Кот-Скиталец - Татьяна Мудрая

– Не думайте слишком, – БД понял. – Здесь все зеркала кривые.

– А ведь тебе, Монах, пожалуй, не миновать того самого: торжухи, парадных обедов, представлений и прессинга… то есть наката независимой прессы, – мудро заметил Бэсик.

– А, где сядут, там и слезут. Я существо не сценогеничное: хотя в президиуме сидеть или с трибуны выступать – иное дело. Там от тебя сразу отсекают нижнюю половину тела и сотворяют прелестный бюстовый монумент. Бюстье, так сказать; по аналогии с пресс-папье.

– Словом, придется всем нам делать ноги побыстрей, – шумно вздохнул Бэс-Эмманюэль.

Поселились мы, вождистская верхушка, конечно, не тут и даже не в Замке, который стоял по видимости пустой – мало ли какие сомнительной прелести сюрпризы таило это место. Стоило бы освоить его заново, да сердце не лежало. Поэтому мы связались с Фиолеттой, которая оказалась также и отличным квартирмейстером, и она присмотрела для нас роскошный старинный особняк типа городской усадьбы. Хозяин, друг моего знакомого Ильберта Ха Райн Ашья, почти такой же дряхлый, как и его жилище, был влюблен в котов-сфинксов, хрупких и ушастых, в былые времена держал у себя целую семью и после того, как они из чистого принципа и общекошачьей солидарности с ним расстались, не переставал тихо грустить.

– Может быть, теперь, когда никому из их народа не будет опасно в Шиле, они вернутся, – говорил он Багиру.

Также он заверил нас, что в доме нет ни потайных ходов, ни портретов с пустыми глазницами, ни современной жучковой электроники – и верно, кому из андров было дело до его стариковских тайн? – а мои кисы, мунки и Хрейя подтвердили, что так оно и есть. Вообще-то высоколобая знать относилась к нам куда более лояльно, чем народ: во всяком случае всегда было ясно, чего от нее ожидать. Грабить первых в пользу последних и делать последних первыми мы, во всяком случае, не нанимались.

Итак, мы заняли вереницу отапливаемых смежных комнат, которые выходили в общий коридор и смыкались боковыми, внутренними дверьми: Даниль, Эрбис, Эрмина, Хрейя, Серена, Артханг, Хнорк, Бэс-Эмманюэль, коваши Перигор, Вард, Багир, Киэно – и я. Как вы можете легко пересчитать, было нас двенадцать; фрисса Иоланта, которая подавала нам ценные советы и глубокомысленные указания, так что я привыкла числить ее в моей сердечной чертовой дюжине, отлучилась еще на подступах к столице. (А когда приходила она, кого-то из наших непременно уносило по делам. Так что, собственно, наша дюжина была простая, нормальная, каждой твари по паре и всякого племени по штучке, но какая-то зыбкая и неустоявшаяся.)

Намеревались мы поболтаться в столице недели две, от силы месячишко, пока теневой кабинет, который здесь факт возник, – об этом нам доносили тоже – не выплывет на ясный солнечный свет и малость не укрепится. Пачкаться в конкретной политике и экономике нам не было к лицу, довольно было привнесенного нами стимула к перемене, вируса изменчивости. Вокруг дома, в палатках, службах, просто в кустах и на деревьях пребывала наша гвардия, элита. Армию мы расквартировали по близлежащим домам: пускай местное население приучается! Эрмина поначалу затосковала по реальному делу – черта явно не королевская, ну да она всегда была не как все прочие венценосцы, кроме разве ее покойного мужа. Однако дня через два у нее наладились кое-какие старые связи с не совсем популярными в прежние времена дипломатами, юристами и хозяйственниками. Прочие мои собратья тоже шустрили потихоньку; одна я была пуста, как ступица снятого колеса.

И вот в одно чудесное, по-настоящему зимнее утро, когда мы с сыном и Хрейей уже подумывали, как бы удобнее податься в Лес, наблюдатели донесли, что к дому приближается некий всадник. А именно тот, кто был побежден нами в бескровном сражении и тихом штурме.

Мартин Флориан Первый. Король без придворных, без войска, без славы. Пришел-таки и его день! Один, без охраны и свиты, но вооруженный той великолепной дерзостью, которой всегда встречал то, что посылала ему судьба. Он восседал на коне, как триумфатор; Иоланта (конечно, для того она и уходила) гнула шею точно лебедь. Да! Мы все – и особенно Серена – полагали, что и в бою, и в любви, и в любой игре он одержим мыслью о победе, что именно это питает его дух: но оказалось иначе. Его твердость была замешана не на том вовсе – но на осмыслении и принятии неизбежного. И на принятии своей особой королевской роли: идти навстречу судьбе в головном ряду – и в одиночку.

Он неторопливо сошел с седла, бросил повод на шею Иоланте. Та двинулась за ним. Казалось мне (и, наверное, так и было), что, пока он ехал городом, и те, кто числился в его противниках, и те, кто любил его несмотря ни на что, и наши сторонники – нет четких границ между этими тремя группами – были одинаково повергнуты в изумление.

