Юность Бабы-Яги - Владимир Качан

Значит все было ложь, ложь! И его, его (!!!), которого никогда не могли одурачить, облапошить ни конкуренты, ни завистники – никто, угораздило попасться на самую банальную в мире удочку – на привлекательную молодую женщину! О, дьявольщина! О, дьяволица! (Тут он был гораздо ближе к истине, чем предполагал.)

На женщинах частенько горели разведчики, бизнесмены, игроки, все те, кто опрометчиво захотели поверить в возможность личного счастья, в то время, как они для личного счастья и любви попросту не созданы. Они созданы для другого, там их сила. А в области чувств они – беззащитные лохи, лопухи, простофили, недотепы, неудачники! Но ведь хочется верить, хочется! И они горят снова и снова. И вот теперь он, Марио, до недавней поры считавший себя неуязвимым для вируса любви, – заболел тяжело и с осложнениями. Его можно понять: он, имевший все и испытавший многое, за всю свою жизнь не испытал только одного, самого заманчивого, без чего жизнь бледна – реальной возможности потерять голову. По всему, тот самый вирус любви в нем жил скрытно и ждал своего часа. Так говорят о вирусе рака: его, вроде как нет и нет, а потом – в «нужное» время и в «нужном» месте, да при ослабленном иммунитете – вот он, пожалуйста, здрасьте, вот и я, не ждали?

Марио мучился и свирепел. Он надеялся все же, что его подозрения неоправданы, жадно искал на лице Виолетты, в ее словах и жестах хоть что-нибудь, что опровергло бы мерзкое предположение о точном, холодном, заранее продуманном плане. Все искал и… не находил. Проверки подчас были дикими, грубыми и одновременно наивными. Например однажды он решил силой овладеть женой, не применяя осточертевшего презерватива, сколько бы она ни настаивала. Может быть, она сдастся, ослабнет в его объятиях и произойдет зачатие ребенка, а это послужит доказательством того, что все не так уж плохо. Может быть, рождение ребенка укрепит распадающиеся семейные отношения…

В тот вечер он вернулся из офиса пьяным. Выпил он не потому, что хотелось, а для храбрости. Вета встретила его в верхней одежде уже у наружной двери, ведущей из сада на улицу. Она собиралась пройтись по магазинам. Позади их дома был бассейн, а впереди – сад, за которым ухаживал специально нанятый садовник. Садовник с большим удивлением наблюдал, как Марио, даже не отведя машину в гараж, чего с ним никогда не случалось, оставил ее на улице с открытой дверцей, бросился к Виолетте и, схватив ее за руку, поволок обратно в дом. Вета, повторяя: «Что случилось, что произошло, Марио?», а потом «Боже! В каком ты виде!», – позволила себя увести. Садовник в недоумении покачал головой и продолжал работу. Но через несколько минут остановился и обернулся на дом. Оттуда доносились крики Виолетты:

– Нет! Ты с ума сошел. Нет! Что ты хочешь?! Что это еще за зверство, идиот! Ну хотя бы надень…

Что надо было надеть, садовник не понял, и, продолжая поливать газон, с возрастающим интересом подошел ближе к окнам спальни, откуда доносились крики Виолетты и сопутствующая им дикая брань Марио. Садовник никогда не слышал ничего подобного от хозяина и никогда не мог бы предположить, что хозяин, представитель высшего общества, способен ругаться так же и теми же словами, что и пьяный матрос в портовом кабаке.

А за окнами спальни шла в это время настоящая битва за зачатие ребенка и против него. Едва затащив Вету в дом, а затем, уже встревоженную и упирающуюся, – в спальню, – он стал срывать с нее верхнюю одежду, а затем и все остальное. Пуговицы летели во все стороны, молнии прощались навсегда со своими замками, и белье разрывалось на части самым бандитским способом. Все это время Вета кричала то, что слышал садовник, и что уже слышали (в смысле, прочли) вы. Остается только озвучить некоторые отдельные реплики Марио, чтобы диалог для возможного сценария был более-менее обозначен.

Так на чем мы остановились? Ах да, вот…

Виолетта. Ну, хорошо, хорошо, если тебе так приспичило, давай, только надень…

Марио. Что надень! Что еще мне надо надеть!! (Рыча и с трудом освобождаясь от застрявшего в брюках ботинка.)

Виолетта. Ты сам знаешь, что надо надеть. Где твой футляр? (От слова «футляр» Марио совсем звереет. И поскольку во французском языке нет точных аналогов русских слов, интонационно выражающих негодование, переведем хотя бы приблизительно, однако смысл и размеры негодования, поверьте, будут сохранены. В русском языке есть такие средства, вы знаете.)

Марио. Что?! Футляр?! Мне осто…здел твой футляр и все, что в нем. Какого х… футляр, когда нам нужен ребенок!

