Собрание сочинений в 9 тт. Том 1 - Уильям Фолкнер

ребята, наверняка уже спать пора.

— Так точно, сэр, — отвечали негры. Они вышли из автомобиля и вытащили контрабас. Баярд дал Рено банкноту, они поблагодарили, пожелали доброй ночи, взяли контрабас и тихонько свернули в боковую улицу. Полицейский снова обернулся.

— Это твоя машина стоит перед кафе Роджера, Митч? — спросил он.

— Наверно. Во всяком случае, я ее там оставил.

— Ну, вот, ты отвези Хаба домой, если он не собирается ночевать в городе. А Баярд поедет со мной.

— Какого черта, Бак? — возмутился Митч.

— За что? — поинтересовался Баярд.

— Его родные беспокоятся, — отвечал полицейский. — С тех пор как этот жеребец его сбросил, они его в глаза не видели. Где ваша повязка, Баярд?

— Снял, — буркнул Баярд. — Послушай, Бак, мы с Хабом высадим Митча, а потом поедем прямо домой.

— Ты уже с четырех часов домой едешь, — невозмутимо отвечал полицейский, — но все никак не доберешься. Ты лучше поезжай со мной, как твоя тетушка велела.

— Разве тетя Дженни велела тебе посадить меня под арест?

— Она о тебе беспокоится, сынок. Мисс Дженни сейчас мне звонила и просила до утра за тобой присмотреть. Вот я и думаю, что мы с тобой сейчас поедем. Тебе сегодня надо было сразу домой ехать.

— Помилосердствуй, Бак, — вступился Митч.

— По мне пусть лучше злится Баярд, а не мисс Дженни, — терпеливо отвечал тот. — Вы, ребята, идите себе с Богом, а Баярд пусть лучше со мной едет.

Митч и Хаб вылезли из машины, Хаб захватил свой кувшин, и они, пожелав спокойной ночи, пошли к кафе, где стояла машина Митча. Полицейский сел рядом с Баярдом. До тюрьмы было недалеко. Вскоре над тюремной стеною показалось ее здание, угловатое и неумолимое, с узкими ощеренными окнами верхнего этажа, грубыми, как рубцы от ударов шпаги. Автомобиль свернул в переулок, полицейский вылез, открыл ворота, и Баярд въехал на утоптанный неметеный двор и остановился, а полицейский подошел к маленькому гаражу, в котором стоял «форд». Он выгнал его задом из гаража и знаком велел Баярду заезжать. Гаражик был построен специально для «форда», и автомобиль Баярда почти на треть торчал из дверей.

— Лучше чем ничего, — заметил полицейский. — Пойдем.

Через кухню они вошли в квартиру тюремного надзирателя, и Баярд, стоя в темном коридоре, ждал, пока Бак нащупает выключатель. Потом он вошел в мрачную, скудно обставленную, но чистую комнату, где валялись разные предметы мужского туалета.

— Послушай, ты, кажется, хочешь уступить мне свою постель? — запротестовал Баярд.

— До утра она мне не понадобится, а к этому времени ты уже уедешь, — отвечал полицейский. — Может, помочь тебе раздеться?

— Сам справлюсь, — проворчал Баярд, потом более вежливым тоном добавил: — Спокойной ночи, Бак. Премного благодарен.

— Спокойной ночи, — отозвался полицейский.

Он закрыл за собою дверь, и Баярд снял башмаки, пиджак и галстук, потушил свет и пег на кровать. В комнату сочился преломленный неосязаемый свет невидимой луны. Стояла глухая ночь. За окном на фоне плоского опалового неба низкими уступами поднимался карниз. Голова была холодной и ясной — выпитое виски совершенно испарилось. Или, вернее, казалось, будто его голова — это и есть Баярд и будто он лежит на чужой кровати, а его притупленные алкоголем нервы ледяными нитями прошили все его тело, которое он обречен вечно влачить за собой по унылому бесплодному миру.

— Проклятье, — проговорил он, лежа на спине и глядя в окно, из которого ничего не было видно, ожидая сна, который еще неизвестно, придет или нет, на что ему было, впрочем, абсолютно наплевать. Ничего не видно, а впереди длинная-предлинная человеческая жизнь. Трижды два десятка и еще десять лет влачить по миру упрямое тело, ублажая его ненасытную утробу. Трижды два десятка и еще десять — так сказано в Библии[69]. Семьдесят лет. А ему всего только двадцать шесть. Чуть побольше одной трети. Проклятье.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

Хорее Бенбоу в чистой нескладной гимнастерке, которая лишь подчеркивала производимое им впечатление неуловимой утонченной ущербности, нагруженный невероятным количеством ранцев, вещевых мешков и бумажных пакетов, сошел с поезда два тридцать. Сквозь густую толпу входящих и выходящих пассажиров до него донесся чей-то голос, который звал его по имени, и его рассеянный взгляд, словно лунатик, лавирующий в уличной давке, стал блуждать по скоплению лиц. «Хелло, хелло», — пробормотал он, выбрался из толпы, сложил на краю платформы все свои мешки и пакеты и устремился вдоль состава к багажному вагону.

— Хорее! — снова крикнула бежавшая вдогонку за ним Нарцисса.

Дежурный по станции вышел из своей конторы, остановил его, удержал, как норовистого породистого копя, пожал ему руку, и только благодаря этому сестра смогла его догнать. Он обернулся на ее голос, собрался с мыслями, схватил ее на руки, поднял так, что ее ноги оторвались от земли, и поцеловал в губы.

— Милая старушка Нарси, — сказал он, еще раз целуя сестру, потом поставил ее на землю и, как ребенок, стал гладить ее по лицу. — Милая старушка Нарси, — твердил он, касаясь ее лица тонкими узкими ладонями и глядя на нее так пристально, как будто хотел глазами вобрать в себя ее неизменную безмятежность. — Милая старушка Нарси, — повторял он снова и снова, продолжая гладить ее лицо и совершенно забыв об окружающем.

— Куда ты шел? — вернул его к действительности голос Нарциссы.

Он отпустил сестру, помчался вперед, и она бросилась вслед за ним к багажному вагону, где проводник и носильщик принимали чемоданы и ящики, которые подавал им из дверей служащий багажного отделения.

— Разве нельзя потом прислать за вещами? — спросила Нарцисса.

Но Хорее стоял, пристально вглядываясь в глубину вагона и снова позабыв об ее присутствии. Оба негра вернулись обратно, и он отошел в сторону, все еще заглядывая в вагон и по-птичьи вытягивая шею.

— Давай пошлем кого-нибудь за вещами, — снова предложила ему сестра.

— Что? Ах, да. Я следил за ними на каждой пересадке, — сообщил он, совершенно забыв, о чем она говорила. — Будет ужасно, если у самого дома что-нибудь пропадет.

Негры подняли сундук и снова ушли, и он опять шагнул вперед и уставился внутрь вагона.

— Между прочим, так уже и случилось — в М. какой-то служащий забыл погрузить его на поезд… ага, вот он, — перебил он самого себя и, по местному обычаю назвав служащего капитаном, в ужасе возопил: — Эй, капитан, нельзя ли полегче! Тут стекло! — когда тот принялся с грохотом выталкивать из дверей какой-то заграничный ящик, на котором по трафарету был выведен адрес воинской части.

— Все в порядке, полковник, — отозвался служащий. — Надеюсь, мы ничего не разбили.