Абель-Фишер - Николай Михайлович Долгополов

почти все вещи остались в Москве. Хорошо, что нам удалось привезти сюда арфу. И теперь у Элечки хорошая работа. Ею очень дорожат.

От Лидочки получили письмо. Она учится на радистку, находится на Черноморском флоте.

Вилли в Москве.

… Дорогие мои, вчера получили пропуск в Москву, т. что скоро уедем!..»

13 января 1943 года

Письмо Вильяма Фишера в Куйбышев, где живет семья в ожидании пропуска для возвращения в Москву

«…Насчет приезда в Москву… Ждал, надеялся, что смогу уже послать тебе пропуск, но пока все задерживается. По этому вопросу у нас создалось товарищество с Мишей Яриковым (коллега по разведке. — Н. Д.) и еще одним товарищем. У меня ведь есть веская причина ускорить ваш приезд — это болезнь Эвуни. Все, что можно, я делаю и буду делать. Хочу видеть Вас дома.

Не зря я год уже прожил монахом и не ищу другую семью или связь… Ты тоже должна подготовиться. Надо подумать, как упаковать арфу. Без арфы тебе переезжать нельзя…

Я достал для Вали Мартенс (жена Вилли Мартенса. — Н. Д.) немного дров и елку, а она мне одолжила валенки, так что ноги в тепле. В квартире (московской. — Н. Д.) у нас холодно, газ не действует. Когда ты приедешь, я раздобуду печурку и немного дров, и ты сразу же будешь иметь действующую кухню. Рудольф (Абель. — Н. Д.) еще не приехал…

Я строю планы уйти из Наркомата. Либо на завод, либо заняться живописью. Сяду тебе на шею на годик и подучусь. Я буду не хуже, если не лучше этих мазил, которые забрали себе власть в этой области. А можно заняться и работой на заводе. Только не Наркомат. Хватит!..»

15 ноября 1944 года

Вильям Фишер руководит радиоигрой с немцами во время операции «Березино». Вот что пишет он жене из далекого партизанского отряда:

«…Я тебе писал, что здесь славный врач, известный спортсмен Знаменский (бегун). Он из простой крестьянской семьи, своим упорством добился докторского диплома и немалых результатов как спортсмен. Еще есть Ермолаев — фотограф, охотник и рыболов. Он сможет устроить пропуска на Учинское водохранилище — о чем сообщи Яше Шварцу — мы будем иметь рыбу, а осенью — уток.

Живем мы здесь примитивно. Рабочий день у меня начинается в 3 ч. утра. Это только недавно в связи с изменением обстановки. Дежурю. С 10-ти работаю с перерывами, периодически сплю. Кушаем в 10, 16.00 и 21.00, причем обед очень хороший, но завтраки и ужины слабоваты. Главным образом по жирам. В связи с большой нагрузкой я получил дополнительный паек. Живем в крестьянских шубах и усиленно кормим блох. Пятна на бумаге от керосина, течет лампа… Шубы здесь добротные и большие, но очень грязные. Какой только хлам не найдешь на полках, в закутках и на чердаках — целое и битое, нужное и ненужное — все свалено вместе…»

8 декабря 1944 года

Письмо из отряда в Белоруссии

«…Видимо, 12 декабря будет машина на Москву. С ней едет наш охотник Ермолаев, который очевидно занесет тебе это письмо… Как с моим жалованьем? Я дал Ермолаеву доверенность, и, может быть, ему удастся получить деньги за декабрь м-ц и передать тебе. Вообще вопрос связи с тобой нужно разрешить, т. к. по всем признакам дело приняло форму длительной операции и насколько она затянется — трудно предвидеть. Похоже, что Новый Год я буду встречать в дебрях Белоруссии. Загрузка работой несколько снизилась, делать нечего, книг нет. Если сможешь — пришли мне 3 книги по радио (перечисляет книги. — Н. Д.), хочу вспомнить старое и еще историю ВКП(б). Ермолаев расскажет о нашем житье-бытье подробнее…»

17 декабря 1944 года.

И еще одно письмо из белорусских лесов

«Дорогая Элечка! Сегодня получил твою посылку и письма… Это свое письмо я передал через товарища, который сюда уже не вернется. Это мой старый знакомый по школе 1937 года, симпатичный, пожилой человек Белов Алексей Иванович. Он после Рудольфа преподавал Морзе… Скоро начнем передвигаться, но не думай, что мы где-то у фронта. До ближайшей точки фронта не меньше 400 км и кроме обычных житейских опасностей, никаких больше нет. Простудиться я могу и в Москве, т. что за меня ты не волнуйся… Посылаю ночник, который я нашел в брошенном немцами хламе. Если подбавлять воска, то фитиль почти что вечный. Попробуй использовать жидкий парафин, он должен гореть. Мы здесь тоже колдуем над всякими источниками света. Но у нас все-таки лучше — есть керосин, но нет стекол к лампочкам, да и фитили изобретаем из кусков одеял или тряпок… Принесли завтрак — карт. пюре и копченую селедку, 2 куска сахара и чай. Буду варить кофе. Кофе! Мечта осуществляется. Очень рад, что ты наконец добралась до оркестра, даже если и в цирке. Это будет только началом, тем более что там бывают неплохие дирижеры. Цирк имеет еще и то преимущество, что он стоит на месте, а Игорь Моисеев хотя и более высокой марки, на месте не сидит. Только ты зря связалась с вязанием, подумай о том, что нужно беречь здоровье».

(Далее Вильям Генрихович продолжает письмо по-английски — это уже для дочери Эвелины.)

4 октября 1946 года

Из письма Вилли Фишера жене Эле. Он в командировке в Таллине

«Сдал в ремонт свои туфли — американские. Будут стоить 30 рублей с моими подметками. Другие туфли тоже сносились, но отремонтировать дорого. Может быть, сам сделаю в Москве.

Как ты регулируешь свой бюджет? Мы здесь совсем разорились. По твердым ценам в столовой выходит по 30 р. в день за завтрак, обед и ужин, а командировочные 26 руб. А ведь есть и другие расходы — стирка и прочее…»

28 января 1949 года

Из письма Вилли Фишера жене Эле (нелегал уже в Штатах)

«…В свободное время хожу в кино. Не могу сказать, что это бывает часто. До сих пор не могу приучить себя к этому виду искусства. Много читаю. Занимаюсь фотографией.

…Элечка, надеюсь, ты уже приступила, а если нет, то скоро приступишь к занятиям по языкам».

В 1949 году Вильям Генрихович прислал из США для семьи посылку.