Собрание сочинений в 12 томах. Том 10 - Марк Твен

Но я, однако, не жалуюсь — ведь очень редко индусы, турки и китайцы получают в награду все пышки и оставляют нас, «прочих грешников», голодными. Правда, они нередко засиживаются за столом, и мы порядком устаем в ожидании своей очереди. Ну а что, если поубавить красноречие? Что, если испрашивать отдельное благословение только на свою конгрегацию и свою общину, а потом горячо помолиться за всех остальных, за всю вселенную сразу? Не лучше ли было бы принять за образец простоту, лаконичность, красоту и ясность молитвы «Отче наш»? Впрочем, я, кажется, забираюсь в сферы, не подлежащие моей юрисдикции.

Мои письма его преподобию Филлипсу Бруксу в Филадельфию и его преподобию доктору Каммингсу г. Чикаго, с приглашением приехать сюда на пост настоятеля собора Милосердия и с обещанием всяческой помощи, будут опубликованы на будущей неделе, вместе с ответами означенных лиц.

Марк Твен.

* * *

На прошлой неделе я обещал опубликовать в этом номере «Калифорниен» свою переписку с его преподобием Бруксом, проживающим в Филадельфии, и его преподобием доктором Каммингсом, проживающим в Чикаго, но теперь я вынужден просить читателей освободить меня от этого обещания. Я только что получил телеграммы от обоих почтенных священнослужителей, в которых утверждается, что я поступил бы бестактно, если бы напечатал их письма. Эти утверждения подкреплены столь вескими, убедительными, бесспорными доводами, что, хотя прежде это не казалось мне бестактным, теперь я признаю, что в самом деле было бы нетактично печатать их письма. Пользы это особой не принесло бы, а вред был бы большой, ибо это вызвало бы болезненное любопытство у публики к частным делам священнослужителей. Привожу обе телеграммы дословно:

От его преподобия Филлипса Брукса:

Филадельфия, пятница, 12 мая

МИСТЕР МИК ТВАЙН![158] ГОВОРЯТ, ВЫ ОПУБЛИКОВАЛИ

ПИСЬМО ЕПИСКОПА БЕРКУТА. ВЫ ПОГУБИТЕ ДУХОВЕНСТВО! МОЕГО НЕ СМЕЙТЕ ПЕЧАТАТЬ, ОБРАЗУМЬТЕСЬ, ОСТАВЬТЕ ВАШУ ЗАТЕЮ, НЕ ВАЛЯЙТЕ ДУРАКА.

ПРЕДЛАГАЮ ПЯТЬСОТ ДОЛЛАРОВ.

Филлипс Брукс.

Хотя я понимаю, что мой долг — сохранить в тайне письмо Брукса, должен все же заявить для сведения публики, что Брукс получает в филадельфийской церкви больше денег и поэтому не считает возможным ехать сюда. А кроме того, он спекулирует нефтью.

М. Т.

От его преподобия доктора Каммингса:

Чикаго, четверг, 11 мая

МИСТЕР МАК-СВАЙН! НЕУЖЕЛИ ВЫ ТАК ГЛУПЫ, ЧТО НАПЕЧАТАЛИ ПИСЬМО ЕПИСКОПА БЕРКУТА? ВОТ ЧЕРТОВЩИНА! МОЕГО IIK ПЕЧАТАЙТЕ, НЕ ДУРИТЕ, МАЙК. ГОТОВ УПЛАТИТЬ ПЯТЬСОТ ИЛИ ШЕСТЬСОТ ДОЛЛАРОВ

Каммингс.

Я понял, что нетактично предавать огласке письмо доктора Каммингса, но все же нелишне отметить, что он тоже зарабатывает больше и потому не желает ехать в Калифорнию. Кроме того, он в Чикаго спекулирует зерном.

М. Т.

 Боюсь, что я поторопился печатать письмо епископа Беркута. Весьма сожалею об этом. Теперь уж нечего ждать, что он предложит мне свой Веский Довод.

ИНОСТРАННАЯ ПЕРЕПИСКА

Несчастная я жертва своей проклятой привычки навязывать всем непрошеные услуги! Никто меня не просил помогать церковному совету собора Милосердия в подыскании настоятеля; я сам залез в эту историю в порыве дурацкого энтузиазма и сам же накликал беду на свою голову! Тех священников, которых я хотел завербовать, я все равно не завербовал, зато на меня градом посыпались дешевые захолустные проповедники, и я сам испугался содеянного. Боюсь, что я пробудил дух, который мне уже не удастся успокоить. Достаточно процитировать в качестве образца одно из 48 писем, полученных мною из отдаленных мест, чтобы стало понятно, какой интерес вызвала опубликованная мною переписка.

От его преподобия мистера Брауна:

«Замок Саранчи, 1865 г.

