Творения, том 9, книга 1 - Иоанн Златоуст

3. Смотри: возвратившись, тотчас же "сев на судейское место": так нетерпеливо они побуждали его, так спешили! А он, пока еще не знал иудеев и не испытал от них почестей, то отвечал справедливо; а когда побывал во Иерусалиме, то также стал угождать им, и не просто угождает, а делает это с обманом, – а как, послушай: "хочешь ли", говорит, "идти в Иерусалим, чтобы я там судил тебя в этом?" Как бы так говорит: я не выдаю тебя им, но сам буду судиею. Говоря это, он делает господином дела (Павла), чтобы такою честью склонить его, так как, если бы он произнес приказание, то было бы бесстыдно отвести туда человека, который здесь ни в чем не обличен.

Павел не сказал: не хочу, – чтобы не раздражить судии; но смело говорит: "я стою перед судом кесаревым, где мне и следует быть судиму". Великое дерзновение! И смотри, как он поражает их умозаключением; как бы так говорит в свое оправдание: они уже однажды изгнали меня и думают судить меня за то, будто я совершил преступление против кесаря; потому я хочу быть судимым от того, кто мною оскорблен. Сказав это, прибавляет: "иудеев я ничем не обидел, как и ты хорошо знаешь". Коснулся и его, угождавшего иудеям; коснувшись же этого, опять смягчает речь, присовокупляя: "ибо, если я неправ и сделал что-нибудь, достойное смерти, то не отрекаюсь умереть". Я произношу, говорит, приговор против самого себя. Это – слова не самоубийства, но великого дерзновения; ведь и правда должна быть соединена с дерзновением, чтобы действовать сильнее. "А если ничего того нет, в чем сии обвиняют меня, то никто не может выдать меня им". Если бы и захотел, говорит, не может. Не сказал: я не повинен смерти или достоин освобождения, но – готов судиться пред кесарем; при этом он вспомнил сновидение, и говорил тем с большим дерзновением. Не сказал: ты, но: "никто", присовокупив: "требую суда кесарева", чтобы не оскорбить его. "Тогда Фест, поговорив с советом, отвечал: ты потребовал суда кесарева, к кесарю и отправишься". Видишь ли, как он угождает (иудеям)? Сноситься с обвинителями, – это угождение, это признак мнения развращенного и извращающего порядок (дела). Смотри, как суд (над Павлом) опять откладывается, и как коварство подает повод к проповеди. Так устрояется (Промыслом), что он прибыл в Иерусалим удобно и с охранною стражею, без злоумышленья от кого-либо. И подлинно; не все равно – прибыть просто, или прибыть по такому делу. Это и заставило иудеев собраться сюда. И в Иерусалиме он был долгое время, чтобы ты видел, что и в течение долгого времени злой умысел не мог ничего сделать ему, когда не попускал Бог. "Через несколько дней царь Агриппа и Вереника прибыли в Кесарию". Этот Агриппа, он же и Ирод, мне кажется, был иной, и именно четвертый после того, который был при Иакове (Деян.12:1,2). Смотря, как сами враги невольно способствуют делу. Чтобы слушателей было больше, сам Агриппа пожелал слушать (Павла), и слушает не просто, но с пышностью. Смотри, каково оправдание (Павла), высказанное правителем: "он сам потребовал суда у Августа: я не имею ничего верного написать о нем государю". Так пишет Фест, и обнаруживается жестокость иудеев; а правителя, когда он говорит это, подозревать нельзя. Он говорит так, что и от него иудеи подвергаются осуждению. А когда все осудили их, тогда наказывает и Бог. Смотри: их осудил Лисий, осудил Феликс, осудил Фест, хотя и угождали им, осудил Агриппа, и даже что? Осудили их и фарисеи. А как он осудил, послушай из его слов: "он не сделал ничего, достойного смерти". Они и взносили, но не обличили; клевета и дерзость взносили на него подозрения, а исследование ничего не показало.

"О каком-то", говорит, "Иисусе умершем". Справедливо сказал: "о каком-то", как человек, хотя и бывший правителем, но не заботившийся об этом. По той же причине он сказал: "нерассудительно послать узника и не показать обвинений на него"; рассмотрение таких дел действительно превышало разум такого судии. Если же ты недоумеваешь, то для чего влечешь его в Иерусалим? Потому и Павел, не желая судиться у него, требует суда у кесаря и говорит: "требую суда кесарева". В этом именно обвиняли его. Слышишь ли, как переносится дело? Слышишь ли о злом умысле иудеев? Слышишь ли о возмущении?

