Атланты. Моя кругосветная жизнь - Александр Городницкий

Согласно современной теории строения нашей планеты, ее внешняя твердая оболочка – литосфера – состоит из отдельных плит, движущихся по сферической поверхности Земли. Там, где плиты расходятся, раскалываясь по так называемой рифтовой трещине, образуется новый океан, раздвигающий континенты, которые при этом разбиваются на части трансформными разломами. Там, где континенты сходятся, происходит закрытие древних океанов, а на границах столкнувшихся континентов от удара возникают огромные горные хребты. Именно так случилось около тридцати шести миллионов лет назад, когда в результате сближения Евразии с южными материками, оторвавшимися от суперконтинента Гондвана, закрылся древний океан Тетис, последними остатками которого являются Средиземное и Черное моря. От столкновения материки раскололись на множество мелких плит. Одна из них – Израильская микроплита – примыкает к Аравийской, отделяясь от нее трансформным разломом Мертвого моря. Так что земля Израиля действительно образует собой микроконтинент в сложном ансамбле Аравийской плиты, напоминающей битую тарелку.

За долгие годы океанских плаваний мне довелось видеть много различных островов, от арктических – Новая Земля, Вайгач, до антарктических – Кэмпбелл, Маккуори, включая Канарские, Бермудские, Гавайские, Антильские, Азорские и многие другие. Запомнились мне острова с эндемичным растительным и животным миром – Галапагосские с доисторическими ящерами и Тасмания с сумчатыми животными – осколки жизни, исчезнувшей на Земле. Израиль – остров другого рода. Реликтовая эндемичность географии Ветхого и Нового Завета сочетается здесь с ростками новых для нас – или основательно забытых – основ человеческой нравственности. Соседствующие здесь рядом могендовид, крест и полумесяц, причудливые сочетания библейской, эллинской, римской, христианской и арабской цивилизаций, смешение людей, животных, языков и растений будят в нас мысли о Ноевом ковчеге во дни грядущего потопа.

А между тем неумолимое движение литосферных плит продолжается. Гудят и сотрясаются земные недра, раскалываемые новыми трещинами. Соединившиеся вместе в Северном полушарии континенты снова начинают распадаться. Огромная рифтовая трещина, породившая озеро Байкал, неостановимо отрывает Забайкалье и Дальний Восток от остальной России. Такая же дышащая огненной лавой трещина («Геенна огненная») раскалывает дно Красного моря и продвигается в Эйлатский залив и далее по впадине Мертвого моря, преображая ее в рифт и отодвигая Обетованную землю от Иордании. Помню, как после моего доклада в Тель-Авивском университете мне задали вопрос: «Когда, профессор, когда?» Я ответил: «Примерно через пятнадцать-двадцать миллионов лет. Что вам стоит продержаться?» Действительно, пройдет не так уж много времени на геологических часах, и остров Израиль начнет наконец свое самостоятельное плавание в бурном океане истории Земли и человечества.

Эта трещина тянется через вершину Хермона,Через воды Кинерета, вдоль Иордана-реки,Где в невидимых недрах расплавы теснятся и стонут,Рассекая насквозь неуклюжие материки.Через Негев безводный, к расселине Красного моря,Мимо пыльных руин, под которыми спят праотцы,Через Мертвое море, где дремлют Содом и Гоморра,Словно в банке стеклянной засоленные огурцы.Там лиловые скалы цепляются зубчатым краем,Между древних гробниц проводя ножевую черту.В Мировой океан отправляется остров Израиль,Покидая навек Аравийскую микроплиту.От пустынь азиатских – к туманам желанной Европы,От судьбы своей горькой – к неведомой жизни инойУстремляется он. Бедуинов песчаные тропыОборвутся внезапно над темной крутою волной.Капитан Моисей уведет свой народ, неприкаян,По поверхности зыбкой, от белых барашков седой.Через этот пролив не достанет булыжником Каин,Фараоново войско не справится с этой водой.Городам его светлым грозить перестанет осада,И над пеной прибоя, воюя с окрестною тьмой,Загорится маяк на скале неприступной Масады,В океане времен созывая плывущих домой.

Уроки немецкого

Под покрывалом бархатным подушка,С литою крышечкой фаянсовая кружка,Пенсне старинного серебряная дужка,Мне вспоминаются по вечерам,Агата Юльевна, опрятная старушка,Меня немецким обучавшая словам.

