Политический сыск, борьба с террором. Будни охранного отделения. Воспоминания - Л. Сурис(ред.)

Только два военных командира: генерал граф Келлер и татарский хан из Нахичевани показали себя в этот ужасный момент настоящими верноподданными. Только они не советовали Царю отречься и предлагали предоставить в его распоряжение себя и подчиненные им подразделения, чтобы подавить восстание при помощи войск. Пусть их имена будут упомянуты здесь в знак благодарной памяти!

Глава XVIII

Затруднительное положение государственных чиновников. – Я иду в Думу.  – Мой арест. – Друзья по несчастью. – Беспокойная ночь. – Керенский задает вопросы. – Перемещение в Петропавловскую крепость.  – От управляющего тюрьмами к заключенному. – Мой бывший подчиненный обыскивает меня. – Керенский как комедийный актер. – Тюремный «режим» тогда и сейчас

Сокрушительное известие об отречении Его Величества от престола, за которым немедленно последовало сообщение, что Великий князь Михаил, названный Царем Николаем своим преемником, также отрекся от престола, поставило всех, кто служил императорскому строю, а следовательно, и меня, лицом к лицу с трудным вопросом о позиции, которую следует занять по отношению к обязанностям, которые дал присягу выполнять. Обдумав этот вопрос, я пришел к выводу, что отречение Царя означает, что все государственные служащие свободны от своей присяги и должны подчиняться новому правительству. Это, показалось мне, следует из формулировки акта об отречении от престола, где говорилось: «Во имя горячо любимой Родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед ним повиновением Царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь ему, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы».

Великий князь Михаил опять-таки в своем манифесте призвал все население империи подчиняться Временному правительству, пока Учредительное собрание не примет окончательного решения об образе правления в Российском государстве.

В соответствии с этим я написал письмо Родзянко, сообщив о готовности предоставить свои услуги новому правительству, если оно в них нуждается. В то время я был твердо намерен честно сотрудничать с оказавшимися у власти людьми, хотя не разделял их политические взгляды. По моему мнению, каждый благонамеренный россиянин был обязан в этот критический для страны момент поддержать единственную существующую власть и, таким образом, предохранить революцию (которая уже является свершившимся фактом) от немедленного сползания в анархию.

Затем я пошел с письмом в кармане к Родзянко в Таврический дворец, где, как я знал, постоянно заседала Дума, Исполнительному комитету которой было доверено создание Временного правительства Мне не приходило в голову, что эта прогулка надолго станет последней, которую я совершу по своей воле и как свободный человек.

Перед Таврическим дворцом тысячами толпились восставшие солдаты, ожидая приказов только что назначенной Военной комиссии Думы. Время от времени из здания выходил очень возбужденный прапорщик и кричал ожидавшей толпе, что желающие участвовать в занятии той или иной железнодорожной станции или правительственного здания должны заявить об этом. Затем несколько десятков человек собирались вокруг «лидера» группы и быстро уходили с ним в том или ином направлении. Все это представлялось полным хаосом, и я не смог удержаться от улыбки, видя столь примитивные методы революционного правительства, принимающего стратегические решения.

Понаблюдав за этой процедурой некоторое время, я неохотно вернулся к своему делу, продолжил путь сквозь толпу подозрительно глядящих на меня людей и достиг входа в огромное здание. У ворот дежурили несколько оборванных и явно подвыпивших солдат Преображенского полка, которые грубо спросили меня, чего я хочу. Я объяснил, что хочу поговорить с председателем Думы Родзянко, и мне разрешили пройти. Не успел я пройти и нескольких шагов, как меня остановил офицер запаса, который снял кокарду с фуражки и выглядел как представитель либеральной интеллигенции. Он спросил мое имя. Стоило мне назвать себя, как его лицо исказила злобная торжествующая улыбка, и «именем народа» он взял меня под арест. Несколько вызванных им солдат схватили меня, обыскали карманы, а затем повели в комнату отдыха премьер-министра, где я нашел еще немало товарищей по несчастью. По углам комнаты стояли четыре охранника с заряженными винтовками и следили за каждым движением пленников.