4. Все это возбудило в Агриппе желание слышать (Павла). Фест доставляет ему это удовольствие, и Павел является еще более славным. Все это, как я сказал, произвели козни (иудеев). Если бы их не было, то никто из правителей не захотел бы слушать его, и никто не слушал бы с таким безмолвием и вниманием. Он, по-видимому, вразумляет и защищается, но вместе с тем и проповедует с великим достоинством. Не будем же считать козни чем-нибудь бедственным. Если мы не будем действовать сами против себя, то никто не в состоянии уловить нас в свои козни; или лучше, строить козни против нас могут, но не могут причинить нам вреда; напротив, даже принесут нам величайшую пользу, так как мы сами бываем виновниками, что терпим зло или не терпим. Да, я свидетельствую открыто и громче трубы возвещаю, и, если бы можно было, не отказался бы взойти на какое-нибудь возвышенное место и провозгласить, что христианину никто из людей живущих на земле не может вредить. Что я говорю: из людей? Не может и демон, мучитель, диавол, если (христианин) сам не причинит зла самому себе; и кто бы ни захотел причинить нам зло, напрасно будет стараться. Как ангелу, находящемуся на земле, никакой человек вредить не может, так и человек (такому) человеку. И сам он не может вредить другому, пока он добр. Что же может сравниться с таким человеком, который не может ни терпеть вреда, ни сам вредить другому? Последнее, т.е. чтобы не желать причинять вреда другому, не меньше первого. Это – как бы ангел и подобен Богу, потому что таков и Бог. Но Он таков по природе, а тот – по произволению. Итак, (христианин) не может ни терпеть вреда, ни вредить другому. Впрочем, слова: не может не принимай за бессилие (потому что бессилие означает противное этому), – я разумею здесь нерасположение. Он, по природе своей, бывает нерасположен ни терпеть вреда, ни делать зло другому; и последнее есть также вред. Мы вредим себе и тогда, когда делаем зло другому, и большая часть грехов наших происходит именно от того, что мы не желаем добра самим себе. Таким образом, христианин и потому не может терпеть вред, что не может вредить другому. А каким образом, причиняя вред другим, мы вредим самим себе, – объясним это частными примерами. Пусть кто-нибудь обижает другого, оскорбляет, лихоимствует. Кому он причинил вред? Не прежде ли всего – самому себе? Совершенно так; обиженный понес ущерб в деньгах, а обидевший – в душе, так как его душа подвергается погибели и наказанию. Опять пусть кто-нибудь ненавидит. Кому он сделал зло? Не самому ли себе? Таково, именно, свойство причиняемого зла, что оно прежде тяжко вредит тому, кто сделал его, а другому мало, или лучше – ни мало не вредит, а приносит пользу. Но я сказал нечто невероятное? Положим, например (а в этом преимущественно и все заключается), что какой-нибудь бедняк имеет мало денег и едва достает себе необходимую пищу; а другой богат, живет в изобилии и имеет великую силу; пусть последний возьмет имущество бедного, лишить его одежды и оставить в голоде, а сам за счет неправедно отнятого будет роскошествовать. Он не только не причинил вреда бедному, но и принес пользу; а себе не только не принес пользы, но и повредил. Как? Во-первых, он мучится за свое зло и ежедневно угрызается со-вестью и бывает осуждаем всеми, а затем на суде будущем. Так, скажешь, отсюда видно, что этот терпит вред; но скажи, как тот получает пользу? Он терпит зло и переносит его великодушно; а это есть великое приобретение; терпение зла заслуживает отпущения грехов, есть подвиг любомудрия, есть училище добродетели. Посмотрим же: кто из них во зле – тот или этот? Тот, если он любомудр, переносит великодушно; а этот ежедневно мучится страхом и подозрением. Кто же получает вред – тот или этот? Это, басни, скажешь ты; у кого нечего есть, кто принужден скорбеть и бороться с бедствиями, или идет просить милостыни и не получает, тот не страдает ли душою и телом? Нет; ты говоришь басни, а я говорю дело. В самом деле, скажи мне, разве из богатых никто не скорбит? Что же? Бедность ли служит причиною этого? Но он не терпит голода? Что ж из этого? Тем хуже, что с ним случается это при богатстве. Богатство не делает великодушным, и бедность – малодушным; иначе никто из живущих богато не испытывал бы в жизни скорбей, и никто из бедных не проклинал бы своей бедности. А что сказанное вами – действительно басни, объясню следующим образом. Скажи мне: Павел в бедности ли жил или в богатстве? Терпел голод, или нет? Сам он говорит: "в голоде и жажде" (2Кор.11:27). Пророки терпели голод, или нет? И они терпели бедствия. Но, скажешь, ты опять представляешь мне Павла, опять пророков, десять или двадцать человек. Но кого же ты хочешь? Представь мне, говоришь, кого-нибудь из народа, кто бы мужественно переносил (бедствия). Но такие люди всегда редки, отличных немного. Если же хочешь, исследуем дело само по себе. Посмотрим, чьи заботы больше и мучительнее, и чьи легче? Не правда ли, что один заботится только о необходимой пище, а другой при множестве дел забывает (и о пище)? Богатый не боится голода, но боится за многое другое, часто за самое свое спасение. Бедный не может не заботиться о пище, но не имеет других забот, наслаждается безопасностью, спокойствием, бесстрашием.