Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В отдельной записке, приложенной к завещанию, император делает распоряжение о некоторых иконах, соединенных с особенными воспоминаниями; назначает членам своего семейства, частным лицам, а также прислуге на память о себе подарки из принадлежавших ему вещей; «просит настоятельно велеть устроить его похороны как можно проще», сократить время траура и выражает желание «быть похороненным за батюшкою у стены, так чтобы осталось место для жены подле меня».
К этому завещательному акту была приложена записка, составленная 3 марта 1845 года:
«29 июля 1844 г. Богу угодно было отозвать к себе любезнейшую дочь нашу, Александру. Смиряясь перед неисповедимой волей, мы не ропща сносим жестокий сей удар. С твердым упованием, что ежели так сбылось по воле Его, то сбылось к лучшему и что ей при Создателе ея отраднее, чем здесь в суетах жизни.
Молим Господа да сохранить других нам милых.
Назначавшийся 11-ю статьею к дележу между трех моих дочерей наличный собственный капитал разделить ныне дочерям моим – Марии и Ольге поровну.
Вещи, предназначавшиеся дочери моей Александре, оставляю сыну Александру к распределению по его усмотрению. Медальон и печать, которые покойная дочь мне подарила на одре смерти, завещаю жене моей, а после ее – сыну Александру.
Портрет дочери Александры, что у меня на столе, – госпиталю, строящемуся в ее память».
Эти завещательные строки могут служить самой лучшей характеристикой почившего как человека. Все распоряжения императора, обнаруживавшие чистоту его души, были в точности исполнены; они словно доказывали, что царь, зарытый в земле, еще жив и не перестает изливать оттуда свои благодеяния на Россию, даже за гробом для него дорогую.
Да, русское общество было потрясено смертью императора, который казался несокрушимым. Людям проницательным и осведомленным ясно было, что это не обычная смерть, а гибель, спровоцированная обстоятельствами.
Из воспоминаний публициста Владимира Петровича Мещерского
Факт был несомненный: Николай Павлович умирал от горя, и именно русского горя. Это умирание не имело признаков физической болезни – она пришла только в последнюю минуту, – но умирание происходило в виде несомненного преобладания душевных страданий над его физическим существом… Процесс разрушения шел так быстро, и оттого немедленно после этой почти внезапной кончины по всему городу пошли ходить легенды: одна о том, что Николай I был отравлен доктором Мандтом, и другая – о том, что он сам себя отравил.
Версия самоубийства вызывала доверие у самых разных людей.
Строгий и компетентный историк Н. К. Шильдер, автор биографий Павла I, Александра I и Николая I, допущенный в святая святых государственных архивов, написал на полях публикации, излагавшей официальную версию смерти Николая: «Отравился». Очевидно, у Шильдера были для этого основания.
В 1914 году в журнале «Голос минувшего», который издавали известные историки С. Мельгунов и В. Семевский, был опубликован мемуарный очерк внука директора военно-медицинского департамента и президента Медико-хирургической академии В. В. Пеликана, тоже врача.
Из очерка А. В. Пеликана «Перемена царствования»
Впоследствии я не раз слышал его историю. По словам деда, Мандт дал желавшему во что бы то ни стало покончить с собой Николаю яду. Обстоятельства эти хорошо известны деду благодаря близости к Мандту, а также благодаря тому, что деду из-за этого пришлось перенести кое-какие служебные неприятности. Незадолго до кончины Николая I профессором анатомии в академию был приглашен прозектор знаменитого тамошнего профессора Гиртля, тоже знаменитый анатом Венцель Грубер. Груберу было поручено бальзамирование тела усопшего императора. Несмотря на свою большую ученость, Грубер в житейском отношении был человек весьма недалекий, наивный, не от мира сего. О вскрытии тела покойного императора он не преминул составить протокол и, найдя этот протокол интересным в судебно-медицинском отношении, напечатал его в Германии. За это он и был посажен в Петропавловскую крепость, где и содержался некоторое время, пока заступникам его не удалось установить в данном случае простоту сердечную и отсутствие всякой задней мысли. Деду, как бывшему тогда начальником злополучного анатома, пришлось оправдываться в неосмотрительной рекомендации… Петербургское общество, следуя примеру двора, закрыло перед Мандтом двери… Многие из нас порицали Мандта за уступку требованиям императора… По словам деда, отказать Николаю в его требовании никто бы не осмелился. Да такой отказ привел бы еще к большему скандалу. Самовластный император достиг бы своей цели и без помощи Мандта: он нашел бы иной способ покончить с собой и, возможно, более заметный. Николаю не оставалось ничего другого, как выбирать: подписать унизительный мир или же покончить жизнь самоубийством.
История с самоубийством при помощи яда – скорее всего, апокриф. Николай был искренне верующим человеком и слишком культивировал свою верность христианским установлениям, чтобы пойти на такой грех. Но положение у него и в самом деле было ужасающее. С его гордыней, с его представлением о миссии русского императора, на исходе царствования испытать такое унижение, признать, что его политика привела державу к катастрофе, что его любимое детище – армия – не выдержала первого же столкновения с европейскими силами, – для него это, конечно же, было невыносимо.
Можно с уверенностью предположить, что он хотел смерти и его демонстративные поездки, уже будучи больным, в легком плаще в сильный мороз, были вызваны стремлением ускорить свою кончину.
Если выбирать между безапелляционным выводом Шильдера и психологически тонкими соображениями Мещерского, то, на наш взгляд, имеет смысл отдать предпочтение последнему.
Несмотря на внешнюю бодрость, Николай, скорее всего, находился в состоянии тяжелой депрессии – есть сведения, что, получая известия о поражениях русской полевой армии в Крыму, он не спал ночами и громко молился…
Крымская катастрофа была закономерным следствием тридцатилетней деятельности Николая, и осознание своего личного краха убило императора.
При всем его волевом напоре ему не удалось решить ни одной из фундаментальных задач, стоявших перед государством: крестьянская реформа не удалась, экономика и финансы деградировали, брожение умов не прекратилось, армия оказалась недостаточно боеспособной.
Человек другого склада склонился бы перед судьбой и попытался бы сделать практические выводы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Николай Георгиевич Гавриленко - Лора Сотник - Биографии и Мемуары
- Фридрих Ницше в зеркале его творчества - Лу Андреас-Саломе - Биографии и Мемуары
- Путь к империи - Бонапарт Наполеон - Биографии и Мемуары
- Великая и Малая Россия. Труды и дни фельдмаршала - Петр Румянцев-Задунайский - Биографии и Мемуары
- Николай II без ретуши - Н. Елисеев - Биографии и Мемуары
- Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850 - Жан-Рох Куанье - Биографии и Мемуары / Военная история
- Великий Бартини. «Воланд» советской авиации - Николай Якубович - Биографии и Мемуары
- Русский след Коко Шанель - Игорь Оболенский - Биографии и Мемуары
- Записки. Том I. Северо-Западный фронт и Кавказ (1914 – 1916) - Федор Палицын - Биографии и Мемуары
- Надо жить - Галина Николаевна Кравченко - Биографии и Мемуары