Описание Отечественной войны в 1812 году - Александр Михайловский-Данилевский

Наша потеря убитыми, ранеными и без вести пропавшими, считая всех, выбывших из строя 24 и 26 Августа, составляла более 55 000 человек. По ведомости, представленной Дежурным Генералом 1-й армии, убыль ее в оба дня сражения была следующая:

Подобного исчисления о 2-й армии не находится. Ее Главнокомандующий, Начальник Главного Штаба Граф Сен-При, офицеры дежурства и множество частных начальников были ранены, следственно, некому было составлять ведомостей. Сверх того, две недели после Бородина были беспрестанные переходы, уступление Москвы и вообще такое тревожное время, что невозможно было заниматься письменными делами, тем более что 2-я армия почти всегда находилась в арьергарде и в виду неприятеля.

Примерно полагать можно потерю ее с лишком в 20 000 человек. Некоторые части 2-й армии были совсем расстроены; например, в сводных гренадерских батальонах Графа Воронцова перед началом сражения находилось 4000 человек, а через несколько часов осталось только 300; из 18 Штаб-офицеров 15 выбыло из строя, осталось во фронте 3, но и из тех двое ранены[276]. Огромная растрата людей в Бородине, 24 и 26 Августа, около 60 000 человек, не подлежит сомнению еще и по следующему вычету. Перед Бородинским сражением было у нас под ружьем 113 000, а по прибытии в Тарутино 52 343 человека (кроме 7690 рекрут, присоединившихся к армии во время движения от Бородина к Тарутину), следственно, разница в 61 000. Из них надобно полагать от 3 до 4 тысяч убитыми и раненными в делах, случившихся между Бородином и Тарутином, а также слабых и запоздавших выходом из Москвы; остальные затем 57 или 58 000 сделались жертвой страшного побоища. Урон Французов, как то доказывается частью рапортами, отбитыми у них во время войны, частью показаниями пленных генералов, простирался до 50 000 человек, в том числе убитыми и ранеными 43 генерала. Поутру потеря их была гораздо более нашей, потому что они атаковали батареи, обороненные рвами и палисадами, но после полудня, когда они овладели уже укреплениями, огонь их был несравненно губительнее нашего, ибо Русские войска долго стояли под перекрестными выстрелами, как неподвижные стены. Трофеи с обеих сторон почти равны. У неприятеля отбито 13 орудий; нами потеряно 15; сверх того, у нас подбито 37 пушек, да взорванных и доставшихся неприятелю зарядных ящиков 111[277]. В плен взято нами до 1000 человек, и столько же неприятелем. По ожесточению обеих воевавших сторон, пленных много быть не могло; даже безоружных прикалывали, как у нас, так и у неприятеля. В самом пылу сражения Милорадович и Раевский давали червонцы тем из нижних чинов, которые не убивали пленных и приводили их живыми. По изгнании неприятелей из России на Бородинском поле сожжено человеческих тел 58 521 да конских трупов 35 478[278].

Неприятель сражался, как можно было ожидать от армии, образованной в победоносных станах, и от битвы, долженствовавшей довершить все прежние успехи, увенчать двадцатилетние торжества и упрочить владычество Наполеона, но счастье изменило своему наперснику: Русские остались непобежденными. Недоумевая, как объяснить то, что после невероятных усилий своих, превосходя нас более чем на 50 000 человек, неприятели не нанесли конечного поражения Русской армии, Французы утверждают, что мужеству войск не соответствовали распоряжения Наполеона и под Бородином нельзя было узнать его. «С самого начала сражения, – говорит один Французский писатель, – Наполеон оставался на одном месте, прохаживаясь с Бертье взад и вперед. Вопреки своему обыкновению, он был нерешителен. Известие о наступлении Багратиона увеличило его смущение. Он советуется с Бертье и не отдает приказаний. Присланный от Нея офицер повторяет несколько раз, что нельзя терять ни минуты, что Ней будет сокрушен. Наполеон приказывает объявить молодой гвардии повеление идти вперед. Адъютант едет; Наполеон ворочает его и снова советуется с Бертье; наконец посылает к Нею дивизию Фриана. От его колебания потеряно полчаса, что имело великое влияние на сражение и, следственно, на участь самого Наполеона»[279]. Другой писатель говорит, что Наполеон отвечал генералам, просившим подкреплений: «Я вижу лучше вас; сражение еще не началось; оно разгорится через два часа. День долог; надобно уметь выжидать; дела не приняли еще настоящего развития. Почти во весь день Наполеон сидел или тихо прохаживался подле редута у Шевардина, далеко от сражения, которое едва было видно ему, с тех пор как войска спустились с высот. Он не беспокоился, когда наши принуждены были отступать, и по временам только движением руки выражал свою покорность судьбе, когда поминутно извещали его о смерти лучших генералов. Потом он вставал, делал несколько шагов, вновь садился. Все смотрели на него с удивлением. Прежде, в решительные минуты, видна была в нем спокойная деятельность, но под Можайском обнаруживались какое-то тяжелое спокойствие, вялость, бездействие. Одни приписывали упадок духа следствию сильных ощущений, другие полагали, что он сделался ко всему равнодушен, даже к самым сражениям. Наконец, с большей справедливостью должно отнести его нравственное состояние к ослабленному здоровью и тайным страданиям»[280].

