Какой простор! Книга вторая: Бытие - Сергей Александрович Борзенко

чай. Лука собирался идти к себе в купе.

Впереди мелькнула далекая зарница. Машинист дал резкий, похожий на крик свисток и принялся тормозить. Испуганно завизжали чугунные колодки, влажно запахло отработанным паром, из верхней сетки вывалился чемодан, ударился о пол, раскрылся.

— О, гицем паровоз! — насмешливо вскрикнули за стенкой.

Поезд, дернувшись всем своим телом, нехотя остановился. Где-то впереди, у паровоза, треснул выстрел, словно пастух хлопнул бичом. Послышались возбужденные голоса пассажиров. Александр Иванович выглянул в окно и скорее услышал, чем увидел, скачущих вдоль поезда всадников. По коридору задыхаясь пробежал кондуктор, истошным голосом завопил:

— Спасайся, кто может… Банда!

Ковалев открыл кожаный саквояж и переложил из него в карман пиджака пахнущий машинным маслом револьвер. Всегда желтое, как у китайца, лицо его еще больше пожелтело.

— Что же делать теперь? — в страхе спросила Валентина Сергеевна, задергивая на окне занавеску.

— Полезай на верхнюю полку и спи, — посоветовал муж. — Все обойдется.

Свет погас.

Снаружи послышались возбужденные голоса, брань, крики, лошадиное ржание. Бандиты приблизились к вагону, застучали в запертую железную дверь.

Кто-то снаружи молодцевато скомандовал:

— Из вагонов не выходить, из окон не высовываться, за нарушение — пуля в лоб!

В коридоре жалобно просили:

— Не открывайте, ни в коем случае не открывайте. Пускай ломают… Все двери не вышибут…

Но бандиты ворвались через тамбур из соседнего вагона и пошли по купе, отбирая документы, деньги, оружие.

Сотрудник ГПУ, с которым ехала жена и хорошенькая дочурка, вынул наган, но в него тут же выстрелил дядько в смушковой шапке. Сотрудник схватился руками за грудь, упал на колени, жена его потеряла сознание, девочка заплакала, побежала по коридору.

Трое бандитов рванули незапертую дверь в купе, в котором находились Иванов и Ковалев с женами и Лукашка.

— Документы на бочку, — хладнокровно потребовал детина, стрелявший в сотрудника ГПУ; в огромных волосатых ручищах бандита дымился обрез.

— А вы кто такие, что требуете документы? — спокойным голосом спросил Ковалев.

— А вот мы зараз шлепнем тебя, сразу узнаешь, кто мы такие, — бормотнула бородатая личность из коридора, пронизанного сквозняком, и многозначительно крутнула барабан нагана.

— Зачем же сразу так вдруг и шлепать. Много мы шлепали друг друга на гражданской войне, пора бы и перестать, — примиряюще начал Иванов.

— Убирайтесь отсюда вон! — крикнула Дарья Афанасьевна, и Александр Иванович снова увидел ту, прежнюю, созданную для баррикад Дашу, которую он видел в бою на Турецком валу.

— Щось вроде знакомый чоловик. — Небольшой росточком бандит присветил карманным фонариком. Жидкий свет скользнул по бледным от страха лицам женщин, задержался на бритой голове Александра Ивановича, вырвал из темноты его нос, светлые глаза, крепко сжатые волевым усилием губы. — Никак товарищ Иванов? — спросил бандит и растерянно опустил руку с фонарем, осветив свои потертые рыжие сапоги с приставшей к коротким голенищам зеленой ряской.

— Да, Иванов. А вы кто такой?

— Служил я у вас в полку. Вместе на Турецкий вал рвались, через колючий терен.

Александр Иванович присмотрелся к человеку, узнал:

— Гусак, ты?

— Он самый, Филимон Гусак, — обрадованно и смущенно сознался бандит.

— Что ж это — все люди работают, а ты легким ремеслом занялся, проезжих на большой дороге обираешь?

