Англия Тюдоров. Полная история эпохи от Генриха VII до Елизаветы I - Джон Гай

подчиняться епископам – с этим Генрих VIII вряд ли бы согласился[921].

Таким образом, работа Хукера подняла много вопросов. Он признал, что правители и магистраты – «лейтенанты Бога» и поэтому правят по «божественному праву», но только потому, что ограничены законом. «Аксиомы нашего королевского правления таковы: “Lex facit regem” – “Закон делает короля”!»[922] Однако когда Хукер обратил Брэктона против «наместника Бога», то представил не доказательство, а точку зрения. К тому же стремление подвести под англиканскую церковь как можно более серьезный фундамент привело его к отрицанию кальвинистской доктрины церкви, определяемой группой «избранных» верующих, в пользу церкви, чьи члены равны гражданам светского государства, включая (по-видимому) и папистов. Его акцент на церковных таинствах как истинном источнике милости Господней вместо предопределения и проповедей был особенно спорным.

Попытка Хукера узаконить с точки зрения религии англиканскую церковь, бывшую политическим наследием Генриха VIII и Елизаветы, открыла новый цикл дискуссий, которые достигли кульминации, когда Карл I возродил кесаропапистскую интерпретацию королевской супрематии Генриха VIII. Несмотря на то что его отец отвергал позицию арминианцев, Карл поддержал «арминианских» епископов, которые придавали особое значение богослужению и таинствам, отрицали предопределение и определяли протестантскую церковь с точки зрения ее католического прошлого. Он даже пытался навязать свой взгляд на церковь при помощи прокламации. В глазах кальвинистов это было идолопоклонством: прокламация безосновательно приписала короне и духовенству право диктовать условия и скорость проведения реформ внутри церкви[923]. Министры Карла соединили эту политику с собственным убеждением, что акт исполнительной власти и в гражданском, и в церковном управлении определяет суверенитет. В Звездной палате Лод цитировал Священное Писание в поддержку суждения, что он «сделает прокламацию такой же доступной, как акт парламента». Затем Страффорд объявил ирландцам, что «мизинец короля будет тяжелее рядов законов» и что они «должны ждать законов как от завоевателя, и государственный акт будет таким же обязательным, как акт парламента». Другими словами, королевская прерогатива основывалась на «общем благе» и «государственных соображениях»: как определила корона, так и должно быть[924].

То была «имперская» королевская власть в полном смысле слова. Мало места оставалось для суверенности короля-в-парламенте и для теории «смешанной» монархии Фортескью, Сен-Жермена и юристов общего права. Карл I бросил вызов установившемуся консенсусу по вопросу политического подчинения тогда, когда значительная часть аристократии и джентри отправляла своих сыновей учиться в судебные инны. Отсюда возникает вопрос: было ли простой случайностью, что большинство и юристов общего права, и юридически образованных джентри, а также «пуритан» встали на сторону парламента во время гражданской войны?

14

Государство елизаветинского периода

Оценка эффективности елизаветинского правительства вызвала и вызывает горячие споры. Изнутри царствования Карла I епископ Кристофер Гудман заметил: «Люди по большей части очень устали от правительства старухи»[925]. Когда один оксфордский священнослужитель опубликовал в 1601 году проповедь в честь дня восшествия на престол королевы, он счел необходимым включить и «Оправдательную речь», подтверждающую его мнение. Вопрос в том, стало ли тюдоровское правительство в течение долгой войны с Испанией жертвой сочетания внешнего давления и внутреннего структурного упадка. Критика концентрируется на несостоятельности финансовой системы Елизаветы, недостатках управления на местах и военного набора; на предполагаемом «сползании в катастрофу» в графствах, вызванном отторжением менее титулованных «деревенских» джентри от двора; на росте мздоимства в центральных административной и судебной системах; на злоупотреблениях конфискациями для нужд двора и королевской прерогативой при даровании доходных монополий и выдаче лицензий в интересах придворных и их протеже, которые ради собственной выгоды могли применять определенные статуты; на утверждении, что эффект от законов для бедных был ничтожен из-за роста численности населения и масштабов экономических бедствий в 1590-х годах.

Поскольку стратегия самофинансируемой войны оказалась совершенно несостоятельной, Елизавета прибегла к повышению налогов, продаже коронных земель, займам и другим средствам, чтобы возместить военные расходы, возраставшие с 1585 по 1588 год, за счет резервов, накопленных казначейством. До 1585 года Елизавета не имела проблем с финансами. Политика сокращения расходов и реорганизация, начатая герцогом Нортумберлендом и подхваченная королевой Марией, была продолжена. Цели состояли в повышении дохода короны, взыскании долгов, ведении более строгой отчетности и восстановлении резервов. В частности, запланированную в 1556 году перечеканку монет успешно осуществили в 1560–1561 годах. Начав в декабре 1560 года, из обращения изъяли £670 000 денежной массы и превратили в новую полноценную монету. Несмотря на серьезный масштаб и сложность, операцию завершили в течение одного года, а вследствие тщательного контроля корона даже получила небольшую прибыль. Общий экономический эффект тоже присутствовал, так как до 1603 года дополнительно чеканили монету только один раз. В середине 1580-х годов существовала схема, по которой иностранное золото покупали несколько дороже, чем на открытом рынке, морем доставляли в Лондон, где его перечеканивали и снова экспортировали, чтобы использовать по искусственно завышенному курсу, принятому в Нидерландах. Однако ирландскую монету Елизавета девальвировала в 1558–1559 и 1601–1603 годах[926].

При различии подходов цели верховных лорд-казначеев Винчестера и Берли совпадали: сбалансировать бюджет всеми доступными средствами. Должников короны преследовали, предпринимали попытки повысить доход, экономику стимулировали королевским покровительством и расходами при дворе, а коронные земли продавали. Продажи земли с 1560 по 1574 год принесли £267 827, а с 1589 по 1601-й – £608 505. Винчестер усовершенствовал управление королевскими владениями в правление Марии; оставалось немного возможностей повысить доходность, хотя арендную плату увеличили в соответствии с инфляцией. Если чистый доход от коронных земель в начале правления Елизаветы составлял £66 448 в год, то в конце он поднялся до £88 767 в год. Таможенные денежные поступления колебались от £60 000 до £85 000 в год, благодаря пересмотру таможенных ставок при Марии. Однако существовали разногласия по поводу методов максимального увеличения прибыли. Тогда как Винчестер стремился распространить систему генеральных инспекторов, использовавшуюся для коронных земель, на администрирование таможни, Берли предпочел обеспечить фиксированные ежегодные доходы через лизинг (или «культивирование») сбора налогов в личных интересах за фиксированную плату. Таким образом, пошлины на вино и пиво собирались на экспериментальных условиях в 1568 году, а сбор импортных и экспортных пошлин в Лондоне и других местах перевели на новый порядок через два года[927].

Жалованье при дворе задерживали. Чтобы зафиксировать расходы в пределах £40 000 в год, Берли усилил меры экономии, сократив меню и отменив завтраки для низших должностных лиц и слуг. Хотя Елизавета не была скупой со своими ближними, особенно в 1560-е годы, землями королева тем не менее не разбрасывалась. Только ее фавориты – Лестер, Хаттон и Эссекс – пользовались особым отношением. Лестер получил два бывших монастыря в Йоркшире и дом в Кью, поместье и замок Кенилворт, огромное поместье и замок Денби плюс менее значительные владения более чем в 20 графствах. Кроме того, Елизавета ограничила себя одной десятой, или даже менее, расходов на содержание зданий сравнительно с отцом. Бюджет инспектора работ был скромным: в отдельные годы,