Брат Твен! Чувствую, что наконец мне представился случай отплатить хотя бы частично за бесчисленные блага, которые сыпались — сыпались золотым дождем — на мою недостойную голову. Если Вы поможете мне получить место в соборе Милосердия, я дам свое согласие немедленно, и меня удовлетворит любая плата; хоть я и поступлюсь при этом многими земными благами и причиню чудовищное горе моей любящей пастве, но душа моя слышит призыв, и не мне, скромному слуге господнему, отказываться от повиновения. (Клякса, которую Вы видите в этом месте, — от моей слезы!) Скорблю при мысли о том, что придется покинуть возлюбленную паству, простите сентиментальность, мой друг, но я как пастырь заботился о ней многие годы, растил ее, кормил духовной пищей и стриг, — ах и стриг же ее! Не могу продолжать — слезы душат меня. Но я возьму с собора Милосердия меньше любого американского священника, только бы Вы мне исхлопотали это местечко. Посылаю Вам свои проповеди в качестве образцов — несколько специально написанных и несколько взятых из книг, но отредактированных…

Ваш покорнейший слуга Т. Сент-Мэтью Браун».

Все они просят место в соборе Милосердия. Все они будут рады жалованью в 7000 долларов в год. Все готовы пожертвовать земными благами, порвать самые дорогие их сердцу связи и покинуть родные места, чтобы сражаться за святую веру в нашем прекрасном храме. Все они убеждены, что могут приносить больше пользы и лучше служить своему владыке, если им позволят расширить поле деятельности. Все они убеждены, что души их не могут больше оставаться взаперти. И они рвутся приехать сюда, чтобы расправить крылья. Но самое ужасное то, что своими глупостями они отравляют жизнь мне: шлют свои проповеди мне, едут сюда, и являются прямо ко мне домой, и сваливают свой багаж у меня в прихожей, и занимают силой мою спальню, и с бою садятся за мой стол, вместо того чтобы досаждать церковному совету собора Милосердия, которому по штату положено быть жертвой! Чего ради они все лезут ко мне? Я-то здесь при чем? Да ведь я даже не хожу в эту церковь, и приглашение пасторов на работу имеет ко мне такое же отношение, как к алжирскому бею! Хоть бы они перестали меня мучить! Я влип в эту историю по неосторожности, не подумав, и если мне удастся благополучно выпутаться, я никогда больше не стану вмешиваться в такие дела, честное слово не стану!

Я держу нескольких слуг, но все они уже измучены до предела. Моя экономка находится на грани бунта. Вчера она заявила мне: «Скоро я, кажется, вытурю кое-кого из священников!» И так оно и будет. А мне жаль. Разве можно не пожалеть священника, когда видишь, что его «турнули» из твоего дома? Но как мне быть? Я тут беспомощен. Начну заступаться — меня самого вытурят!

Гостящие у меня священники люди здоровые. Аппетит у них отличный. Никакой особенной пищи они для себя не требуют. Жареные цыплята вполне их устраивают. Но меня тревожит их присутствие: на Миссисипи считается, что пароходу угрожает беда, если на нем окажется одновременно более двух пассажиров духовного звании. В таком случае дюжина их, гостящая в моем доме, может чего доброго вызвать землетрясение! Согласно поверью, три священника могут посадить пароход на мель, четыре — утопить, а пять плюс серая кобыла — взорвать. Будь у меня на конюшне серая кобыла, я удрал бы из города, не дожидаясь ночи!

Марк Твен.

ЧЕМ ЗАНИМАЕТСЯ ПОЛИЦИЯ

Разве не добродетельна наша полиция? Разве не следит она за порядком в городе? Не ее ли бдительность и умелая работа возвращают на путь истины устрашенных хулиганов и головорезов? Разве это не подтверждается тем, что наши дамы, когда их охраняет полк солдат, осмеливаются в дневное время ходить даже по окраинам города? Разве это не подтверждается тем, что, хотя многие важные преступники преспокойно разгуливают на свободе, но стоит только какому-нибудь китайцу залезть в чужой курятник, как его в два счета засадят в каталажку и имена полисменов, задержавших похитителя курицы, будут увековечены на столбцах газет? Разве это не подтверждается тем, что полисмены постоянно начеку и так осторожны, что никогда ни один из них не попал под колеса? А какие полисмены сметливые, энергичные, подвижные! Взгляните на любого из них, как он шествует по тротуару со скоростью одни квартал в час, — от такого темпа у людей начинает рябить в глазах и делается нервное расстройство. А как аккуратно полисмен носит форму! А какие у него нежные руки! Вы говорите, полисмен не трудится? Не работает как вол? По-вашему, нет? А как он мило улыбается женщинам! Даже обессилев от своей напряженной деятельности, прислонится к фонарному столбу и все улыбается, улыбается, пока не упадет в обморок. Душки полисмены! Душки они, правда? В поте лица они не трудятся, такого случая мы еще не видели, а если бы кто увидел, то, наверное, воскликнул бы: «Ах, этот несчастный умирает, ведь это же противоестественно!» Можете не беспокоиться, никто из нас еще не видел, чтобы полисмен трудился в поте лица! Полюбуйтесь, вот он стоит в своей любимой поле на солнышке, прислонившись спиной к фонарному столбу, — спокойный, неторопливый, вполне довольный своей жизнью, почесывая ногой ногу. Кроткая душа? Пожалуй, все-таки нет!