Проклятая игра - Клайв Баркер

Когда она видела эту картину в первый раз, она видела ее глазами Мамуляна, солдата в засыпанном снегом дворе, ожидающего удара, который прервал бы его молодую жизнь. Удара, так и не последовавшего, или, скорее, отложенного до настоящего момента. Ждал ли палач так долго, живя в одном теле только для того, чтобы сменить его на другое, преследуя Мамуляна десятилетие за десятилетием, пока наконец рок не свел все части воедино? Или все это было подстроено Европейцем? Его ли это воля призвала Брира, чтобы покончить с историей, так неудачно прерванной много поколений назад?

Ей никогда не узнать. Действие, начавшись во второй раз, не будет отложено снова. Оружие скользнуло вниз, почти отделяя голову от шеи одним ударом. Несколько оставшихся нитей оставили ее свисать — носом к груди — с туловища, пока два последующих удара не отсоединили ее и она, скатившись по ногам Европейца, замерла у ног Тома. Парень отшвырнул ее прочь.

Мамулян не издал ни звука — только сейчас обезглавленное туловище было «открыто»: вместе с кровью из раны выходил неясный шум; казалось, каждая пора сочилась жалобами. И вместе со звуками вылетали дымные призраки невообразимых форм, поднимаясь от него, словно пар. Скорбные видения появлялись и таяли в воздухе: мечты, сны или, может быть, воспоминания о прошлом. Все это было сейчас слито воедино. Да и всегда, фактически, было так. Он пришел из слухов: он — легендарный, он — неуловимый, чье имя само было ложью. Имело ли какое-нибудь значение то, что сейчас его биография, испаряясь в неизвестность, воспринималась как видение?

Брир, все еще неудовлетворенный, принялся кромсать открытую рану на шее трупа, рубя вниз, затем по сторонам в попытке расчленить врага на все более мелкие куски. Рука была полностью отрублена, Брир подобрал ее, чтобы отделить ладонь от запястья, предплечье от плеча. За несколько мгновений комната, бывшая почти что безмятежной, когда произошла казнь, превратилась в скотобойню.

Марти доковылял до двери как раз вовремя, чтобы увидеть, как Брир отрывал руку Мамуляна.

— Смотрите-ка кто пришел! — закричал американец, поднимая бокал с водкой Уайтхеда в приветствии кровавой бойни.

Марти наблюдал за резней, не отрывая взгляда. Все было кончено. Уайтхед был мертв. Его голова лежала свернутая на сторону, она казалась такой маленькой, исчезающей.

Кэрис, распластавшаяся у стены рядом с дверью, схватила Марти за руку.

— Папа? — спросила она. — Что с Папой?

Когда она заговорила, труп Мамуляна рухнул вперед из своего коленопреклоненного положения. Призраки и гул, исходившие из него, исчезли. Сейчас лишь только черная кровь выливалась из него. Брир продолжал свою работу, двумя взмахами вскрыв живот. Из пропоротого мочевого пузыря хлынул фонтан мочи.

* * *

Кэрис выскочила из комнаты не в силах сдержать отвращения. Марти пробыл там чуть дольше. Последнее, что он видел, прежде чем последовал за Кэрис, это был Брир, державший голову за волосы, как некий экзотический фрукт, и наносящий ей боковые порезы.

В холле Кэрис сидела, скрючившись, рядом с отцом; Марти сел около нее. Она поглаживала щеку старика. «Папа?» Он не был мертв, но и не был жив. Его пульс подрагивал, не больше. Глаза его были закрыты.

— Бесполезно… — сказал Марти, когда она затрясла старика за плечо, — он все равно, что умер.

В комнате игр Чэд зашелся в приступе хохота. Очевидно сцена бойни приобрели новый, еще более абсурдный характер.

— Мне не хочется находиться здесь, пока ему не надоест, — сказал Марти.

Кэрис не шелохнулась.

— Мы ничего не можем сделать для старика, — добавил он.

Она взглянула на него, не понимая.

— Он ушел, Кэрис. И нам тоже пора.

В разделочной воцарилось молчание. Это было в некотором смысле хуже, чем смех или звуки работы Брира.

— Мы не можем ждать, — сказал Марти.

Он рывком поднял Кэрис на ноги и подтолкнул к входной двери. Она тихо выругалась.

* * *

Когда они скользнули вниз по лестнице, где-то наверху блондин американец зааплодировал снова.

72

Мертвец трудился достаточно долго. Интенсивное движение на трассе давным-давно затихло, изредка слышались звуки моторов одиноких «дальнобойщиков», державших путь на север. Брир ничего этого не слышал. Его уши уже давно отказали ему, а его зрение, когда-то столь острое, едва могло различить следы резни, сейчас лежащие повсюду вокруг него. Но когда его зрение померкло совсем, у него еще осталась способность осязать. С его помощью он завершил свое предназначение, измельчая тело Европейца до тех пор, пока стало невозможно отличить одну часть тела от другой.

Чэда утомило представление задолго до того, как была достигнута кульминация. Чиркнув спичкой о каблук, он закурил вторую сигару и вышел пройтись, чтобы узнать, что происходит вокруг. Девушка ушла, герой тоже. «Храни их Бог», — подумал он. Старик по-прежнему лежал на полу, сжимая пистолет, который он каким-то образом вновь вернул себе. Его пальцы подрагивали. Чэд вернулся обратно в кровавую камеру, где Брир стоял на коленях среди мяса и карт, и поднял Тома с пола. Тот был в прострации, его губы почти посинели, и понадобились длительные уговоры, чтобы добиться от него каких-либо действий. Но Чэд был рожден для того, чтобы обращать людей в свою веру и краткий разговор вернул ему прежний энтузиазм. "Нет ничего, чего мы не могли бы сделать, понимаешь? Мы окрещены. То есть мы видели все, правда? И в целом мире нет ничего, чем Дьявол мог бы победить нас, потому что мы были здесь. Ведь мы же были здесь?"

Чэд был воодушевлен своей новообретенной свободой. Он хотел сразу испытать ее и у него появилась интересная идея — «Тебе понравится, Томми!» — навалить на грудь старику. Казалось, Тому было абсолютно наплевать на все и он просто наблюдал, как Чэд спускал штаны, чтобы проделать свою грязную работу, — кишки Тома просто не подчинились бы ему. Однако лишь только Чэд пристроился, глаза Уайтхеда мигнули и раздался выстрел. Пуля прошла на волосок от яичек Чэда и, оставив красную отметину на его молочно-белом бедре, промчалась мимо его лица и ударилась в потолок. Кишки Чэда сдались, но старик был уже мертв; он умер в момент выстрела, который был так близок к тому, чтобы оторвать мужское достоинство Чэда.

— Чик в чик, — сказал Том, чья прострация была сломлена чуть было не состоявшейся кастрацией Чэда.

— Я просто счастливчик, — ответил блондин. Затем они завершили свою месть с максимальным старанием и ушли своей дорогой.

* * *

«Я последний из племени, — думал Брир. — Когда я уйду. Пожиратели Лезвий будут лишь легендой из прошлого».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});