Мне стало ясно, что, придя сюда, я не только не обеспечил собственную безопасность (как полагал), но, напротив, попал в ловушку. Дело в том, что Керенский отдал распоряжение, чтобы все министры и чиновники высокого ранга павшего правительства были взяты под стражу и доставлены в здание Думы. Первым арестованным был Щегловитов, министр юстиции, а впоследствии председатель Государственного совета. Вскоре за ним последовали Штюрмер и Горемыкин, оба побывавшие на посту председателя Совета министров, затем бывший министр внутренних дел Маклаков, мой друг генерал Курлов, генерал Сухомлинов и патриарх Питирим. Эти и многие другие высокопоставленные государственные сановники попали в руки революционеров.

Протопопов тоже добровольно явился в Думу вечером 28 февраля, использовав в этом случае следующие простые слова, столь характерные для его искреннего патриотизма: «Я Протопопов, министр внутренних дел. И меня заботит только процветание нашей страны. Я добровольно представляю себя в распоряжение Думы». Конечно, он был сразу же арестован своими торжествующими врагами.

Таким образом, все мы, многие годы работавшие вместе для поддержания общественного порядка и законности в России, теперь снова встретились как пленники в помещении Думы. Конечно, у нас не было возможности обмениваться грустными мыслями и мнениями, так как нам было запрещено общаться; поэтому мы молча ходили из угла в угол, как бессловесные звери в клетке. Время от времени к нам заходил поручик Знаменский, молодой человек, говоривший с еврейским акцентом, которому было поручено держать нас под наблюдением и который вел себя крайне нагло, при каждом появлении глумясь над нашим несчастным положением.

Так как никаких условий для сна предусмотрено не было, мы должны были провести ночь, сидя в креслах, все еще под наблюдением четырех солдат, которые не спускали с нас глаз и следили за малейшими движениями. Происшедший вскоре инцидент показал, кроме всего прочего, как опасна ситуация, в которой мы находились. Из соседней комнаты мы внезапно услышали выстрел из винтовки и последовавший за ним крик от боли. Оказалось, что контр-адмирал Карцев, который находился здесь в заключении несколько дней, почти лишился чувств от полного нервного истощения и бессознательно схватился за штык одного из часовых. Солдат решил, что Карцев напал на него, и два или три раза выстрелил, ранив адмирала в плечо. Патруль под командованием пьяного прапорщика Преображенского полка поторопился восстановить порядок в комнате. Адмирала перевели в госпиталь, и таким образом инцидент был исчерпан. Но, должен признаться, после него наше настроение стало еще более мрачным и подавленным.

Когда утром подняли занавески на окне нашей комнаты, то оказалось, что оконное стекло вдребезги разбито выстрелом. Выстрел в адмирала Карцева был направлен в сторону нашей комнаты, пуля прошла через дверь и пролетела по направлению к окну в нескольких сантиметрах от моей головы.

День прошел в смертельной скуке, нарушаемой только неприятным фиглярством поручика Знаменского. Время от времени дверь открывалась и вводили еще одного пленника. Вечером появился Керенский, министр юстиции в революционном правительстве. Он снисходительно обратился к нам и «любезно» поинтересовался нашими пожеланиями и жалобами. Когда ему сообщили, что предыдущей ночью один из узников почти сошел с ума, он, по крайней мере, позволил нам разговаривать друг с другом, что значительно облегчило наше положение.

Я был неприятно удивлен, когда он, повернувшись ко мне, грубо предложил следовать за ним в соседнюю комнату. Там он резко спросил меня, какие политические деятели состояли на секретной службе в Департаменте полиции. Конечно же, я не собирался выдавать ему секретных агентов и поэтому уклончиво ответил, что у меня лично не было секретных агентов. Видимо, это сильно рассердило Керенского, так как он пришел в сильнейшее возбуждение, сердито крича: «Вы пытаетесь что-то скрыть от меня! Я хочу, чтобы вы поняли, что ответите за это!» После этого меня увели назад, к другим арестованным.

Однако едва я достиг своего кресла, когда мы получили приказ подготовиться к переводу в Петропавловскую крепость. Этот неожиданный и сильно взволновавший нас приказ касался, кроме меня, еще двух лиц, содержавшихся под стражей в нашей комнате: председателя Совета министров князя Голицына и товарища министра внутренних дел Куколь-Яснопольского. Под конвоем солдат мы вышли из Думы и увидели много других заключенных, как и мы, ожидавших перевода в крепость. К воротам подъехали четыре автомобиля. Мы все сели в них. В одном авто со мной были еще генерал-губернатор Финляндии Ф. А. Зейн и сенатор М. И. Трусевич, также ранее возглавлявший Департамент полиции. Четвертым пассажиром был солдат с заряженной винтовкой в руках.