Виргинцы (книга 2) - Уильям Теккерей

Что же касается самого милорда Каслвуда, чей благородный отпрыск служил при некоем прославленном принце и крепко обогатился карточной игрой со своим августейшим патроном, то я, узнав о поразительных посягательствах графа на нашу собственность, нанес ему визит и выразил свое по этому поводу возмущение. Я дал ему понять, что лично в этом деле не заинтересован, поскольку уже заявил о своем решении уступить нрава на поместье брату. Граф принял меня крайне любезно, улыбнулся, когда я упомянул о своей незаинтересованности, сказал, что не сомневается в моей искренней привязанности к брату, но заметил, что нельзя, казалось бы, отказать и ему в родственных чувствах к собственному сыну, не так ли? Ему же не раз приходилось слышать от отца, — и он готов поклясться в этом на Библии, — что после смерти моей матери поместье должно перейти к главе нашего рода. Когда я заговорил о том, что полковник Эсмонд сам отказался от титула, он только пожал плечами и заявил, что это чистейшая выдумка.

— On ne fait pas de ces folies la {Таких безумств никто не совершает (франц.).}, — сказал он, предлагая мне понюшку табака. — Ваш дедушка был человек неглупый. Моя прелестная бабушка была влюблена в него без памяти, и мой отец, добрейшая душа, уступил им на время виргинское поместье, чтобы убрать их подальше с глаз! C'etoit un scandale, mon cher, un joli petit scandale! {Это же был скандал, друг мой, да, хорошенький был скандальчик! (франц.).}

Счастье, что моя матушка не могла его слышать! Я готов был наговорить ему резкостей, но тут он с величайшим добродушием воскликнул:

— Друг мой, уж не собираетесь ли вы скрестить со мной шпагу в защиту доброго имени нашей бабки? Allons donc! Впрочем, я не хочу вас обижать. Если угодно, я готов пойти на сделку. — И милорд назвал сумму, во много раз превосходящую стоимость всего поместья.

Пораженный хладнокровием этого господина, я отправился в кофейню, где условился пообедать с одним своим старым другом, к которому был глубоко расположен. Я чувствовал свою вину перед ним из-за того, что не мог предоставить, ему приход в Уорингтон-Уэйвни, но это было решительно невозможно, — он и сам это понимал. Его рассеянный образ жизна мог бы послужить не слишком назидательным примером для нашей деревни. К тому же человек, привыкший к городской жизни, умер бы у нас со скуки. У него же, по его словам, была надежда вполне сносно устроиться в Лондоне {* Он стал вторым священником в часовне леди Уиттлси в Мэйфэре и вступил в брак с Элизабет, вдовой Германа Фолькера, эсквайра, известного пивовара.}. Надо ли говорить, что этот человек был не кто иной, как стариннейший наш друг Сэмпсон; во время моих наездов в Лондон он ни разу не упустил случая пообедать со мной, и теперь я рассказал ему о своем разговоре с его прежним покровителем.

Лучшего наперсника я не мог бы сыскать.

— Силы небесные! — воскликнул Сэмпсон. — Бесстыдство этого мошенника превосходит всякое вероятие! Могу поклясться, что в бытность мою секретарем и приближенным лицом в Каслвуде мне не раз доводилось видеть копию дарственной на имя вашего деда, подписанную покойным лордом: "В знак любви моей к родственнику моему Генри Эсмонду, эсквайру, супругу моей дорогой матери леди Рэйчел, вдовствующей виконтессы Каслвуд, я…" — ну, и так далее. Я знаю, где этот документ хранится. Завтра возьмем самых резвых лошадок и поскачем туда. Там есть один человек, — его имя, я думаю, не интересует вас, сэр Джордж, — у которого ко мне давняя привязанность. Бумага может лежать там и по сей день, и, о бог мой, как же я буду счастлив, если смогу хоть чем-то выразить свою благодарность вам и вашему прославленному брату!

Глаза его наполнились слезами. Передо мной был преобразившийся человек. Я уже привык к тому, что после какого-то по счету стакана портвейна Сэмпсон неизменно начинал сокрушаться по поводу своей прежней жизни и намекать на перемену, которая произошла в нем после ужасной смерти его друга доктора Додда.

Как ни спешили мы в Каслвуд, но все же едва не опоздали. Я стоял в саду у фонтана, прислушиваясь к сладкой музыке его струй, о которой упоминает в своих мемуарах мой дед, и перед моими глазами оживали образы моих почтенных предков: я видел Беатрису в расцвете ее красоты; милорда Фрэнсиса в алом кафтане, верхом на сером жеребце, скликающего своих собак, и юного пажа, завоевавшего когда-то сердце наследницы замка, а с ним и замок… И тут появился Сэмпсон: он бежал ко мне с большой папкой в руках; в папке лежали черновики писем, копии договоров и разного рода записки — одни были сделаны секретарем лорда Фрэнсиса, в других я узнавал изящный почерк его супруги, моей бабки, или подпись ныне здравствующего милорда. А вот и копия дарственной, посланной моему деду в Виргинию, — это она, никаких сомнений быть не могло.

