Башня. Новый Ковчег-3 - Ольга Скляренко

— Несколько десятков. Точнее сказать не могу. Около сорока.

Павел замолчал. Обвёл взглядом Величко, Мельникова, отметил бледность Анны и упёрся глазами в Бориса, зацепился за друга, словно, эта ментальная связь, что была между ними, могла помочь, должна была помочь.

— Самому, Паша, тебе идти туда надо, — Борис озвучил то, что и так уже крутилось у Павла в голове. — Работы на станции должны быть продолжены. Остальное тоже важно, но это сейчас приоритет.

— Интересно, как это Павел Григорьевич сюда придёт? — на том конце трубки среагировали моментально — громкую связь Павел всё ещё не отключил. — Вы же, Павел Григорьевич, если я не ошибаюсь, для всех мертвы? Или пока в нас тут стреляли, вы уже успели воскреснуть, и власть поменялась?

— Надо спускаться вниз, ты прав, — Павел кивнул Борису, и только потом, обращаясь к Марии Григорьевне, коротко сообщил. — Постараюсь быть внизу в течение получаса. Подготовьте всё к работам в соответствии с графиком испытаний. Борис, — он снова посмотрел на Литвинова. — Ты пойдёшь со мной. Скорее всего придётся там договариваться с этими… вояками. Насчёт раненых, убитых. Чтоб сменщиков пустили. Мне будет там не до этого точно. И да… женщин со станции тоже пока нужно будет убрать. Пока критическая ситуация не утрясётся.

От последней реплики Павел всё же не удержался, сказал нарочито громко, чтобы эта просто Мария его услышала. Она не замедлила с ответом:

— Чёрта с два я отсюда уйду!

Литвинов не сдержался, хмыкнул, а Величко недовольно покачал головой.

— Значит, придётся сделать так, — Павел поднялся, посмотрел на замолчавший телефон, сказал, ни на кого не глядя. — Константин Георгиевич, Олег, я надеюсь, вам понятно, почему такое решение. Объяснять ещё раз не нужно?

— Чего тут не понять, — отозвался Величко. — Въезжать на белом коне в Совет пока рано. На стороне Ставицкого Рябинин и армия. Если полыхнёт — сгорим все. Но действовать надо.

— Надо. Вам с Олегом необходимо созвать экстренный Совет. Не думаю, что будет легко убедить всех, что я жив. Но убеждать вы умеете. Дальше. Ставицкого — под арест. И этого, как его, — Павел брезгливо поморщился. — Кравца. Мелкая сошка, но вреда от него слишком много. А с Рябининым… Тут надо осторожно. Пока повременить, я думаю. И ещё, Константин Георгиевич, — Павел поднял лицо на Величко. — Ника. Я прошу вас, приставьте к ней кого-нибудь, надёжного. Если с ней что-то случится, я…

— Об этом мог бы даже не говорить, Паша. Не маленькие, уж и сами бы сообразили, что девочку первым делом уберечь надо.

— Спасибо.

— А-а-а, пустое, — отмахнулся от его благодарности Величко. — Ты мне лучше скажи, этих… деятелей арестовывать кто будет?

— Ну, кроме Долинина и его людей, увы, мне опереться не на кого.

— Значит, придётся рискнуть, — пожал плечами Константин Георгиевич, и Павел в который раз за сегодня поразился спокойствию и даже величию этого уже немолодого человека. Величко не разглагольствовал, не пытался перетянуть одеяло на себя и, что важнее всего, не трусил и не уходил в тень. Ситуация, в которой они оказались, была даже не критическая, а хуже, намного хуже, шансы на успех были минимальны, зато вероятность не дожить до завтрашнего утра — очень высока.

— Звони Долинину, Паша, — Мельников пододвинул к Павлу телефон и ободряюще улыбнулся.

С Володей Долининым разговор получился короткий и, как любили говорить в старину, конструктивный. Полковник Долинин быстро оправился от шока, узнав, что Савельев жив, и сказал просто и без обиняков:

— Я рад, Павел Григорьевич, что вы живы.

— Что там на станции, ты уже знаешь?

— Знаю, — ответил Долинин, помолчал, а потом, собравшись, начал докладывать. — Рябинин сдуру туда отряд послал, моих ребят положили. Четверых. Остальные заперты где-то. Я только час назад всё узнал. Капитан Алехин, что у Рябинина отрядом командует, связался со мной. Нарушил субординацию, конечно, но Алехин — парень честный. Видимо, понял, что не дело делают. Напрямую приказ нарушить не посмел, но хоть так. Я был у Рябинина. Показал ему протокол. Прошу понять, но другого выхода, Павел Григорьевич, у меня не было, кроме как ознакомить Рябинина с протоколом. Надеюсь, он даст разрешение на возобновление работ. Иначе… Я собираю своих сейчас. На всякий случай.

— Похоже, что Рябинин разрешение дал. Во всяком случае со станции сумели со мной связаться. Но уровень по-прежнему оцеплен. Сколько у тебя осталось людей, Володя?

— Не слишком много. Раз в пять меньше, чем у Рябинина.

Долинин не удержался, выругался, вложив в короткое матерное слово всё, что думал о своём начальнике.

— Тогда, Володя, действуем так. Мне надо срочно на станцию. Руфимов ранен. И не только он. Есть убитые, а работы надо продолжать. Думаю, тебе придётся спуститься со мной вниз. Если этот твой капитан Алехин действительно с умом и совестью в ладах, значит, есть шанс договориться и избежать открытого столкновения. Пока я внизу, наверху Величко и Мельников созывают экстренное заседание Совета. Им нужно обеспечить охрану и полную защиту от людей Рябинина. Плюс быстро и желательно максимально бесшумно и, не привлекая внимания, арестовать Ставицкого и Кравца. Рябинина держать на мушке. Если представиться удобный случай — тоже брать.

— Рябинин полчаса назад был дома, пьян в стельку, — презрительно ответил Долинин.

— Хорошо, — Павел кивнул. — Это даже лучше. Пьяный и наверняка спит. Это нам на руку. Ни к чему поднимать лишний шум. В общем, тут действуй по обстановке. Но сначала сопроводи меня на станцию. Жду тебя на пятьдесят четвёртом, в больнице, у Северного скоростного лифта.

— Понял. Через пятнадцать минут буду.

Павел положил трубку. Выдохнул, хотя по сути выдыхать было рано. Всё только начиналось. Мельников уже поднялся, приготовился — высокий, гибкий, как дикий кот, замер, словно перед броском. Величко же, грузный, тяжёлый, больше похожий на старого, матёрого медведя с серебристой сединой на загривке, напротив подниматься не спешил, медлил. Собирался с мыслями, готовясь к последнему удару, который должен был стать решающим. И смертельным. Для врагов смертельным. У дверей застыл бледный и напряжённый Борис. И оставалось ещё одно.

— Анна.

Павел повернулся к той, что стояла, всё это время вытянувшись в струнку, опираясь ровной спиной о стену.