'Канцелярская крыса' - Константин Сергеевич Соловьев

от соприкосновения металла с металлом.

Герти едва не выронил дымящееся оружие из рук. Что если одна из пуль попала в самого мистера Беллигейла?..

Шатаясь от волнения и страха, Герти приблизился к дверному проему и крикнул:

- Мистер Беллигейл!.. В-вы в порядке?

И ощутил невероятное облегчение, когда изнутри донесся знакомый голос:

- Я цел, полковник. Просто выключил фонарь. Погодите минуту, сейчас включится свет.

Он щелкнул каким-то выключателем и непроглядная тьма отсека управления наполнилась серией коротких фиолетовых вспышек. Судя по всему, где-то наверху загоралось множество гальванических ламп. Включались они долго, сердито потрескивая. В последний раз им довелось работать много месяцев назад и теперь, подобно очнувшимся после затяжного летаргического сна организмам, они не сразу вспоминали свое предназначение.

Но еще прежде, чем свет сделался пригодным для глаз, Герти разглядел то, что едва не заставило его вскрикнуть. Посреди помещения лежало распростертое человеческое тело в коричневом шевиотовом костюме. Лежало ничком, беспомощно раскинув руки, и всякая мысль о том, что это не человек, а что-то иное, оказалась безжалостно развеяна еще прежде, чем лампы включились на полную мощность.

- Отличный выстрел, - одобрительно сказал мистер Беллигейл, тоже глядевший на тело, все еще со своим жутким хаудахом в руках, - А у вас твердая рука, полковник. Удивительно метко попали. Точно между лопаток. Небось, набили руку в джунглях, когда охотились на ягуаров, а? Что ж, в наших джунглях подчас можно встретить не менее смертоносных хищников… И этого вы уложили наповал.

Герти ощутил, что кислород, вырабатываемый его организмом, по какой-то причине не поступает в мозг, точно на шею ему накинули прочную и упругую джутовую веревку. Герти хватал ртом воздух, чувствуя горячую пульсацию крови в висках и затылке. Столь сильную, что делалось даже удивительно, как глаза еще остаются в своих глазницах.

- Всего один, - прокомментировал мистер Беллигейл, приближаясь к телу, - И без оружия. Удивительно дерзкий мерзавец, судя по всему. Сейчас мы узнаем, кто это такой.

Он только что убил безоружного. В спину. Герти привалился боком к холодному металлу двери, губы его дрожали, а глаза неотрывно смотрели на крохотную, окруженную излохмаченной тканью, дырку аккурат посередине шевиотового пиджака. Дырка эта все еще курилась дымком. Едва заметным, как от плохо притушенной папиросы.

Это не был полли-бомбист или германский агент. Он не был вооружен и поблизости не было заметно адской машинки с детонатором. Более того, даже от входа Герти видел седину покойника. Какой-то бедолага, быть может, заблудившись в канцелярских тоннелях, забрался в управляющий отсек счислительной машины. Кто-то попросту забыл запереть дверь или же непрошенный гость оказался на свою беду необычайно удачливым, подобрав нужные цифры. Но не успел он сообразить, где оказался, как дверь открылась и на пороге возник полковник Уизерс, чертова канцелярская крыса Уизерс, всадившая пулю ему в спину…

Мистер Беллигейл, не замечая смертельной бледности Герти, присел над телом. Сейчас он как никогда походил на строгого гробовщика, придирчиво оценивающего параметры своего клиента. Отвернув голову покойника, он присвистнул. Свист второго заместителя был протяжен и тонок, как свист жокейского стека, рассекающего воздух.

- Вот те на. Дело становится все интереснее, полковник.

- Вы его знаете? – выдавил Герти.

- Разумеется, знаю. Это профессор Нейман. О Господи, вы и сами выглядите как покойник! Вы в порядке?

- Старые раны, - Герти попытался выжать из себя слабую улыбку, - Иногда они досаждают в самый неподходящий момент. Кто это, вы сказали? Кажется, я плохо…

- Профессор Карл Готфрид Нейман собственной персоной. Создатель «Лихтбрингта».

Он застрелил профессора. Математического гения, положившего всю жизнь на создание уникального аппарата. Пристрелил, как воришку, ковыряющегося в буфете. Герти испытал новый приступ слабости, такой силы, что едва сам не рухнул на пол. Дело становилось еще яснее. К его собственному ужасу.

Лишь закончив работу над «Лихтбрингтом», профессор сообразил, с кем имел дело и какую мощь предоставил в руки Канцелярии. Вполне вероятно, прежде он был слишком увлечен работой, чтобы осознать, кто выступает его работодателем. Известно, что ученые часто чудаковаты и невнимательны к окружающему.

Профессор закончил труд своей жизни и только после этого понял, что заключил сделку с дьяволом. Но было поздно. Он уже не мог ничего изменить. Механическое сердце его детища, «Лихтбрингта», заработало. И тогда профессор сбежал. Немыслимым образом обманул канцелярских крыс Шарпера и растворился в Новом Бангоре. Но что он делал здесь?.. Возможно, он испытал запоздалое раскаянье и нарочно попытался вывести счислительную машину из строя.

Или же, напротив, уловив ее нестабильную работу, тайно проник в охраняемый подземный центр, чтобы устранить ведомые лишь ему неисправности. Как бы то ни было, профессор Нейман не успел окончить своей работы. Потому что дверь за его спиной открылась и…

- Как он мог здесь оказаться?

- Несомненно, способность задавать своевременные и меткие вопросы относится к вашим сильным сторонам, - проворчал мистер Беллигейл, все еще пристально разглядывая покойника, - Вход в подземные тоннели возможен только через Канцелярию. И могу поручиться, что профессора там не видели уже очень давно.

- Не мог же он скрываться в тоннелях столько времени!

Мистер Беллигейл наконец поднялся на ноги. И, ко внутреннему облегчению Герти, спрятал оружие.

- Он и не скрывался.

- Простите?

- Забирайтесь внутрь! Увидите сами.

Для этого Герти понадобилось серьезное душевное усилие. Несмотря на то, что пугающей темноты более не было, внутренности «Лихтбрингта» все еще казались ему крайне неуютным местом, совершенно не предназначенным для человеческого присутствия. Он ощутил себя обреченным Иовом, по собственной воле ступающим в разверстую пасть механического Левиафана.

Воздух в центре управления был затхлым, как в тоннелях, хоть и избавленным от ароматов подземной гнили. Ее заменяли совсем иные запахи, сродни тем, что полностью занимают внутренние пространства судовых машинных отделений, тяжелые запахи металла, керосина, копоти и смазки. Аромат работающей машинерии, столь же естественный, как для человека аромат пота и одеколона.

К его удивлению, внутренности центра управления отнюдь не походили на работающий цех. Не было ни крутящихся шестерней, ни поршней, ни чего либо еще в этом роде. Скорее, комната напоминала собой рубку подводной лодки, увеличенную во много раз. Здесь громоздились шкафы, усеянные столь огромным количеством индикаторов, что выглядели домами со множеством светящихся окон, тянулись короба с гудящим оборудованием, а кабелей было столько, что их громоздкие связки можно было принять за скопище исполинских змей.

Но было еще кое-что,