— Та оно как сказать, бедных нихто не забижает. Что с бедного возьмешь? Мы все больше нэпманов да коммунистов трясем, — и, сообразив, что этого не надо было говорить, как не надо было и называть себя, добавил: — Да и меня-то взяли в дело в первый раз. Свояк подбил: поедем да поедем.

— Прызнали тебя, Гусак, а в нашей справи промышлять треба без свидетелев, — пробормотала из коридора бородатая личность. — Иванов! Значить, москаль, а их нихто на Украину не кликал. Дай я его полечу свинцовой примочкой, — и угрожающе щелкнул взводимым курком.

— Что ты, господь с тобою, таких пулями не лечат, на такого рука не подымется. Мы разом с ним не одну бочку горя хлебанули, а такое не забывается вовек, — сказал Гусак и оттолкнул бородача, от раскрытой двери.

— Ну ладно, цилуйся со своим комиссаром, а мы пошли дали, — сказал бородач, и хриплый голос его показался знакомым Александру Ивановичу. Где-то он уже слышал этот голос. Но где?

Два бандита прошли дальше, Гусак задержался в купе.

— Как же ты, бывший красноармеец, пошел в бандиты, — укоризненно сказал Александр Иванович.

— Землю дали, а коня немае, нечем поле орать. А тут покликали, я и подался.

В конце вагона раздалась звонкая пощечина, женский визг, мерзкая брань, стук винтовочного приклада в дверь купе. Опасливые пассажиры не открывали замок.

— Открывай, стрелять будем.

— По коням! — раздался крик снаружи. — Атаман дал отбой!

— Извините меня, товарищ комполка, — проговорил Гусак, исчезая за дверью.

Бандиты покинули вагон, поспешно спрыгивая со ступенек. Послышался звон подков, и Александр Иванович, прильнувший к темному окну, увидел сквозь сетку полившего дождя, как по сереющему в темноте шляху вдоль железнодорожного полотна промчалось несколько тачанок, а следом за ними пролетел отряд вооруженных всадников.

В вагоне, неся впереди себя фонарь с красным, зеленым и белым стеклами, появился кондуктор, объявил:

— Утекли бандюги… Подмели деньгу в почтовом вагоне подчистую… Ударили ножом машиниста… Второе ограбление поезда за последний месяц на этой дороге… И куда только гепеушники смотрят?

— Вот куда, — в сердцах сказала Дарья Афанасьевна и показала на залитого кровью сотрудника ГПУ.

Лука помог положить раненого на диван. Над ним при свете стеариновой свечи склонилась Валентина Сергеевна. Она разорвала свою нижнюю рубашку на узкие полосы и умело перевязала кровоточащую рану на груди раненого.

— Гусак нам известен, теперь ГПУ разыщет всех остальных, важно ухватиться за одно звено, чтобы вытянуть всю цепь, — убежденно сказал Лука.

Кондуктор проговорил:

— Один бандит все же остался на месте, но убили его свои. Я видел. Сзади к нему подлетел бородатый цыган, пальнул в затылок.

Иванов выбежал из вагона. На траве, в полосе слабого света, легшего из окна, валялся убитый Филимон Гусак, маленький, словно подросток. В руке он зажал пучок душистого чебреца.

— Далеко до Чарусы? — спросил из тамбура взволнованный женский голос.

— Верстов пятьдесят осталось.

Убитого внесли в тамбур. Вагоны дернулись и, весело звеня тарелками буферов, все время набирая скорость, покатили вперед. В купе устойчиво запахло валерьянкой.

— Какая ближайшая станция? — поинтересовался мужской бас.

— Верст через пятнадцать будет Куприево, — ответил проводник вагона, — но доктора там не найти. Раненого придется везти до Чарусы.

XXXI

Семья Ивановых поселилась на Петинке, в новом доме, недавно построенном для рабочих паровозного завода.

Милая Чаруса, навсегда ушедшая из их жизни, снова вернулась. После Москвы город показался меньше, дома — ниже.

Директор завода облюбовал себе квартиру