Сердце огненного острова - Николь Фосселер

«Я должна выдержать. Я должна. Должна выдержать», – мысленно повторяла она.

Стиснув зубы, она сильно потянула к себе Иду, больно ударив о деревянную доску. Ида застонала.

– Извини, – задыхаясь, пробормотала Якобина. – Извини.

Она втащила Иду в дом сквозь дыру в ограждении и села на пол. Ида кашляла и давилась, из ее рта лилась вода; Якобина стучала ее ладонью по спине. Наконец, девочка задышала ровнее.

– Я с тобой, моя малышка, – зарыдала Якобина, прижимая к себе родное, маленькое тельце, без которого так скучала. – Я с тобой!

А когда Ида, дрожа, прижала голову к груди Якобины, а маленькие пальчики впились в ее кебайю, у нее стало тепло на душе.

Якобина подползла на пятой точке к перилам, высунулась в дыру и, придерживая одной рукой Иду, протянула другую Маргарите.

– Хватайтесь!

На какой-то момент приливная волна словно замерла. Под стаккато вспышек стала видна зеркально-гладкая поверхность воды. Момент покоя. Момент передышки. Величественный и страшный.

Винсент де Йонг оттолкнулся от балки и двумя мощными гребками достиг пальмы. Одной рукой он взялся за ствол, другой прижал к себе жену. Она в изнеможении положила голову ему на плечо, а он поцеловал ее в лоб. Тут майор встретился взглядом с Якобиной. Возможно, виной всему был свет, вспышки призрачного света, но, когда он кивнул ей, она увидела на его лице не только глубокие морщины усталости. Но и нечто, похожее на облегчение. Даже на кротость и покой.

Тут послышался шорох и мгновенно перерос в рев и шипение; бурля и пенясь, волны цунами устремились назад, в море, откуда и пришли. Они переломили пальму, будто травинку, и поглотили ее.

Якобина крепко прижимала к себе Иду. Под ее ногами сотрясался и ходил ходуном дом. Тьма перемежалась со вспышками света, такими яркими, что они были видны даже сквозь веки.

В ее памяти осталась последняя картина: Винсент и Маргарита де Йонг крепко обнимают друг друга, а их уносит цунами.

46

Процессия призраков поднималась в гору на окраине Кетимбанга мимо домов, которые пощадило цунами, и мимо тех, которые стояли высоко и оказались недоступны для воды. Процессия изможденных и потрясенных до глубины души людей, тащивших на себе немногие пожитки, которые сумели спасти; впрочем, у многих не осталось вообще ничего, только то, что было на теле. Некоторые из них несли фонари, дарившие утешительный свет, но придававшие силуэтам людей еще большее сходство с призраками. Время от времени слышалось паническое кукареканье петуха или рев умиравших животных.

– Я действительно очень сожалею, – услыхала Флортье голос Бейеринка и подняла голову. Чиновник нес на спине сына; мокрые волосы прилипли к его голове, на лице при свете фонаря читались не только ужас от пережитого, но и вина. – Мы, – он кивнул на своего секретаря, худого человечка по имени Тойяка с профилем какаду, который тащил на спине дочку Бейеринка, – мы собирались ее выпустить, а тут цунами. Мы сами еле успели залезть на пальму. – Он помолчал и сглотнул; на его горле заходил острый кадык. – Никто из нас не ожидал этого.

Флортье кивнула, но промолчала. Как и в прошлый раз, когда Бейеринк говорил ей то же самое. После ухода волны цунами он прибежал в дом, чтобы увести жену, детей и слуг подальше от берега.

Бесспорно, он не виноват. Кто мог знать, что по Кетимбангу пронесется такая разрушительная приливная волна. Флортье тоже не знала, но испытывала давящую вину? Раскаяние терзало ее, сдавливало горло, мешало дышать. Она жалела, что не пошла к тюрьме Якобины, не поговорила с ней, а сидела в уютной гостиной Бейеринков, ужинала с хозяйкой дома и наблюдала за извержением грозного вулкана. Ведь тогда Якобина знала бы, что она не одна, что рядом с ней ее подруга; да и вообще, тогда Флортье еще раз услышала бы голос Якобины. Если бы она раньше набралась храбрости и убежала из дома Киан Джая, то Якобина, возможно, была бы жива. А если бы после того злосчастного вечера в Расамале у нее хватило духа написать обо всем Якобине или сразу поехать к ней, в их жизни наверняка многое сложилось бы по-другому. Каким глупым и неважным казался теперь стыд, когда-то не позволивший ей рассказать Якобине о своем прошлом.

Флортье утерла рукавом мокрые глаза. Она брела все медленнее и отстала от Бейеринков. Она так устала, ее ноги отяжелели, но гораздо тяжелее было у нее на сердце. Жалобно всхлипнув, крепче сжала узел, который сунули ей в руки, и ускорила шаг, потому что не знала, что еще делать.

Якобина встала на колени возле перил, там, где до цунами была лестница. Схватила Иду под мышки и осторожно спустила вниз, в руки одного из малайцев, которые случайно проходили мимо с фонарями и жестами предложили ей помощь.

– Сейчас, мышка, – проговорила Якобина, когда Ида издала жалобный крик и стала вырываться. Другому мужчине Якобина бросила саронги, найденные в глубине дома. Потом подползла на коленях к краю, свесила одну ногу, другую, примерилась и спрыгнула. Приземлилась она жестко, сначала на корточки, потом села прямо в ил.

Один из мужчин засмеялся и протянул ей руку. Якобина поспешно обернула один саронг вокруг талии, вторым попыталась привязать к себе Иду. Мужчина неодобрительно щелкнул языком и объяснил жестами, как это делается; с помощью своего приятеля он примотал Иду саронгом к спине Якобины и завязал узел так ловко, что девочка сидела там в безопасности, и ее можно было нести как угодно далеко.

– Терима касих, – кивнув, поблагодарила Якобина и, ощущая спиной тепло маленького тела, пошла следом за мужчинами, чтобы найти пристанище в глубине страны. Для себя и, прежде всего, для Иды.

Люди шли со всех сторон; в поисках безопасного места они направлялись на лесистые склоны Раджабасы, чтобы переждать там опасность. Громовые раскаты вулкана на острове Кракатау звучали все более грозно, пламя освещало темную тучу дыма, повисшую над его вершиной. Воздух был насыщен едкими миазмами серы, дыма, пламени и расплавленной магмы; стало трудно дышать. Усилился горячий дождь из пемзы и пепла; снизу доносились чавканье и чпоканье – это крупные обломки падали в ил, оставленный цунами.

Флортье остановилась, чтобы переложить узел с одного плеча на другое, и посмотрела по сторонам. Словно золотые червячки, светились фонари малайцев, поднимавшихся следом за ней в гору. Они освещали белую кожу и светлые волосы женщины, которая была намного выше темнокожих мужчин и женщин, хотя шла слегка согнувшись, потому что несла на спине ребенка. От удивления Флортье даже вытаращила глаза и поскорее утерла кулаком слезы, мешавшие ей смотреть. Сердце дрогнуло, но тут же наполнилось радостью, а губы растянулись в сияющей улыбке.