Песня синих морей (Роман-легенда) - Константин Игнатьевич Кудиевский

— почти одинаково, — Остановился возле иллюминатора, долго смотрел в море, затем добавил задумчиво — Видимо, большие мечты людей отличаются одна от другой лишь в частностях.

По крашеному подволоку каюты скользил тени забортных волн. Где-то за переборками, набирая обороты, усиливали гул электромоторы. И, словно предчувствуя близкое плавание, эсминец все круче раскачивался на зыби.

— Сегодня невольно многое вспомнилось, — медленно возвратился командир к Тополькову. — Детство, родной городок и все, что связано с домом на Лиговке…

— На Лиговке? — поспешно переспросил Сергей и тут же спохватился, что прервал старшего, извинился, виновато умолк.

— Не удивляйтесь, лейтенант: адрес, записанный в вашем блокноте, имеет свою предысторию. Впрочем, как всякая молодость… И знаете, что захотелось вам пожелать? Дорожите дружбой с Зоей Каюровой — кажется, так зовут эту девушку? Берегите ее. Человек никогда не знает, с какого шага начинается счастье. — Заметив, как покраснел и смутился молодой офицер, капитан третьего ранга тронул его плечо, доверчиво произнес: — Если хотите, пусть это будет советом не старшего, не командира эсминца, а вашего сверстника — простого стожарского парня Кольки Лаврухина про прозвищу Робинзон, Ему верить можно, я знаю, — улыбнулся он. — А теперь, лейтенант, пойдемте на мостик: время сниматься с якоря.

Отголоски шторма гудели у ветроотводов, взмывали кверху, натягивая, как струны, сигнальные фалы. В дальномерах, в антеннах локаторов они набирали голос, звучали уже откровенно гремуче: мелодией беспокойного моря Баренца. Небо, мутное и глухое, неслось куда-то на юг, и рядом с ним казался ничтожно малым мостик эсминца. Но за мостиком, в глубине корабля, дрожали от нетерпения сопла турбин, с трудом удерживая взаперти тысячи лошадиных сил. И потому тесный клочок корабельной палубы под ногами вдруг становился воплощением самой незыблемой прочности. Переговорные трубы, заждавшись команд, вытягивали медные шеи навстречу вахтенным. Сбросив жесткую робу чехлов, инклинометры жадно вдыхали соленую свежесть.

— Разрешите выбирать якорь? — обратился вахтенный офицер к Лаврухину. Командир согласно кивнул, но внезапно поправился: — Впрочем, отставить! — И тут же добавил; — С якоря будет сниматься лейтенант Топольков.

Сергей обомлел. Вот оно — то, к чему стремился он всю свою жизнь! Может быть, с этого шага и начинается счастье?.. Глазное — не волноваться, действовать спокойно и рассудительно… Сколько на клюзе метров якор-цепи — сто пятьдесят? Значит, корабль в конце съемки окажется кабельтовых в пяти от острова… Глубины надежные. Сразу скомандовать: «Лево руля», — чтобы вывести «Зоревой» на фарватер. Ход — правым двигателем, если обоими — только враздрай. И не забыть подавать команды сигнальщикам о флагах и шаре: ведь следом за ними снимается «Звонкий».

Команды отдавать четко и громко, твердым голосом… Волю собрать в кулак… Не отвлекаться, помнить об острове… Интересно, есть у него глазомер?

Вдохнув побольше воздуха, Топольков взволнованно крикнул:

— Пошел шпиль!

И радостно изумился, почти не поверил ушам, когда услыхал, как в клюзе с грохотом зашевелились звенья якор-цепи. Значит, эсминец подвластен ему, Тополькову! И ветры подвластны, и волны, и океан!

Нет, не так просто собрать в кулак волю, если в сердце — восторг… Хоть бы командир не заметил его возбуждения… Что там докладывают с полубака? «Якорь панер»?

Грохот цепи прерывается и тут же доносится с полубака:

— Якорь встал!

— Пошел шпиль! — снова командует лейтенант, стараясь придать голосу как можно больше спокойствия и серьезности. — Шар до места!

Черный шар скользнул но фалу под рею. Он оповещал окружавших о том, что якорь «Зоревого» оторвался от грунта, корабль уже на плаву, хотя пока не имеет хода и не управляется.

— Якорь чист!

С этого мгновения начинался поход. Сергей, боясь взглянуть на Лаврухина, робко и неуверенно сдвинул правую рукоять машинного телеграфа. Эсминец вздрогнул кормою, выбросив из-под винта первые гроздья пены. Шар оторвался от реи, чуть опустился вниз, предупреждая берег и «Звонкий» от имени «Зоревого»: имею малый ход вперед. Флаг, означающий букву «Л» — по-морскому «Люди», взметнувшись кверху, добавил к предупреждению: ворочаю влево!

Гремели все яростней вентиляторы. Пламя котлов клокотало в трубах. Море все шире открывалось из-за острова, и первые волны простора хлестнули эсминец в скулы.

«Свершилось! — стучало в висках у Сергея. — Он снялся с якоря, вывел эсминец в море! Теперь его в рубке ждут планшеты, карты, таблицы, секстан, транспортир, приборы… Сегодня, сейчас наступит счастливый миг, когда не кому-нибудь, а ему, Тополькову, бросит вопросительно командир: «Штурман, курс?» И он рассчитает курс: в разбег океана, к Новой Земле и к Шпицбергену, к полюсу, к синим широтам Атлантики — всюду, куда потребует флот!»

Он взглянул на Лаврухина, увидел на лице командира понимающую, подбадривающую улыбку, смутился. Лаврухин одними глазами указал на тумбу телеграфа. Что ж, это тоже был приказ командира, и Топольков отчеканил:

— Есть!

Уже смелее, уверенней, он перевел обе ручки машинного телеграфа. Стрелки на указателе тут же отрепетовали команду: «Вперед полный!»

Разламывались надвое встречные волны. Гирлянды пены повисали на леерах. Сквозь дымное небо все ярче просачивалось полярное солнце и медленно возникали из мглы открытые горизонты.

Кто-то тронул Сергея, он обернулся — рядом стоял командир. Склонившись, чтобы осилить рев вентиляторов, Лаврухин, не отрывая наметанного взора от моря, промолвил:

— А в Москве звучит сейчас Песня синих морей… — И заметив удивление лейтенанта, подтвердил: — Ведь сегодня суббота!

Топольков покосился на часы: было двадцать ноль-ноль по московскому времени. Значит, Зоя поет в это время в парке культуры и отдыха. Как же он позабыл!

Не умея выразить благодарности за дружеское внимание, он лишь смущенно спросил:

— Как вы думаете, там сейчас тишина? В Москве?

— Для того и служим здесь, лейтенант! — тихо ответил Лаврухин.

В мачтах свирепел ветер. «Зоревой» шел на север, форштевнем разметывая штормовую волну. Ровно гудели турбины, и этот гул — вместе с ветром и криками чаек, вместе с ударами влюбленного сердца, — казался вечной мелодией моря.

Мелодия эта окутывала корабль, неслась вместе с ним к распахнувшимся далям — туда, где за синей каймою текучих морских горизонтов лежали неведомые дороги, бескрайние и тревожные, словно жизнь, которая никогда не кончается.

1958–1961

Отзывы об этой книге просим присылать по адресу: Киев, Пушкинская, 28. Издательство ЦК ЛКСМУ «Молодь», массовый отдел.

Примечания

1

Есть ли у вас вопросы?

2

Нет.