Критика цинического разума - Петер Слотердайк

бесконечно разнообразных ингредиентов, однако оно каждый день одинаково на вкус. Правда, были, видимо, времена, когда люди, впервые отведав этого варева, еще не испытывали пресыщения им и смотрели как зачарованные на безудержный поток эмпирии. Так, Франк Тисс мог с наполовину оправданным пафосом заявить в 1929 году: «Журнализм – это церковь нашего времени»[211].

Это «и» – мораль журналистов. Они, должно быть, дают профессиональную клятву в том, что, сообщая о каком-то одном деле, все как один будут связывать это дело и это сообщение с другими делами и с другими сообщениями только союзом «и». Одно дело – это одно дело, и не более того. Ведь устанавливать связи между «делами» значило бы заниматься идеологией. Отсюда вывод: тот, кто устанавливает связи, вылетает вон. Тот, кто думает, должен выйти. Тот, кто считает до трех, – фантаст. Эмпиризм mass media терпит только изолированные сообщения, и эта изоляция более эффективна, чем любая цензура, поскольку она заботится о том, чтобы связанное друг с другом в реальности никогда не связывалось в головах людей. Журналист – это тот, кто в силу своей профессии должен забыть, как называется число, которое идет после единицы и двойки. Тот, кто еще помнит об этом, вероятно, не демократ – либо циник.

Стоит труда критически рассмотреть это «и». Неужели оно, взятое само по себе, уже каким-то образом «цинично»? Как может быть циничным грамматический союз? Мужчина и женщина; нож и вилка; перец и соль. Какие тут, собственно, могут быть претензии? Попробуем выстроить другие связки: дама и шлюха; возлюби ближнего своего и застрели его; смерть от голода и завтрак с красной икрой. Здесь «и» оказывается между противоположностями, которые оно связывает наикратчайшим образом и превращает в соседствующие – так, что контрасты становятся просто кричащими.

Но что, спрашивается, может тут поделать «и» и за что оно может нести ответственность? Не оно создало эти противоположности, оно всего лишь выступило в роли сводни для неравных пар. И в средствах массовой информации это «и» фактически не делает ничего другого, оно всего-то ставит рядом, устраивает соседства, сводит и подчеркивает контрасты – не больше и не меньше. Это «и» имеет способность образовывать линейные ряды или цепи, отдельные звенья которых соприкасаются друг с другом только через эту логическую сводню; эта последняя, в свою очередь, ничего не говорит о сущности элементов, которые она выстраивает в ряд. В этом безразличии «и» по отношению к вещам, которые оно ставит рядом друг с другом, заключается зародыш цинического развития. Ведь оно, просто выстраивая в один ряд и устанавливая чисто внешнюю, синтагматическую связь между всем, производит одинаковость, которая несправедлива по отношению к выстраиваемым в один ряд вещам. Поэтому «и» не остается «простым» «и», а имеет тенденцию к превращению в «равно». С этого момента может начаться расширение цинической тенденции. Ведь если «и», которое может стоять между всем, означает также «равно», то все оказывается равнозначным со всем и одно имеет точно такое же значение, как и другое. Из формальной одинаковости образованного с помощью «и» ряда незаметно возникает равноценность объектов и субъективное безразличие. Таким образом, когда я выхожу утром на улицу, а в руках безмолвного продавца ко мне громко взывают газеты, мне практически приходится выбирать только из особо выделенных журналистами безразличностей этого дня. Что я выберу: это убийство или то изнасилование? Это землетрясение или то похищение? Каждый день приходится вновь прибегать к естественному праву – к праву не знать о миллионах вещей. О том, чтобы мне пришлось прибегнуть к нему, пекутся mass media, заботясь одновременно и о том, чтобы миллионы вещей попали мне на глаза и чтобы мне было достаточно только взглянуть на заголовки в газете и в моем сознании стало одной безразличностью больше. Как только она попадает в мое сознание, она подвигает меня и к тому, чтобы я с необходимостью зафиксировал в своем сознании циническое безразличие к воспринятому мною как «новость». Я, будучи гиперинформированным, отмечаю, что живу в мире новостей, в тысячи раз большем, и что по поводу большинства из них я могу только пожать плечами, поскольку мои запасы участия, возмущения или способности мышления весьма невелики в сравнении с тем, что предлагает себя моему вниманию и взывает ко мне.

Незаметно мы подошли к тому пункту, в котором можно воспринять все лучшее из марксистской традиции и продумать его заново. Тот, кто говорит об одинаковой форме, одинаковой ценности и одинаковой безразличности, незаметно встает на почву классических достижений мысли Маркса и уже вовсю размышляет над загадкой эквивалентных отношений между товарами и между вещами. Может, и здесь есть взаимосвязи и взаимопереходы? Разве Маркс при своем анализе товара не дал блестящего и весьма утонченного в логическом отношении описания того, как равноценность порождает равнобезразличность, выражающуюся в отношении товара и цены? Лучшая предварительная подготовка к изучению «Капитала» разве не состояла бы в том, чтобы ежедневно не по одному часу сидеть перед телевизором, а в остальное время просматривать по нескольку газет и иллюстрированных журналов, непрерывно слушая при этом радио? Ведь можно, в принципе, читать «Капитал» так часто, как хочется, но так и не понять главного, если ты не знаешь этого на собственном опыте и не вобрал это главное в собственную структуру мышления и образ восприятия: мы живем в мире, который вовлекает вещи в неверные сравнения, уравнивая их; в мире, который неправомерно уравнивает по форме и по ценности (устанавливая псевдоэквивалентности) всех и каждого, а благодаря этому приходит к духовной дезинтеграции и безразличию; в мире, в котором люди утрачивают способность отличать правильное от ложного, важное от неважного, продуктивное от деструктивного, потому что они привыкли принимать одно за другое.

Жить с псевдоэквивалентностями, мыслить в псевдоэквивалентностях: если ты можешь это делать, то ты полноценный гражданин этой цинической цивилизации, а если ты сознаешь это, то ты нашел ту архимедовскую точку опоры, используя которую можешь критически перевернуть эту цивилизацию. Маркс, занимаясь критикой политической экономии, обозначил эту точку мощным движением мысли, чтобы под новым углом зрения подробно рассмотреть центральное неравенство нашей формы экономики – неравенство между заработной платой и трудовой стоимостью. Однако простейший путь к пониманию «Капитала» проходит не через чтение «Капитала». Нам не надо, вслед за несчастным Альтюссером, говорить: «Читайте „Капитал“». Нам надо говорить: «Читайте „Штерн“, читайте „Бильд“, читайте „Шпигель“, читайте „Бригитту“». По этим изданиям можно значительно более ясно и открыто изучить логику псевдоэквивалентностей. Цинизм в конечной инстанции сводится к аморальному уравниванию различного, и тот, кто не видит цинизма, когда наша пресса между