Мы высыпали навстречу кто в чем был, образуя живописную группу: все, кроме БД. Он просто вышел, никуда не торопясь.

…Осанка царя царей, темное, в неглубоких морщинах, лицо, бесстрашные, почти белые глаза под светлыми бровями, белокурые – или совсем белые? – волосы расплетены и распущены по плечам, стекают из-под широкого головного обруча. Протекшее время отразилось в нем куда больше, чем во всех нас.

– Я явился, чтобы Двенадцать судили меня по моим делам. Меня, но не мой народ.

– Никто не покушался на твой народ, – возразили ему в один голос.

– Избавляя вас от необходимости рыскать по моим следам и мостить болотные гати костями, я, видимо, заслужил благодарность, но ее не требую.

– Почему ты решил, Мартин, что мы собирались тебя искать? И зачем, по-твоему, – чтобы расквитаться? – спокойно спросил БД.

– Или просто потому, что такое в обыкновении всех завоевателей и победителей, – добавил коваши Перигор. – Верно?

– Нет; в душе я знал, каковы мои противники. Я просто надеялся, что кто-нибудь из вас догадается снять с меня мое бремя, – ответил Мартин. – Смотрите сами! Я победил Владетеля Эрбиса и задержал его на моей земле, а он протек через пальцы и вернулся с иной стороны и с иным оружием, чем я знаю. И все-таки, думаю, даже сейчас он еще не разбил меня, а только оттеснил на поле. Я победил брата, в котором видели врага истинной веры и претендента на престол, а он, придя оттуда, откуда никто не возвращается, уничтожил ложную и внешнюю религию своих сторонников и также тех, кто был вначале его врагами, но потом устыдился; и тем увенчал мое же дело. Ибо я всегда мечтал, чтобы ложное стало правдой, внешнее – прошло внутрь. Да, смотри, я же не ношу золоченой буллы на цепочке, Даниэль, как носили все, и никогда не выставлял наружу то, что внутри меня! – Мартин рванул ворот.

– Я заключил союз приязни с прекрасной Сереной, – продолжал он в тишине, – не думая ни пленить ее, ни неволить; нашелся тот, кто решился и на то, и на другое. От этого удара в ней пробудилось то, что я хотел разбудить нежностью. Но скажи, Обладательница Силы, разве Эрбис пытался забрать у меня твое кольцо? Разве он посмел до него дотронуться, когда я сам кинул его вам под ноги?

Мои инсанские неразлучники резко и почти незаметно переглянулись, не повернув головы: не будь я сама кхондкой, не обратила бы никакого внимания.

– Я хотел настоящей победы, чистой религии и истинной любви – и добыл их. И вот, дважды и многажды победившему стало невмочь нести бремя одинокого торжества. Выигравший не может жить без расплаты. Я в конечном счете одолел вас всех, настоял на своем, – а теперь хочу пожать плоды этого.

– Чтобы настоять на своем еще раз.

Не знаю, что имел в виду Даниль, однако Серена, поясняя, шепнула Эрбису:

– Помнишь, я рассказывала сон о тебе и близнецах?

– Побежденные вернулись, чтобы судить победителя – вот парадокс, достойный твоего пера, брат!

– Не называй так Даниля. Брата ты предал, – сухо мурлыкнула Киэно.

– Это сделал король с претендентом, но не брат с братом и не человек во мне с человеком в нем. И если теперь вы не признаёте меня ни за короля, ни за брата, – отвечает просто человек, целостный человек, ибо я больше не хочу делить себя натрое!

– Как думаешь, отчего мы отказались ловить тебя, как, впрочем, и всех твоих приспешников? – вмешался Эрбис. – Мы вовсе не судьи и не хотим ими быть. Это ты нас вынуждаешь.

– Но тогда уж мы предъявим к оплате накопленное, – сказала Эрмина. – У нас всех счеты с тобой, и немалые. Теперь, коль скоро нет ни государя, ни родича, один голый человек на голой земле, забыть о них, этих счетах, было бы для нас облегчением. Ты наваливаешь на нас тяжесть. Ну конечно, только о себе самом и суть твои помыслы.

– Ты ловко перенял мою манеру рассуждать о победе и поражении, – добавила Серена с неясной усмешкой. – И, наверное, хитришь. Ведь если победивший по существу проиграл, то и тот, кто судит, – сам осужден. Брось. Проиграл ведь ты, так нам еще тебя и наказывать лишний раз, что ли?

– В общем, коли уж приехал и еще Иолу нам привел, устраивайся поблизости, как знаешь, – подытожил БД. – Сегодня проще палатку тебе поставить, чем найти сговорчивого альфариса или конька – назад уехать. Народ вокруг подобрался, видишь ли, не такой, как мы, всепрощающий. Стражу поэтому приставим и объявим, что ты есть наша, командиров, совокупная священная собственность. Вокруг так и снуют всякие юные кабанчики и кхонды, а также свежеперекинутые снежнаки, которым охота хоть чем ни на то отличиться, а в твои отношения с подданными и поддатыми и вовсе никто не вдавался, натянуты они или не очень. Так что не обессудь. Проголодаешься – дай знак конвою.