Уж замуж невтерпеж - Надежда Тутова

Надобно сказать, что второй достопримечательностью Паткола был храм. Нет, не так — Храм. Было ли у него название или посвящение какому-то святому, никто не помнил. Но вот замаливать грехи и жертвовать во спасение спешили многие. Оттого купол храма сиял золотом, стены сверкали белизной, да и внутри, поговаривали, убранство было такое, что столичные храмы могли бы позавидовать. Страждущие замолить прегрешения покупали свечи в маленькой хатенке у храма, зажигали их у резных дверей и шли вглубь, к алтарю: кто шел, кто полз, отбивая поклоны — каждый по тяжести греха. По тому же принципу подбирались и свечи: у кого огарок, а у кого и пудовая.

Чуть не сбив, мимо нас пробежал очередной кающийся, спеша прикупить свечку. Судя по ее размерам, грех был средней тяжести, но явно прибыльный — грешник золотом расплатился за свечу, цена которой три серебряника край. Эфиан проводил кающегося таким презрительным взглядом, что стало как-то не по себе. Я, наверное, позабыла, что эльф может так смотреть. Поэтому я столь пристально его разглядывала.

— У меня на лице грязь? — эльф заметил мое пристальное внимание (еще бы не заметить, когда я так на него уставилась).

— Нет, — я покачала головой, желая замять этим случившееся, но неожиданно для самой себя спросила — Ты так сильно презираешь верующих?

— Я? — искренне удивился Эфиан.

— Именно. Ты так смотрел на того бедолагу, будто таракана узрел, или жука навозного, — на ум приходили более яркие сравнения, но даже все приключения не смогли до конца перебороть мою стеснительность. Да и не желаю я говорить грубости.

— Эх, Эредет, не стоит путать верующих и суеверных. Странные вы, люди, обманываете, лжете, воруете, даже убиваете, а потом ползете в храм в надежде замолить грехи. Думаете, что, поставив свечку, да пожертвовав денег побольше, откупитесь от вины. Неужто считаете, Всевышний не увидит? Или закроет глаза, удовольствовавшись терпким запахом тающего воска? Что он, судья городской, которому на лапу дай поболе противника, так он за тебя и заступится? Или не узрит черноты и грязи в душе, закрыв глаза на лицемерие? Зачем уподоблять Всевышнего человеку? Кто он для вас? — в словах Эфиана была горечь, но вот по какому поводу? — То вы наделяете его всесильностью и всемогуществом, то низводите до деревенского блаженного. Разве может быть таким Бог? Как в него тогда верить?

— Эльфы не верят во Всевышнего? — задаю вопрос не из праздного любопытства, а всерьез пытаюсь понять и узнать нечто важное о… друге. Да, именно так: я отношусь к эльфу, как к другу, но не жду ответных чувств.

— Почему же, мы верим, даже очень. Но для нас он — Творец. Он словно родитель, подаривший жизнь, и теперь со стороны наблюдающий: справятся дети, или разломают мир, словно старую игрушку, — Эфиан говорил со странной смесью благоговения и горечи.

— Сочувствую… — ляпнула я, естественно, не подумав о последствиях.

— Чему? — эльф вполне правдиво удивился.

— У тебя, наверное, было тяжелое детство. Ты странно говоришь о родителях, — ну вот, пришлось объясняться, а это уже может грозить ссорой: кому приятно напоминание о неприятностях?

Так и есть: эльф нахмурился, пристально вглядываясь в меня, будто пытаясь увидеть нечто, недоступное взглядам. Может, закрыться от него, как от волхва в Старом Лесу? Или понадеяться на чудо?

— Что ты нашла странного в моих словах? — эльф все еще пытался понять, но уже начинал злиться.

— Ну… видишь ли, родители не станут наблюдать со стороны, как их дети набивают шишки там, где могли бы обойти ямы, воспользовавшись опытом старших. Да, дети должны постигать жизнь сами, иногда совершать ошибки, чтобы найти истину. Но что мешает родителям протянуть руку в нужный момент, подставить плечо, когда совсем устанешь от ошибок и набитых шишек? — стараюсь говорить ровно, спокойно, убедительно.

Эфиан даже усмехнулся моим словам:

— Слишком идеальная семья у тебя получается. Так не бывает, разве что в сказках.

— Я… выросла в такой семье, потому так и сужу. Значит, ты вырос в той семье, что сейчас отразилась в твоих словах о Всевышнем…

Эльф будто весь подобрался, словно перед прыжком. А может и прыгнет. Чтобы меня придушить за столь вольные и нелестные слова. И кто меня за язык тянул? Ну точно, небольшое чудо определенно не помешает!

Невероятно, но факт — чудо свершилось. Явилось оно в лице того самого пьянчужки, что околачивался у обувных лотков. Я еще опасалась за его здоровье, в смысле поколотить его могли. На сей раз мужичок забитой наружности буквально висел на плечах двух дюжих молодцов, усиленно воротивших от него носы — забавная картина получалась. А пьяному и дела нет, знай все о своем болтает. Мы с Эфианом даже засмотрелись на столь живописную картину (разнаряженные ребята, во всем новом, при параде, так сказать, а на них висит нечто грязное, серое, в лохмотьях и источает дивный аромат), забыв как-то о высокоморальном споре. Да так засмотрелись, что не сразу поняли смысл речей пьяного.

Болтает о своем? Ох, как я ошиблась! Он ведь страсти о замке и хозяине его рассказывал.

— А колдуну на все начхать! Так прям и говорит: "Чихал я на вас! У меня в пленниках особы важные, не вам чета!" И чихнул, да послал попутным ветром стражников. Тех так и разметало по окрестностям. У кого руки не досчитались, у кого ноги, а кому и голову снесло. Ан вона какая силушка у колдуна проклятущего! Вот ведь… бу-бу-бу… брум… пум… ум…

— Кончай заливать, — вполне миролюбиво предложил один из ребят, пытаясь стряхнуть с себя пьяницу.

Да где там: плющом повис на их плечах.

— А еще… Истинно вам говорю! Ей-ей, не вру! Бают, мол, в темнице замковой рыцарь сидит. Да не простой! С глазами цвета фиалок! — пьяница для убедительности даже палец указательный поднял, чуть не рухнув при этом, чудом удержавшись на плече второго парня. — И все измывается над ним, гад проклятущий! Кажный день едва не до смерти доводит, а все не порешит никак, развлекается, мол. Сам слышал от конюха тамошнего. И-и жалко рыцаря-то! Ой, да как жалко-о-о-о!!! — слова плавно перетекли в вой.

А я так и застыла камнем, будто горгонит взглядом коснулся. Рыцарь… В плену… Глаза цвета фиалок… Фларимон… И как только на крик не сорвалась? Только присутствие Эфиана и остановило. Хотя его можно было не опасаться: сам таким же каменным истуканом застыл.

— Врешь! — припечатал все тот же парень, что ранее предложил окончить пустые разговоры.

— Не вру! Я ж говорю: Лукавый меня под стены Темного замка занес! Ей-ей! Да токо Всевышний оградил: уснул я в ту ночь под кустом придорожным, всего ничего до ворот не дойдя. А уж поутру с конюхом случайно повстречался, когда тот в замок возвращался. Как он идти-и-и не хотел!!! Для хоробрости даже зелена вина пил. Кажный раз, как на замок глядел. Ну и со мной поделился. Потом-то все и обсказал, как было. Ей-ей! И стены у замка точь-в-точь как народ бает: темные-темные, будто кровь засохшая.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});