Есть еще Французские писатели, которые, умалчивая о болезненных припадках Наполеона и даже не веря его недугу, говорят, что Русские не сокрушены потому, что нападения на нас были несвоевременны и подкрепления приходили к Французам не в надлежащую пору. Но они забывают, что сражение зависело столько же от Наполеона, сколько от Кутузова, столько же от нападающего, сколько и от того, кто защищается. Когда Кутузов удостоверился, что Князь Багратион атакован превосходными сидами, то подкрепил его кирасирами, гвардией, артиллерией, дивизией Коновницына. Когда Понятовский стал теснить Тучкова, подоспел Багговут. Когда корпус Раевского был расстроен, на смену его явился Граф Остерман. Неуместно оспаривать великие воинские дарования Наполеона, но справедливость требует указать и на мудрые распоряжения Князя Кутузова, поддержанные несокрушимой храбростью Русского войска. Со стороны Наполеона не было никаких маневров. Действия его походили на приступ, где крепостью были железная грудь и стойкость Русских. Упорный, ожесточенный бой и снова нападение, снова бой и снова отражение. Из всех обвинений, взводимых Французами на Наполеона за Бородинское сражение, открывается только собственное сознание неприятелей, что их надежды в Бородине не осуществились, хотя, впрочем, Наполеон возымел после предлог приписать победу себе, ибо следствием сражения было занятие им Москвы. Убедительным доказательством, что Наполеон не одержал победы, служат два обстоятельства: 1) что по окончании сражения Французы отошли назад с тех мест, на которых застала их вечерняя темнота, даже с курганной батареи и из села Бородина, следственно, уступили нам поле сражения, и 2) что до 11-го часа следующего утра армия их не трогалась с места, в ожидании, что Князь Кутузов атакует ее. У Наполеона оставалось еще неприкосновенными от 20 до 25 тысяч гвардии; артиллерия его гвардейского корпуса была в огне; из ее 180 орудий только 30 находились в резерве. Гвардейская пехота и конница Наполеона стояли весь день при Шевардине, сберегаемые для сражения, долженствовавшего, по мнению Наполеона, быть под Москвой. Вот собственные его слова, сказанные Генерал-Интенданту армии, Дюмасу, ввечеру, после окончания Бородинской битвы: «Будут удивляться, зачем я не употребил резервов для приобретения значительнейших успехов, но мне надобно сохранять резервы и нанесть ими решительный удар в сражении, которое неприятель даст нам под Москвой. Успех сегодня обеспечен, а потому мне должно помышлять об участи всего похода и для этой цели сберегать резервы»[281]. Князь Кутузов не ввел в огонь 6 полков: четыре егерских, бывших под начальством Полковника Потемкина на крайнем правом фланге, и Преображенского и Семеновского, которые стояли под ядрами и лишились 59 человек убитыми и ранеными[282]. Орудий было у нас в резерве гораздо более, нежели у неприятеля. Несколько рот артиллерии нашей не участвовали в деле. Сверх того, в Можайске, в 11 верстах от сражения, стояло 84 орудия, готовых двинуться по первому приказанию. Лошади под ними были уже запряжены; офицеры и солдаты, смотря с Можайских высот на дым сражения и внимая перекатам пальбы, рвались от нетерпения лететь на бой.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});