Аритмия (СИ) - Джолос Анна

— И?

— Ииии… Переспали мы с Левицким! С ЛЕВИЦКИМ! — сокрушаясь, бьет себя рукой по лбу.

Бобылыч взрывается приступом хохота, а я от изумления рот захлопнуть не могу.

— И как? — любопытничает Ритка.

— ЧТО КАК? ЭТО ЖЕ ГЕРМАН! — впервые краснеет на моих глазах Инга Вершинина. — Ничего особенного. ДА Я И НЕ ПОМНЮ ТОЛКОМ ВООБЩЕ, — переходит на комариный писк.

— Ну-ну…

— ОТСТАНЬТЕ! — рычит, роняя лицо в ладони.

— Ладно, девчонки. Весело с вами, но меня ждет смена подгузника. Перезвоню! — смеясь, бросает Бобылева и отключается.

Не решаюсь нарушить повисшую тишину первой. Слышу, как Инга шаркает по полу тапочками, а потом, тягостно вздохнув, садится на кровать. Сосредоточенно разглядываю поклеенные нами обои, старательно скрывая улыбку.

Вот так номер!

— Сама не понимаю, как так случилось, — зачем-то начинает оправдываться. — Как начал комплиментами сыпать. Глазища дурные, бешеные. Люблю, говорит, спать-есть не могу! Ты девушка мечты и все такое! Целоваться полез…

— Герман давно к тебе чувства испытывает, ты же знаешь, — поднимаюсь из-за стола.

— Но я-то к нему их не испытываю! — восклицает она.

— Уверена? — хмыкаю, подпирая шкаф плечом.

— Боже, Арсеньева, ты себя слышишь? Это ЛЕВИЦКИЙ!

— И что? — искренне недоумеваю.

— КАКИЕ НА ФИГ ЧУВСТВА? — вопит во все горло. — Чокнутый очкарик-ботаник, одетый в ретро, помешанный на экономике, дурацких изобретениях и своей драгоценной улитке! Фрик! Да над ним вся общага угорает! Если кто-то узнает, что я с ним того…

— Инга…

— Успокойся, никто не узнает, — раздается за моей спиной спокойный голос того самого очкарика-ботаника, о котором идет речь.

Герман обходит меня и направляется к замолкнувшей, заметно растерявшейся Инге. Останавливается напротив, берет за руку.

— Ты оставила, — вкладывает ей в ладонь цепочку, после чего выходит из комнаты. И выражение его лица, преисполненное острым разочарованием и обидой, ранит меня до глубины души. Могу только представить, насколько неприятно ему было слышать ее слова.

— Ну и отлично! Теперь, надеюсь, навсегда отстанет, — глядя на цепочку, сдавленно произносит Девушка мечты…

Глава 72. Желтый дом[23]

Дарина

Покровский Максим Леонидович встречает меня прямо у ворот психиатрической больницы. Сам он возвращается с обеденного перерыва, и его пунктуальность приятно удивляет. На месте мужчина появляется уже за пять минут до назначенной встречи.

— Здравствуйте! Я…

— Добрый день, Дарина, — здоровается он со мной, улыбнувшись. — Позволю себе пригласить вас в свой кабинет, не возражаете?

— Не возражаю, — отзываюсь тихо, отмечая какой-то странный блеск в его глазах.

А ведь говорят, что все врачи, работающие с психически нездоровыми людьми, тоже «того».

— После вас.

Вместе проходим через контрольно-пропускной пункт. Там, неприветливый, усатый дядечка записывает в журнал данные моего паспорта и уточняет цель визита.

— Девушка со мной, — коротко сообщает ему Покровский, и охранник лениво кивает в ответ.

Молча направляюсь следом за врачом, уже на улице попутно осматривая внушительную территорию больницы, огороженную высоким забором, на верхушках которого поблескивает замысловато скрученная колючая проволока.

— Мороз и солнце, день чудесный! — цитирует Пушкина врач, бодро шагая впереди.

Не разделяю его энтузиазма. Унылые здания и голые деревья — не вызывают во мне столь жизнерадостного настроения. Скорее наоборот. А уж когда попадаем внутрь…

Пока иду за Покровским вдоль длинных коридоров, невольно заостряю внимание на каждой детали. Всматриваюсь в лица тех, кого встречаю на своем пути. Реагирую на каждый звук.

— Мама, — дотронувшись до моей руки, вдруг произносит пожилой мужчина, когда я прохожу мимо него.

