Жизнь в эпоху перемен. Книга вторая - Станислав Владимирович Далецкий

остановился вблизи большого лагеря за Читой.

В течении двух дней арестантов повагонно водили в лагерную баню, где они мылись с мылом и хлоркой, а их одежда пропаривалась в армейских вошебойках, знакомых Ивану Петровичу ещё по германскому фронту. Во время помыва охрана поезда протравливала вагон хлоркой, чтобы избавиться от насекомых.

Дошла очередь и до их вагона. Иван Петрович прихватил с собой денег, завернув их в платок и засунув его в потайной карман брюк, который пришила ему тёща, собирая вещи в дорогу. Он надеялся прикупить продуктов в лагерном магазине и не ошибся в своих расчетах.

После помыва, зк получили из вошебоек свою влажную от горячего пара одежду и два охранника, которые сопровождали их, разрешили сходить в магазин, что был неподалеку от бани: на территории лагеря зк деться было некуда и охрана была не нужна.

В магазине Иван Петрович достал мокрые от пара деньги и прикупил несколько стеклянных банок свекольного супа, сушеной моркови, шматок соленого сала и пару кусков сахара для Евгения, чтобы подсластить парнишке его тюремную долю. Покупки он завернул в полотенце, что прихватил в баню из своих вещей, и они вернулись в свой вагон, нестерпимо пропахший хлоркой, но свободный от вшей.

Вообще-то консервы нельзя было проносить с собой, но охрана смотрела на это сквозь пальцы – за жизнь заключенных они отвечали более строгим наказанием, чем за запрещенные вещи и предметы у заключенных. В вагоне Ивану Петровичу пришлось поделиться продуктами с теми, кто не сумел их прикупить: деньги в вагоне были не у всех зк. Уголовники попытались было отобрать эти продукты у политических зк, но таких как Иван Петрович было больше в два раза и остальные встали на защиту своей доли.

Открыв банку консервированного супа, Иван Петрович и Женя Харченко, впервые за месяц поели овощного супа с хлебом. Потом Женя стал, по мальчишески, сосать кусок сахара, подгрызая намоченные грани, а Иван Петрович медленно жевал сушеную морковь шатающимися зубами, чтобы случайно их не сломать – без зубов в лагере ему будет совсем плохо – он знал об этом из своего тюремного опыта, когда соседи по камере мучились от зубной боли или были не в состоянии из-за отсутствия зубов разжевать ржаной сухарь, а лишь сосали его, смачивая водой и слизывая, как коты сметану, разбухшие до мякоти верхние слои сухаря.

Одежда зк после вошебойки подсохла и остекленевшие вши и гниды ссыпались с одежды мелким песком на пол вагона, который вскоре побелел как от мелкой пороши снега и хрустел под сапогами, словно настоящий снег на сильном морозе.

Был конец сентября, днём солнце светило и грело по летнему, но по ночам доходило до заморозков, трава покрывалась инеем, и зк кутались на ночь в теплые одежды, у кого они были, а зк одетые по летнему и не имевших теплых вещей жались по ночам друг к другу, прикрываясь мешками из под хлеба, которые охрана иногда не забирала целыми неделями.

Через день состав тронулся и спустя неделю прибыл в пункт назначения: это оказался город Ворошилов (впоследствии город Свободный), где располагались угольные шахты, снабжавшие углём всю Восточную часть Транссиба, и отсюда же начиналось строительство БАМ – Байкало-Амурской магистрали, что должна была протянуться от Байкала до устья Амура и далее, туннелем под проливом Лаперуза, продолжиться на Сахалине.

Одновременно по крайнему Северу, вдоль Ледовитого океана строилась северная жд от Воркуты до Чукотки, а от БАМа ответвление должно было дотянуться до Магадана и таким образом, по планам большевиков, весь Север и Дальний Восток должны были соединиться железными дорогами, обеспечив освоение богатых недр этой территории страны – СССР.

Лагерь, куда состав привез Ивана Петровича и других зк, так и назывался – БамЛаг и был вполне обустроен, поскольку находился на окраине шахтерского поселка, который и был поименован городом Ворошилов, в честь Клима Ворошилова, тогдашнего министра обороны и бывшего шахтера из Луганска.

Весь путь от Омской тюрьмы до БамЛага занял 42 дня. Вот как писал об этом, впоследствии, Евгений Харченко, письмом Анне Антоновне, жене Ивана Петровича:

«Здравствуете Анна Антоновна.

Ваше письмо от 12.09.55 г. получил только сегодня. Не знаю, почему оно так долго шло. Прежде всего, хочу ответить на ваши вопросы.

С Иваном Петровичем мы встретились в тюрьме в 1935 году в июне. Затем в августе нас погрузили в вагоны и отправили на Восток, ехали мы вместе, в дороге находились 42 дня. Это «путешествие» вымотало мою душу и силу и когда нас выгрузили, мы еле на ногах стояли.

В это время Иван Петрович был совершенно здоров и чувствовал себя великолепно, духом не падал, и нас молодежь держал в настроении и не давал хмуриться.

Работали мы также вместе я на физических работах, а Иван Петрович учетчиком. По бригаде норму мы выполняли, и было достаточно денег. Мы делились, кушали вместе и досыта. Таким образом, мы быстро восстановили потерянные силы в дороге, аппетит был ужасный, когда деньги подходили к концу, мы меняли свое барахло на продукты, таким образом, восстанавливали силы.

Дополнительного срока он не имел, всего у него было десять лет и только.

В отношении вас он ничего мне не показывал, только всегда говорил, что жизнь у него прожита, жалел детей и вас, что благодаря его судьбе и вам с детьми тяжело.

Он меня многому научил, как жить, с кем дружить, вообще благодаря его советам я остался жив и как, говорится, вышел в люди. Затем в декабре 1935 года нас с ним разлучили, его оставили на месте, а меня перебросили на другой участок, но в феврале (примерно) 1936 года я с ним снова встретился он также был здоров. Тогда он сказал, что сидеть не будет, при первой возможности будет бежать, причем он хотел пробраться в Китай, а оттуда в Америку. После этого я его не видел, а слухом пользовался, что свой план он осуществил.

Правда, там так много умирало народу, но Иван Петрович не мог допустить до такого положения, чтобы умереть с голода или от мороза, он умел жить и выходить из любого положения.

Вот примерно всё, что я знаю о нем. Теперь хочу пару слов написать о себе. Меня посадили, мне было 20 лет, меня не судили, а особое совещание НКВД за «антисоветскую агитацию» вынесло решение посадить меня на семь лет и пять лет поражения в правах.

Жаль, одного, что мне не дали получить образование, я ведь был принят