Русский романс - Полонский Е. П.

АЛЕКСАНДР БЛОК

(1880–1921)

629. «Зимний ветер играет с терновником…»[628]

Зимний ветер играет с терновником, Задувает в огне свечу. Ты ушла на свиданье с любовником. Я один. Я прощу. Я молчу. Ты не знаешь, кому ты молишься — Он играет и шутит с тобой. О терновник холодный уколешься, Возвращаясь ночью домой. Но, давно прислушавшись к счастью, У окна я тебя подожду. Ты ему отдаешься со страстью. Все равно. Я тайну блюду. Все, что в сердце твоем туманится, Станет ясно в моей тишине. И, когда он с тобой расстанется, Ты признаешься только мне. 1903

630. «В голубой далекой спаленке…»[629]

В голубой далекой спаленке Твой ребенок опочил. Тихо вылез карлик маленький И часы остановил. Всё, как было. Только странная Воцарилась тишина. И в окне твоем — туманная Только улица страшна. Словно что-то недосказано, Что всегда звучит, всегда… Нить какая-то развязана, Сочетавшая года. И прошла ты, сонно-белая. Вдоль по комнатам одна. Опустила, вся несмелая, Штору синего окна. И потом, едва заметная, Тонкий полог подняла. И, как время безрассветная, Шевелясь, поникла мгла. Стало тихо в дальней спаленке — Синий сумрак и покой, Оттого, что карлик маленький Держит маятник рукой. 1905

631. «Не спят, не помнят, не торгуют…»[630]

Не спят, не помнят, не торгуют. Над черным городом, как стон, Стоит, терзая ночь глухую, Торжественный пасхальный звон. Над человеческим созданьем, Которое он в землю вбил, Над смрадом, смертью и страданьем Трезвонят до потери сил… Над мировою чепухою; Над всем, чему нельзя помочь; Звонят над шубкой меховою, В которой ты была в ту ночь. 1909

632. «Приближается звук. И, покорна щемящему звуку…»[631]

Приближается звук. И, покорна щемящему звуку,         Молодеет душа. И во сне прижимаю к губам твою прежнюю руку,         Не дыша. Снится — снова я мальчик, и снова любовник,         И овраг, и бурьян, И в бурьяне — колючий шиповник,         И вечерний туман. Сквозь цветы, и листы, и колючие ветки, я знаю,         Старый дом глянет в сердце мое, Глянет небо опять, розовея от краю до краю,         И окошко твое. Этот голос — он твой, и его непонятному звуку         Жизнь и горе отдам, Хоть во сне твою прежнюю милую руку         Прижимая к губам. 1912

633. «Ночь, улица, фонарь, аптека…»[632]

Ночь, улица, фонарь, аптека, Бессмысленный и тусклый свет. Живи еще хоть четверть века — Все будет так. Исхода нет. Умрешь — начнешь опять сначала, И повторится всё, как встарь: Ночь, ледяная рябь канала, Аптека, улица, фонарь. 1912

634. «Ты — как отзвук забытого гимна…»[633]

Ты — как отзвук забытого гимна В моей черной и дикой судьбе. О, Кармен, мне печально и дивно, Что приснился мне сон о тебе, Вешний трепет, и лепет, и шелест, Непробудные, дикие сны, И твоя одичалая прелесть — Как гитара, как бубен весны! И проходишь ты в думах и грезах. Как царица блаженных времен, С головой, утопающей в розах, Погруженная в сказочный сон. Спишь, змеею склубясь прихотливой, Спишь в дурмане и видишь во сне Даль морскую и берег счастливый, И мечту, недоступную мне. Видишь день беззакатный и жгучий И любимый, родимый свой край, Синий, синий, певучий, певучий, Неподвижно-блаженный, как рай. В том раю тишина бездыханна, Только в куще сплетенных ветвей Дивный голос твой, низкий и странный, Славит бурю цыганских страстей. 1914

635. «Та жизнь прошла…»[634]

Та жизнь прошла, И сердце спит, Утомлено. И ночь опять пришла, Бесстрашная — глядит В мое окно. И выпал снег, И не прогнать Мне зимних чар… И не вернуть тех нег, И странно вспоминать, Что был пожар. 1914