Тогда все это называлось «группа».Теперь и вспоминать, конечно, глупоСпектакли детские, цветную канитель.Потом война, заснеженные трупы,Из клейстера похлебка вместо супа,На Невском непроглядная метель.

Ах, песенки о солнечной форели,Мы по-немецки их нестройно пели.В окошке шпиль светился над Невой.…Коптилки огонек, что тлеет еле-еле,Соседний сквер, опасный при обстреле,Ночной сирены сумеречный вой.

Не знаю, где теперь ее могила, —В степях Караганды, на Колыме унылой,У Пискаревских горестных оград.Агата Юльевна, оставим все как было,Агата Юльевна, язык не виноват.

Спасибо за урок. Пускай вернется сноваНемецкий четкий слог, рокочущее слово,Из детства, из-за тридевять земель,Где голоса мальчишеского хора,Фигурки из саксонского фарфораИ Шуберта хрустальная капель.

Мое открытие Германии оказалось для меня неожиданным, тем более что случилось оно в весьма зрелом возрасте, когда открытия совершать как будто поздновато. Более тридцати лет странствуя по морям и океанам и объехав почти все задворки планеты, до самого последнего времени я так и не побывал ни разу в Центральной Европе.

Давние мои представления о Германии основывались на двух основных противоположных источниках. Первый – зыбкие воспоминания об упомянутой выше немецкой группе Агаты Юльевны из довоенного детства и неожиданно всплывающие в памяти отрывки из стихов Гейне, Гете и Шиллера, которые мы когда-то заучивали в школе на уроках немецкого. Второй, гораздо более основательно засевший в памяти, – война, блокада, бомбежки, пикирующие на мой родной город самолеты со сдвоенными черными крестами на крыльях, моя бабушка, закопанная живьем в землю в могилевском лагере уничтожения в 1941 году, метельная блокадная зима с неубранными трупами на улицах Питера, гора детских ботиночек в Освенциме, где мне довелось побывать на экскурсии в середине 60-х. Мне представлялась нацистская страна, населенная нелюдями, учинившими Холокост и уничтожившими миллионы людей. Реальность же оказалось совсем иной.

Ярким и солнечным днем в начале июля 1996 года наш самолет приземлился в аэропорту Мюнхена. Стараниями моей давней питерской приятельницы Галины Ковалевой, связанной по работе с немецкими строительными фирмами, я получил официальное приглашение от общества немецко-российской дружбы в Мюнхене выступить с авторским концертом в филармоническом концертном зале Мюнхена «Гастайг». В филармонической программе вечер этот назывался весьма оригинально: «Александр Городницкий – легенда Петербурга».

Приехали мы втроем с Галей Ковалевой и моим питерским другом и аккомпаниатором Михаилом Кане и остановились в предместье Мюнхена в доме знакомого Галины Харальда Дзюбы, бывшего крупного руководителя строительства гидротехнических сооружений, пожилого, весьма интеллигентного человека, и его обаятельной жены Лиззи. Сам Харальд в 41-м был мобилизован в армию и выброшен в составе парашютного десанта под Лугой. Ему, однако, повезло – при приземлении он сломал ногу и был госпитализирован. После выздоравления его направили на Западный фронт, где он попал в плен к союзникам. Несколько дней мы жили в их на редкость гостеприимном доме, обихаживаемые радушными хозяевами.

Солнечная и светлая Бавария, двухэтажные сельские дома в стиле фахверк с белым низом и черным верхом, окрестные церкви с витыми по-баварски куполами, синие силуэты Альп на горизонте, контактные и доброжелательные баварцы, наконец, сам роскошный Мюнхен со старинными зданиями, которые были стерты с лица земли англо-американской авиацией и снова восстановлены с чисто немецкой педантичностью… Все это никак не вязалось со стереотипом мрачной вражеской страны из моего блокадного детства. Эти улыбчивые, с благородной сединой загорелые пожилые бармены в шортах и тирольских шляпах с пером, радостно, как неожиданно встреченных друзей приветствующие нас в маленьких горных ресторанчиках и биргартенах, неужели и впрямь воевали когда-то на Восточном фронте, жгли города и села, убивали детей и женщин? Да и была ли в самом деле война? Как трудно в это поверить в этом таком уютном, стабильном и солнечном мире! Помню, как я удивился, когда Харальд рассказал нам, что они с Лиззи взяли билет на концерт симфонической музыки, который должен состояться через год. «Как можно так все планировать? А вдруг что-нибудь случится?» – «А что может случиться?» – удивился он в свою очередь.