конрад помогли подняться Михаилу, после чего все трое с опаской подошли к нам.

– Вы свободны, – объявил им Торвальд. – Забирайте вон тот грузовик и уезжайте.

– Мы не уедем без Эрика! – воспротивился Михаил. – Ты должен отпустить и его, конунг!

– Уедете! – огрызнулся я, недовольный этой хоть и похвальной, но совершенно неуместной преданностью. С таким трудом я выторговал у Вороньего Когтя эту уступку, а Михаил своим патологическим упрямством грозил вот-вот все испортить. – Ваше дело – доставить Ярослава в Петербург. Или ты забыл, зачем мы пришли в Цитадель?

Михал Михалыч набычился, заскрипел зубами и злобно цыкнул на княжича, тоже решившего было вставить свое слово. Один Конрад Фридрихович промолчал, лишь сочувственно посмотрел на меня и покачал головой. Самый пожилой и здравомыслящий из нас, он, безусловно, понимал, где пролегает грань между дружбой и взятыми на всех общими обязательствами. Пререкаться со мной фон Циммер не собирался, но и спорить с Михаилом – тоже. Проклятие, неужели они надеются, что конунг и впрямь отпустит меня после того, как я унизил его перед дружинниками?

– Поторопитесь! – прикрикнул я на своих нерешительных друзей. Те нехотя подчинились и, не сводя с меня сожалеющих взглядов, направились к грузовику, у которого в кузове стояла разбитая машина Максюты.

Обидно, что у нас не получилось по-человечески попрощаться, но зато я был твердо уверен, что по возвращении княжича в Петербург в мою честь будут устроены шикарные поминки – уж кто-кто, а Михаил на сей счет постарается. Если, конечно, найдет чем оправдаться перед Кэтрин и та не прикончит его со злости. Да, Кэтрин действительно могла стать для Михаила серьезной проблемой, и он наверняка это предчувствовал. Но лучше бы он беспокоился сейчас о том, как выбраться из города. Впрочем, я надеялся, что пройдоха-русский при первом же удобном случае избавится от подаренного трофейного грузовика и подыщет для группы более удобный и неприметный транспорт. Михаил выберется, в мыслях утешил я себя, непременно выберется – ему не привыкать…

Я дождался, пока грузовик освобожденных друзей скроется из виду, тоскливо вздохнул, после чего вернул револьвер Грингсону в кобуру и отпустил заложника. Тут же Фенрир и несколько датчан набросились на меня, однако Торвальд грозным окриком остановил их и не позволил заломить мне руки.

– Оставьте Хенриксона в покое! – приказал он, разминая затекшую шею. Я уже напрягся в предвкушении заслуженных побоев и потому был удивлен, когда мои ожидания не оправдались. Датчане отступили, но продолжали держать оружие наготове.

Один из ярлов подобрал с камней Сверкающего Хьюки и, недолго посомневавшись, преподнес его конунгу. Но тот не взял священную секиру, лишь прикоснулся к ней ладонью, словно набираясь сил или же прося таким образом у Хьюки прощения, несколько секунд помолчал и повелел ярлу убрать Сверкающего в футляр. После чего обвел угрюмым взглядом столпившихся вокруг дружинников и изрек:

– Стрелок Хенриксон нанес мне смертельное оскорбление, но перед этим я проявил слабость и оскорбил вас, братья! Вас и вашу веру!..

По толпе норманнов прошел ропот. Никто не дерзнул утверждать во весь голос, что Торвальд прав, но недовольный гул дружинников выразил их согласие с признанием конунга. Фенрир сохранял невозмутимость, однако его холодный взор демонстрировал, что форинг считает мнение братьев справедливым.

– Я приношу всем вам свои извинения! – продолжал Вороний Коготь, склонив голову. – Хотя оправданий моей слабости нет… Как нет и прощения за те слова, что я здесь произнес!..

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});