— Victoria, Victoria! {Победа, победа! (лат.).} — кричал Сэмпсон, тряся мою руку и обнимая всех подряд. — Вот тебе гинея, Бетти. Мы отпразднуем эту находку сегодня за чашей пунша в "Трех Замках".

Тут послышался стук копыт, и во двор въехали две кареты — в одной сидел сам милорд с кем-то из своих друзей, в другой — сопровождавшие его слуги. При виде меня обычная бледность милорда стала только чуть-чуть более заметной.

— Чему я обязан честью вашего визита, сэр Джордж Уорингтон, и что, позвольте спросить, привело сюда вас, мистер Сэмпсон? — произнес милорд. Мне кажется, он забыл о существовании этой папки, а может быть, даже никогда ее и не видел, а выражая свою готовность поклясться на Библии в том, что он якобы слышал от своего отца, просто-напросто готов был стать клятвопреступником.

Я пожал руку его спутнику — дворянину, с которым имел честь служить в одном полку в Америке.

— Я приехал сюда, — сказал я, — чтобы получить подтверждение некоего факта, относительно которого вы, милорд, изволили вчера впасть в заблуждение, и подтверждение это мне удалось обнаружить в доме вашей милости. Вам угодно было клятвенно утверждать, что между вашим отцом и его матерью не существовало никакого соглашения в отношении той собственности, которой я ныне владею. Мистер же Сэмпсон очень хорошо помнит, что в бытность свою секретарем вашей милости он собственными глазами видел копию дарственной на эту собственность, и вот он — этот документ.

— Не хотите ли вы сказать, сэр Джордж Уорингтон, что позволили себе тайно от меня рыться в моих бумагах? — вскричал милорд.

— У меня были основания сомневаться в истинности ваших слов, хотя вы, милорд, и готовы были подтвердить их клятвой на Библии, — сказал я с поклоном.

— Но это же грабеж среди бела дня, сэр! Дайте сюда бумаги! — возопил милорд.

— Грабеж? Не слишком ли это сильно сказано, милорд? Может быть, мне следует посвятить лорда Родона во все подробности нашего дела?

— Что такое? Видимо, речь идет о вашем праве на титул маркиза? Connu, connu {Знаю, знаю (франц.).}, дорогой мой сэр Джордж! Мы все в Нью-Йорке называли вас маркизом. Не помню уж, кто из виргинцев привез нам в Виргинии эту новость.

Я впервые в жизни услышал это смехотворное прозвище и не нашел нужным обращать на него внимания.

— Милорд Каслвуд, — сказал я, — не только позволил себе усомниться в моих правах, но не далее, как вчера, заявил о своих притязаниях на мое поместье и готов был поклясться на Библии, что…

Нечто похожее на глубокий вздох прервало мою речь, и Каслвуд сказал:

— Боже милостивый! Вы хотите сказать, сэр Джордж, что такой документ в самом деле существует? Да. Я вижу теперь… это действительно почерк моего отца! В таком случае дело ясно. Клянусь… гм… Слово джентльмена, я никогда не подозревал о существовании такого документа и, видимо, превратно понял слова отца. Из этой бумаги явствует, что вам принадлежит бесспорное право на эту собственность… Что ж, раз оно не мое, рад тому, что оно ваше! — И он с любезнейшей улыбкой протянул мне руку.

— А мне-то вы ведь тоже должны быть благодарны, милорд, — это же я дал вам возможность установить истину, — с хитрой ухмылкой произнес Сэмпсон.

— Благодарен вам? Нет, отнюдь нет, будь вы прокляты! — сказал милорд. Я человек прямой и вовсе не скрываю от моего кузена, что предпочел бы владеть этой собственностью сам. Сэр Джордж, оставайтесь, отобедайте с нами. Сегодня большая компания приедет к нам поохотиться, и мы все хотим, чтобы вы присоединились к нам!

— Я сейчас прежде всего пойду сниму копию с этого документа, — сказал я, засовывая папку под кафтан и застегиваясь на все пуговицы. — А затем верну его вашей милости. Поскольку подлинник дарственной, хранившейся в Виргинии, сгорел, моя матушка будет избавлена от излишнего беспокойства, когда этот документ будет помещен на хранение в надежное место!

— Как! Дарственная сгорела? Когда же, черт побери? — вопросил милорд.

— Честь имею кланяться, милорд. Идемте, Сэмпсон, приглашаю вас пообедать со мной в "Трех Замках". — С этими словами я повернулся на каблуках, отвесил поклон лорду Родону, и с этого дня ноги моей больше не было в доме моих предков.