Принц Галлии - Олег Авраменко

— Попросту говоря, умер. И сыночка с собой прихватил.

— Как это прихватил?

— Они оба отдали концы. Почти одновременно.

— Погибли?

— Да нет, просто случайное совпадение. Король умер от болезни и позора. Филипп де Пуатье на радостях, что отец его, наконец, умирает, ужрался немецким шнапсом — а это такое проклятущее зелье, скажу тебе, — тут-то его черт и прибрал.

— Фи! — тряхнула головкой княжна. — Какая неприятная история. Да и вообще, смерть, смерть и смерть — только и слышу это слово. Право, можно подумать, что людям больше нечего делать, кроме как умирать.

Отчаянным усилием воли Гастон сдержал сокрушенный вздох, готовый было вырваться из его груди.

— Люди не только умирают, — возразил он. — Но и рождаются.

— Маргарита беременна?!

— Нет, не Маргарита. Бланка.

Елена всплеснула руками и даже привстала от неожиданности.

— Да ну! Что ты говоришь?! Ты уверен?

Не особенно стесняясь в выражениях, Гастон вкратце рассказал ей о событиях вчерашнего дня. Для виду Елена укоризненно качала головой, но глаза ее радостно сияли.

— Должно быть, Бланка сейчас на седьмом небе от счастья. В каждом своем письме она писала мне, что очень хочет родить от Филиппа ребенка. Ах, как жаль, что я здесь, а не в Памплоне! Как бы я хотела разделить ее радость.

— Ты очень соскучилась по ней?

— Жутко! С тех пор, как мы расстались, я чувствую себя так одиноко, так неуютно. Ведь Бланка — лучшая из моих подруг. Она исключительная девчонка, я просто обожаю ее… и немного жалею.

— Жалеешь? — удивился Гастон. — Это почему?

— Ей страшно не везет в личной жизни. Сперва ее прочили в жены императору, но выдали за графа Бискайского. Потом этот нищий проходимец, Этьен де Монтини, воспользовался ее отчаянным положением и вскружил ей голову. А теперь вот кузен Красавчик… Нет-нет, против него я ничего не имею. Он замечательный парень, даже слишком замечательный для Бланки. Ей бы кого попроще.

— Боюсь, я не понимаю тебя, Елена.

— А что тут непонятного? Красавчик — давнишняя любовь Бланки; а судя по ее последним письмам она и вовсе помешалась на нем, так его боготворит…

— Он тоже боготворит ее, — заметил Гастон.

— Но долго ли это продлится, вот в чем вопрос. Красавчик непостоянен. Когда-нибудь он все равно охладеет к ней, как бы страстно он ни любил ее сейчас, и тогда Бланку постигнет еще одно разочарование в жизни.

— А вот Шатофьер боится обратного. Он опасается, что Филипп расторгнет свою помолвку с Анной Юлией и женится на Бланке.

Елена изумленно подняла брови:

— Он серьезно?!

— Как нельзя более серьезно. Ты просто не видела, что творится с Филиппом. Он будто сдурел. Таким влюбленным я его никогда не видел… Впрочем, нет, вру, видел. Семь лет назад. Тогда он влюбился в кузину Эрнана по матери — ты же знаешь эту историю, — и женился. Так что все может случиться. Раз он когда-то пошел на поводу у своих страстей, поставив под угрозу свою будущность, то сейчас вполне способен наплевать на все политические расчеты, жениться на Бланке и силой отобрать у Робера Третьего королевскую корону, как это чуть не сделал его отец, когда покойный Робер Второй не согласился по доброй воле выдать за него дочь. Не стоит забывать, что Филипп — настоящий сын своего отца.

— И все-таки я боюсь за Бланку.

Гастон пристально посмотрел ей в глаза и усмехнулся:

— А может, ты просто ревнуешь ее?

Елена покраснела и в смущении опустила глаза.

— Да вы что, все сговорились с Маргаритой?! Что за вздор вы несете, в самом деле!.. Кстати, чуть не забыла. Как поживает моя милейшая кузина? Что у них с Тибальдом?

— Скучать им не приходится, жизнь бьет ключом. А намедни они обменялись рогами.

— Ну, наконец-то! И кому принадлежит пальма первенства?

— Графу. Но Маргарита в долгу не осталась. Вчера она завлекла в свою постель Симона.

— Твоего зятя? Но ведь он, прошу прощения, глупенький.

— Вернее сказать, инфантильный, — уточнил Гастон. — Он еще ребенок, причем ребенок очень милый. Наверное, Маргарита оценила это.

После некоторых размышлений Елена согласно кивнула:

— Возможно, ты прав. Маргариту привлекают либо неопытные юнцы, вроде того же Симона де Бигора или моего несчастного брата, либо закоренелые бабники, как-то граф Тибальд или кузен Красавчик… Другое дело, я, — добавила она и д’Альбре мгновенно уловил в ее голосе кокетливые нотки. — Вот мне больше нравятся зрелые мужчины. К примеру, такие, как ты.