— Владимир Геннадьевич, как дела?

— Они снова приходили, Максим Леонидович, — рассказывает тот, пристраиваясь сбоку. — Требуют, чтобы я летел с ними.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Кто «они» и куда предстоит лететь — непонятно.

— Миссия говорят. Никто кроме меня не справится. Надо лететь, полагаете?

— Обсудим чуток позже.

У окна замечаю молодого парня, моего ровесника, наверное. Абсолютно пустой, стеклянный взгляд, бледность кожных покровов и трясущиеся руки, сжимающие старую, замызганную игрушку. Таким я его запомню.

— Нам в это крыло, — сообщает Покровский, указывая налево, и как раз в этот самый момент вдоль стен разносится чей-то жуткий смех. От него мороз по коже. И нет, я не нагнетаю.

Мне действительно здесь очень не по себе. Честно, я не представляю, каково тут находиться с утра до вечера на протяжении года.

— Проходите, — жестом приглашает присесть, когда мы оказываемся в просторном светлом кабинете, ничем не отличающимся от тех, что есть в поликлиниках. — Чай?

— Нет, спасибо, — опускаюсь на стул.

— Конфетку? — подмигивает, застегивая на себе халат.

Отрицательно качаю головой.

— Что ж, тогда давайте по делу, — надевает очки, занимает место напротив и откладывает в сторону стопку каких-то документов, коими захламлен практически весь стол. — Сказать по правде, звонок Яна меня удивил, а уж его просьба побеседовать с вами, и вовсе озадачила.

Молчу, теряясь под его внимательным взглядом. Вцепившись пальцами в пуговицы на куртке, предпринимаю попытку расслабиться, но отчего-то сделать это никак не получается.

— Стало быть, наметился прогресс? — интересуется он.

— Я не знаю.

— Это скорее констатация факта, не вопрос, — улыбается доктор. — Его желание показать вам реальную картину происходящего дорогого стоит. Долгие месяцы разговоры о вас были для нас табу. Сундук под замком.

— Что с ним? — набираюсь наконец мужества и задаю самый главный вопрос. — Я понимаю, что трагедия, произошедшая тринадцать лет назад, повлияла на его психику, но как именно? Вы можете объяснить мне?

— Есть понятие врачебной тайны, но учитывая некоторые обстоятельства, пожалуй, да, могу. Разумеется, не вдаваясь в некоторые подробности, — добавляет, складывая ладони вместе. — Вам страшно? Вы напряжены и скованы.

— Все-таки передо мной врач-психиатр, — бормочу смущенно.

— Психотерапевт, — поправляет меня он, — но да, психиатром я отработал пятнадцать лет своей жизни.

— Простите.

— Ну что вы, извиняться Вам не за что, — отмахивается беззаботно.

— И все-таки, — теперь уже мне любопытно.

— Психиатр занимается лечением психических расстройств посредством медикаментов. Психотерапевт отдает предпочтение терапии, медикаментозное лечение в данном случае является лишь дополнительным методом, — терпеливо разъясняет он. — Зачастую в учреждениях данного типа с пациентами эти врачи работают в паре.

— Ясно.

— Скажите, Дарин, Ян снова был на кладбище? В ночь на тридцать первое.

— Да. Нам с Игорем Владимировичем удалось забрать его оттуда лишь под утро.

Снова от этого эпизода внутренности скручивает. Как вспомню… Снега по колено. Кромешная тьма. Памятники, кресты и он: замерзший, ледяной.

— Плохо, — недовольно поджимает губы.

— Он пил.

Не знаю, можно ли озвучивать это, но тем не менее, говорю, как есть.

— Очень плохо.

— Как он сбежал? — рискую спросить.

— Наш мрачный юноша умеет использовать людей в своих целях, — расплывчато отвечает Покровский. — Но вернемся к теме нашего разговора. Вам знаком термин ПТСР?

— Нет.

Максим Леонидович кивает, постукивая пальцами по столу. Я же в этот момент изучаю его лицо. Осунувшееся. Усталое. Покрытое тонкой сеточкой морщин.

Думаю, тяжело работать в таком месте.

— Посттравматическое стрессовое расстройство, в нашем случае комплексное и перешедшее в хроническую форму, — это тяжелое нарушение психики. Ян не смог справиться с психотравмирующим переживанием. Детский возраст. Сильная привязанность. Потеря близкого человека далась ему тяжело, ведь это произошло на его глазах.