Новая история стран Европы и Северной Америки (1815-1918) - Ромуальд Чикалов

Независимо от того, использовали предприниматели конца XIX – начала XX в. наследство или создали финансовую стартовую площадку сами, это были дельцы новой формации. Их отличали природная энергия, смелость, решительность, организаторские качества, включающие умение прогнозировать и воплощать далекие замыслы, ориентироваться в меняющейся обстановке, схватывать главное, разбираться в людях и подчинять их своей воле. Они являлись, по определению В. Зомбарта, «сверхпредпринимателями», одновременно «разбойниками и ловкими калькуляторами»[215].

Финансово-промышленная олигархия стремилась войти в аристократические круги, что обеспечивало повышение социального статуса, укрепление связей с властными структурами и политическое влияние. Вместе с тем изменившаяся роль мультимиллионеров заставила и потомственную аристократию забыть о своей врожденной заносчивости и чувстве превосходства, предпочесть возможность улучшить материальное положение, включиться в бизнес. Распространенными стали брачные союзы между представителями казалось бы противоположных и несовместимых социальных групп. Дочь Ротшильда вышла замуж за лорда А. Розбери, в 1894–1896 гг. занимавшего пост премьер-министра Великобритании. Дочь мультимиллионера Гейне стала княгиней Монако. Фриц Крупп нашел супругу в обедневшем баронском роде фон Энде. Его наследница Берта сочеталась браком с Густавом фон Болен унд Гольбах, что позволило трансформировать вполне буржуазную фамилию династии пушечных королей в аристократическую – Крупп фон Болен унд Гольбах.

Связи между промышленно-финансовой элитой и государственным аппаратом устанавливались на самом высоком уровне. Круппов всегда, когда это было им нужно, принимали Вильгельм I и Вильгельм II, которые и сами многократно бывали их гостями. На свадьбе Берты Крупп присутствовали Вильгельм II, его брат кронпринц Генрих, рейхсканцлер Бюлов, весь состав кабинета, высшие чины армии и флота. Суть такого единения интересов состояла не столько в соблюдении норм светской жизни, сколько в осознании роли и места магнатов промышленности в экономике и политике империи. Могущество Круппов основывалось на том, что они, по словам Вильгельма II, обеспечивали снабжение «германского фатерлянда наступательным и оборонительным оружием такого качества и такого действия, какие недосягаемы для любого другого государства»[216].

Новый социальный статус монополистической буржуазии подчеркивался и особым укладом жизни. Сверхбогачи добивались дворянских титулов, скупали старинные замки, подражали аристократическим манерам. Сын Густава Круппа Альфрид, унаследовавший дело и как глава фирмы после Второй мировой войны осужденный в Нюрнберге Международным военным трибуналом, получил изысканное воспитание. У. Манчестер отмечает: «Его обучали верховой езде, как обучают членов королевской семьи… С того момента, как Альфрид начал себя помнить (и задолго до этого) он был предметом особого внимания окружающих. Перед ним преклонялись в Руре больше, чем перед кронпринцем в Берлине. Крестины Альфрида были событием национального масштаба… и сам кайзер соизволил стать крестным отцом ребенка. С тех пор всякое, даже самое мелкое, сообщение о нем в печати приобретало значение для всего рейха. Самому Альфриду по десять раз в день внушали, что он должен готовиться к такому будущему, какое недоступно для других» [217].

Такая же ситуация складывалась и в других странах. Например, в руководстве угольной промышленностью Франции видную роль играли бароны Шабо де ла Тур и Гранже, маркиз Талюэ-Руа, герцог д’Одиффре Пакье. Экономические интересы части верхних слоев аристократии и финансово-промышленной олигархии смыкались.

Их сплочению способствовали закрытые клубы. Наиболее престижные и знаменитые из них объединяли представителей высшего света в нескольких поколениях, передававших членство по наследству. Однако не только родословная, но и исчислявшееся миллионами состояние открывало двери в некогда замкнутый мир аристократии. Клубы не только служили местом приятного времяпрепровождения с полным набором услуг, но и являлись центрами, где в неформальной обстановке обсуждались важнейшие политические и экономические проблемы, определялась стратегия защиты интересов элитарных фракций буржуазии и дворянства. В 1900-е гг. сообщество британских банкиров, фактически контролировавшее весь мировой финансовый бизнес, включало всего несколько десятков фамилий: все они были знакомы между собой, посещали одни и те же клубы и светские приемы и все состояли в семейном родстве.