Вета. … Марио, постой, ты же знаешь…

Марио. Ни х… я не знаю и знать не хочу! Семья и так рушится к е…ной матери!! (Все это время Марио пытается как можно быстрее раздеться сам. Не все удается, например шнурки на ботинках, что бесит его еще больше. Он их рвет, а они все не рвутся. Последним яростным усилием он дергает указательными пальцами обеих рук и у него получается. Вета лежит на их огромной постели, обретя, как ни странно, хладнокровие и держа в руках остатки разорванных трусиков. Ее однажды, в далекой, как теперь кажется, молодости – уже пытались изнасиловать, и кое-какой опыт она имеет и в этой области.)

Вета. Марио, успокойся. Ничего у нас не рушится! Что ты выдумываешь?

Марио. Что я выдумываю?! Стерва, блядина! Ты уже сколько времени мне не даешь без гондона? Сколько?! Ты считала?! Ребенка она не хочет!! А я хочу, хочу!! Тебя это не е…т, что я хочу!! А я тебе все дал, что ты хотела!!

И затем – самое непродуктивное, что может сказать мужчина в припадке ярости – это что-нибудь типа: «Я тебя, мразь такую, на помойке нашел. Из грязи подобрал». Марио примерно в этом роде и высказался. И про бар вспомнил, и про деньги, которые давал, и про визу просроченную. А женщинам и детям ни при каких обстоятельствах нельзя напоминать – что хорошее ты им некогда сделал. Это вызывает почти ненависть. Марио об этом или забыл, или просто не знал. Не стоило ему пользоваться такими аргументами. И когда он, уже раздевшись и оставшись только в носках, кинулся на Виолетту, она ловко откатилась в сторону и вскочила с постели. Вид голой убегающей жены с остатками трусиков, которые она почему-то продолжала держать в руке, и с остатками лифчика, болтающимися на плечах, – еще более распалил Марио. Он догнал, схватил, развернул к себе и, немного раскаиваясь в последних словах, боясь, что они необратимы, пьяно дыша ей в лицо перегаром виски, отчего ей стало совсем противно, стал говорить совершенно несуразное в данный момент:

Марио (пытаясь вновь вернуться в интеллигентное русло). Я же люблю тебя, люблю! Пойми! Я же чувствую, что ты меня не любишь! Я это знаю.

Вета. Пусти, отстань!..

Марио (не дождавшись возражения на его слова, что она его не любит, и от этого вновь озверевая). Ах, отстань! Я тебе что, противен, да?! Тебя тошнит от меня, да?! Тебе, может, противно со мной е…ся? Говори правду! Ведь так, дрянь?!

На этих словах он вновь попытался кинуть Вету в постель. Но Вета точным, экономным движением, будто учила все эти приемы, слегка присела и, чтобы было поточнее – не ногой, а рукой врезала мужу в то, чем он хотел ее изнасиловать. Марио взвыл и индивидуально, без Веты, скатился на постель, скорчившись, как эмбрион. А Виолетта равнодушно, брезгливо и грубо бросила в его сторону слова, адекватный ответ, который органично звучал бы из уст – разве что портовой проститутки, и чего он от нее никогда не ждал. Ну, если он ведет себя, как пьяный матрос в порту, то и она поведет себя так же. Получай, муженек!

– Как ты хотел меня сейчас вы…ть, ишак ты засраный. Чем? – она презрительно засмеялась. – Стручком своим обвисшим, да? У тебя даже толком не стоял никогда, а ты – ребе-енка, ребе-е-нка, – передразнила она его.

Марио плакал на постели от унижения и горя, трагически осознавая в тот момент, что такую трещину уже ничем не зацементировать, что вернуться уже ничто не сможет.

– От чего мне было сегодня залетать, а? – продолжала Вета добивать мужа. – Скажи, от чего? От сырости, что ли? От слез твоих? Или от твоей спермы на ляжках, когда ты не успеешь донести и уже кончишь? В пьяном виде, Марио, – рассудительно сказала она, направляясь к шкафу с одеждой, – зачатие ребенка – это преступление. Пора бы тебе знать такие элементарные вещи.

Необычный диалог двух супругов с огромным интересом был выслушан садовником. Он только цокал языком и все повторял что-то вроде русского – «Ну и дела…» Маски были сорваны. Все худшее в себе они друг другу показали. А классически выписанный диалог у автора не получился. Не смог, как всегда, обойтись без комментариев. Словом, сценарий или там, пьеса – не пляшет. Все равно выходит проза. И (заранее извиняюсь за неуместную в финале описанной сцены игру слов) – теперь наших героев ждала проза жизни. Иллюзии, романтика, идеализация партнеров или, как говорилось в старину, «возведение в перл создания» – все кончилось резко и нелицеприятно. «Перл создания» – Виолетта показала ему себя во всей красе. Да и он был, признаться, тоже не на высоте.