Гастон ухмыльнулся:

— И скольких же зрелых мужчин ты знала?

— Пока ни одного. Но вскоре я намерена наверстать упущенное. И начать думаю с тебя.

— Вот как! — несколько обескуражено произнес он, застигнутый врасплох этим предложением. — Ты…

— Да, — ответила Елена, глаза ее томно заблестели. — Да! Я сама набиваюсь.

— Однако! За эти полтора месяца ты, оказывается, здорово изменилась. Прежде изображала из себя такую целомудренную недотрогу, лишь изредка позволяла мне поцеловать тебя в губы, да и то из чистой шалости. А теперь вот напрямик приглашаешь меня в свою постель. В чем причина такой внезапной перемены?

Елена вздохнула:

— Такова жизнь, Гастон. Это жизнь меня изменила, против моей воли. Я всегда любила Рикарда, любила гораздо сильнее, чем следовало сестре любить брата. Сколько себя помню, я сожалела, что он мой родной брат… Но вот Рикард умер. Я горько оплакивала его, я выплакала по нему все слезы, что у меня были… — Тут она всхлипнула, готовая, вопреки своим же словам, снова разрыдаться.

— Успокойся, Елена, — ласково сказал Гастон. — Не думай о прошлом. Что было, того не вернешь.

С минуту она жалобно смотрела на него, затем отвела взгляд и продолжила:

— После смерти брата я стала наследницей отца. Потеряв человека, которого любила, я обрела независимость, к которой стремилась. Я получила право распоряжаться собой, как мне заблагорассудится. Я не глупышка и не ханжа, отнюдь; девственность никогда не была для меня какой-то самодостаточной ценностью. Но я порядочная девушка, и до поры до времени я придерживалась всех общепринятых правил приличия, зная, как относятся к незамужним девицам, которые путаются с мужчинами. Даже если они самого знатного происхождения, их все равно называют потаскухами!.. Думаешь, мне легко давалось быть святошей при дворе Маргариты? Вовсе нет! Однако я сдерживала себя — пока в этом была необходимость. Теперь, благодаря смерти Рикарда… Видит Бог, как бы я хотела, чтобы не было этого «благодаря»!.. Но ты прав: прошлого не вернешь. Что было, то сплыло, и теперь я принадлежу к тому привилегированному кругу женщин, что и Бланка, Маргарита и Жоанна. Как и они, я независима. Как и они, я уже недосягаема для сплетников, вернее, всяческие сплетни будут значить для меня не больше, чем комариные укусы, — почешется немного и пройдет. Теперь мне наплевать на мнение высшего света, потому что я, как будущая графиня Иверо, — не жена какого-нибудь графа, но сама по себе графиня, — я и есть тот самый высший свет самой высокой пробы. Теперь остальные мне не указ, и все, кто бы то ни был, будут вынуждены принимать меня такой, какая я есть, а не такой, какой они хотели бы меня видеть… Вот она, истинная причина происшедшей во мне перемены, Гастон. Может быть, я цинична, но я не лицемерка. Прежде я притворялась и лицемерила по необходимости, мне никогда не было по душе мое притворство, и наконец я избавилась от необходимости постоянно строить из себя святошу. С моих плеч будто гора свалилась — и это единственное, что хоть немного утешает меня при мысли о смерти Рикарда… Поэтому я говорю тебе прямо: будь моим любовником, — ее лицо расплылось в сладкой истоме, — моим возлюбленным… Для меня не имеет значения, что ты женат… теперь уже не имеет. Ты нравишься мне, и все тут… Ну! — Закрыв глаза, она протянула к нему руки.

Однако Гастон и не шелохнулся в ответ на ее призыв. Он все так же сидел в кресле, уставившись взглядом в пустоту перед собой.

Елена распахнула глаза и мигом вскочила на ноги.

— Как это понимать?! — воскликнула она негодующе и в то же время растерянно. — Ты, похотливое животное, отказываешься? Я больше не возбуждаю тебя?

— Елена, — тихо произнес д’Альбре. — Я не сообщил тебе еще одну новость.

— Какую?

— Я уже не женат. Уже неделю я вдовец.

Елена тихо вскрикнула и опустилась обратно на диван.

— Боже милостивый!.. Как это произошло?

— Преждевременные роды, — коротко ответил Гастон.

После этого в комнате надолго воцарилось молчание. Широко раскрыв глаза, Елена смотрела на Гастона и думала о том же, что и он.

— В последнее время, — наконец заговорил д’Альбре с болью и тоской в голосе, — я только тем и занимался, что строил планы развода с Клотильдой, чтобы иметь возможность жениться на тебе. Я так страстно желал избавиться от своей жены, что Сатана, видимо, услышал мои молитвы и чуток подсобил мне… После смерти твоего брата изменилась не только ты, но и я. Я понял то, что было ясно, как Божий день, для всех, кроме меня. А именно — что я негодяй, каких мало.