Старый патагонский экспресс - Пол Теру

Гламурная дамочка лет сорока показывала вокзал своей милой дочке. Она сказала по-испански:

— Это поезд до Тукумана, он проделал долгий путь из самой Боливии. Ты рада, что мы поедем на поезде?

Девочка брезгливо сморщила носик, глядя на наш экспресс.

Я рвался познакомиться с городом подробнее, однако боялся отстать от поезда. Хумахуака — симпатичное место, но находится в ужасной глуши, откуда я не смогу выехать еще несколько дней.

Я поинтересовался у проводника спального вагона, почему мы стоим.

Он ответил — пути. Где-то на перегоне был поврежден путь то ли наводнением, то ли оползнем. Его не могли починить раньше, потому что рабочие не могут трудиться ночью. Это было серьезно: по-видимому, из-за вулкана.

— Мы не сможем тронуться еще несколько часов, — уверял он.

Я отважился прогуляться по городу и увидел индейцев, возвращавшихся из церкви с увядшими цветами в руках. И тут я вспомнил, что сегодня Вербное воскресенье. Лица этих людей светились умиротворением, снизошедшим на них в храме, той чистой радостью, которая считается признаком святости. Мне навстречу шли сотни людей, и каждый нес в руке цветок.

Однако все прочие заведения в городе были закрыты, рестораны не работали, автобусная станция пуста. Я прошелся по городскому парку и вернулся на вокзал.

За те часы, которые «Панамерикано» простоял у платформы с момента нашего прибытия, атмосфера здесь заметно изменилась. Принесенная с поездом бацилла убожества успела размножиться и расползтись по перрону. Под каждым окном вагона красовалась кучка банановых и апельсиновых корок, и на этом респектабельном вокзале не оказалось поросят, чтобы тут же их съесть, а из-под туалетов вовсю лилась вода, и уже выросли горки экскрементов. Солнце припекало все сильнее, и вокруг состава вилось все больше мух. Этот железнодорожный экспресс, столь живой и любопытный на ходу, на стоянке превратился в отвратительную развалину.

Я надеялся, что, кроме меня, на этом поезде не окажется иностранцев. Однако это было не так. Сколько раз я на опыте убеждался, что во втором классе непременно будет ехать какой-нибудь немец, дремлющий в обнимку со своим рюкзаком на каркасе и плюющийся в окно апельсиновыми косточками. Вот и в Хумахуаке оказался Вольфганг. Он сел в боливийскую часть поезда под холодным ливнем в Оруро и с той минуты терпел ужасы путешествия вторым классом. Я его не замечал, хотя он уже видел меня, когда я покупал в Ла-Куйаке чай у индеанки. Он уже второй месяц путешествует по Центральной и Южной Америке и имеет весьма туманное представление о том, куда, собственно, направляется. Он был уверен лишь в одном: если ему не повезет найти работу в Буэнос-Айресе, то на всю оставшуюся жизнь он так и застрянет в Аргентине. Он честно признался, что больше всего на свете хотел бы вернуться домой.

Иногда в обществе таких людей — а их мне приходилось встречать немало — я чувствовал себя довольно неловко оттого, что так быстро добрался сюда из Бостона. Ведь всего два месяца назад я сел на «Лейк-Шор Лимитед» на «Саус-Стейшн» и уже через несколько снежных дней любовался чистым небом над Мексикой. В пути меня никто не ограбил, я не свалился с какой-то серьезной болезнью, я получал удовольствие от красивых мест и общался с приятными людьми. Я успел заполнить сотни страниц своего дневника и твердо верил в то, что закончу путешествие в Патагонии, в Эскуэле, маленьком городке, который я увидел на карте и обозначил целью своего вояжа. Я со всей возможной скоростью пересек почти все страны и всегда старался поскорее расстаться со встреченными мной другими путешественниками, собиравшимися задержаться на пару месяцев, скажем, в Барранкилье или Куско. «Мне не нравится Эквадор, — уверял меня американец в Перу. — Может быть, оттого, что я провел здесь слишком мало времени». Однако он уже проторчал там целых два месяца, по моим понятиям, целую вечность.

История Вольфганга не отличалась от десятков таких же, услышанных мной: месяц тут, пара месяцев еще где-то. Он практически превратился в местного жителя и теперь был похож на человека, мечтающего начать все сначала. Я знал, что всего лишь стремлюсь на юг, как перелетная птица, влекомая неодолимой тягой. Но поскольку у меня не было фотоаппарата и я как можно больше старался писать дневник, мои впечатления об увиденном оставались живыми. Я мог воспроизвести в памяти Мексику или Коста-Рику, едва взглянув на записанные мной разговоры, а подробности поездки от Санта-Марты до Боготы возвращали меня в Колумбию. Ибо для меня путешествие, прежде всего, — это вкус воспоминаний.

Итак, отчасти чтобы убить время — поезд так и торчал у вокзала в Хумахуаке, — а отчасти из-за чувства вины перед тем, в чьих глазах я выгляжу не более чем бесполезным туристом, я спросил у Вольфганга, что он запомнил о тех местах, где ему довелось побывать.

— Пусть это будет короткий тест, — предложил я. — Я называю вам место, а вы говорите, что запомнилось там больше всего. Представьте себе, что я вообще никогда нигде не бывал и хочу знать, на что похожи эти места. Хорошо?

— Это прекрасная игра, — согласился он.

— Готовы? Начнем. Мексика.

— У американцев там куча неприятностей, — сказал Вольфганг.

— Гватемала.

— Я опоздал на автобус до Сан-Сальвадора, но мой рюкзак остался в багаже вместе с паспортом. Я потратил три доллара на телефонные звонки. Это было ужасно.

— Никарагуа.

— Лучше бы я вообще туда не совался!

— Коста-Рика.

— Тоска.

— Колумбия.

— Супермаркеты ломятся от всякой жратвы, но там я заболел.

— Может быть, из-за жратвы? — заметил я. — А как насчет Эквадора?

— Я проторчал там целый месяц, не мог попасть на автобус.

— Перу.

— Хорошо и дешево.

— Боливия.

— В Боливии живут одни тупицы.

— Аргентина.

— Я проведу в ней либо пару недель, либо несколько месяцев, — сказал он. — Ну что? Я прошел ваш тест?

— Вы провалились, Вольфганг.

Он мог сказать что-то определенное только по теме обмена валюты. Здесь вам за доллар дают 679 песо, но есть города, где удается получить 680. Разница составляла горазда меньше цента, но Вольфганг являлся олицетворением того принципа, с которым я сталкивался с самого начала поездки: это был самый оборванный путешественник, наизусть знавший все тонкости обмена валюты. И на самом деле Вольфганг вовсе не собирался что-то менять в своей жизни. Потому что для него путешествие стало само по себе способом экономить деньги.

Без какого-либо предупреждения поезд вдруг тронулся от перрона. Мы едва успели добежать с того места, где стояли, и запрыгнуть в вагоны: Вольфганг во второй класс, я в первый. Я не видел его на протяжении следующих двух дней, до самого Тукумана.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});