Финансово-промышленная олигархия в США

С последней четверти XIX в. идет активный процесс дифференциации американской буржуазии. Из ее состава выделяется численно небольшой, но могущественный слой промышленников и финансистов, сосредоточивших в своих руках все рычаги экономической и политической власти. Особое место в американской хозяйственной жизни занимали группы Рокфеллера и Моргана. В элиту финансово-промышленных магнатов входили Эдуард Гарриман, Уильям Вандербильдт, Джеймс Стиллмен, семейства Дюпонов и Меллонов. Эти и другие династии обладали крупнейшими личными состояниями. Джон Рокфеллер, например, «стоил миллиард», что делало его самым богатым человеком в мире. Всего же на рубеже веков в стране было более 4 тыс. миллионеров. Тончайшему слою наиболее состоятельных людей принадлежала подавляющая часть национального достояния США, что создавало возможность диктовать обществу свою волю.

Обособлению финансово-промышленной олигархии в своеобразный замкнутый круг способствовала династическая преемственность поколений. Отец Джона Моргана оставил ему 5 млн дол. и сделал компаньоном банкирской фирмы, прочно связанной с финансовыми концернами Европы и Америки. Эндрю Меллон, накопив при финансовой поддержке отца-миллионера опыт и деньги на лесном деле, стал совладельцем отцовского банка, расширив объем его операций до всеамериканского масштаба. 39 % крупнейших богачей поколения 1900 г. были избавлены от необходимости самостоятельно решать проблему первоначального накопления капитала.

Для миллионеров эффективным способом приобрести или упрочить высокий общественный статус стали браки с представителями европейских старинных, но обедневших дворянских родов. Американка Дженни Джером, дочь миллионера, биржевого дельца и совладельца газеты «Нью-Йорк Таймс» Леонардо Джерома с приданым, дающим 2 тыс. дол. в год, в 1874 г. вышла замуж за Рэндольфа Черчилля, третьего сына 7-го герцога Мальборо (от этого брака родился Уинстон Черчилль)[218]. Сам же Рэндольф мог предложить Дженни только свое титулованное имя, мизерное жалованье парламентария, городской дом в Лондоне и пару хороших лошадей. Другая американка, Консуэла Вандербильдт, в 1895 г. вступила в брак с 9-м герцогом Мальборо. Ее отцу Уильяму Вандербильдту герцогский титул для дочери в общей сложности обошелся в 10 млн дол., включая расходы на дорогие подарки, приведение в порядок замка Бленгейм и строительство замка Сутерленд, а затем и последовавший через 10 лет развод. Дочь Зингера, фабриканта швейных машин, стала принцессой де Полиньяк. В 1907 г. уже около 500 богатых женщин взяли себе в мужья аристократов.

Крупное состояние само по себе еще не гарантировало места в круге властвующей элиты. Следовало быть принятым в светском обществе, именно это и свидетельствовало о принадлежности к избранным. Поскольку в США не было потомственной титулованной аристократии, ее место заняли влиятельные и богатые семейства, чьи предки были среди ранних поселенцев на американском континенте, а затем с помощью жестоких и преступных методов стали первыми миллионерами. Эти люди и были столпами буржуазного аристократизма, представляли американское «высшее общество». Оно было сравнительно немногочисленным. В Нью-Йорке, например, лишь 400 человек составляли «свет»: именно столько его законодательница леди Астор, жена Уильяма Астора, могла принять в своем бальном зале. Однако и оставшиеся за чертой миллионеры могли найти место среди себе равных, так как во многих городах, том же Нью-Йорке, существовали не одна, а несколько прослоек типа «четырехсот семейств». Более того, к началу Первой мировой войны «новые богачи» были приняты в круг социальных верхов.

Признаком элитарности было и членство в закрытых, недоступных низшим и средним слоям «клубах джентльменов». Их ядро состояло из представителей семейств, престиж которых покоился на родословной. Для людей же без таковой, но приобретших богатство, членство в клубах открывало дорогу в высшее общество. Джентльменские клубы выполняли функцию не одного только светского общения, развлечения и отдыха. Поскольку допускалось членство во многих клубах, они являлись для элиты связующими деловыми центрами, где принимались решения не только местного, но и общенационального значения. Крупнейший трест «Юнайтед стейтс стил» был образован путем неофициальных переговоров горстки людей, оформивших его создание во время послеобеденной беседы и игры в гольф.