Блуждающие в Хроносе - Данис Н

реденьким лесом, состоявшим из тоненьких осин.

Спешно организовывался лагерь. А вокруг разведённых костров лекари занимались врачеванием немногочисленных раненных, тут же раскладывая тела многочисленных убитых и готовя для них братский костёр.

Томми с перевязанной рукой сидел возле единственного здешнего дерева, что было толще человеческой ноги. Могучий клён посреди поляны казался великаном. Под ним и натягивали королевский шатёр. Под ним же и разожгли костёр, возле которого сидел вор, время от времени кидая обеспокоенный взор на тихонько постанывающую Флоки, лежащую возле него и закутанную в одеяла. Рука ужасно болела. Болела так, что сложно было сдержать слёзы. Но всё же он отказывался от обезболивающего отвара, руководствуясь извращённым желанием страдать, как страдает его рыжая подруга, или же просто для того, чтобы оправдать слезинки, которые он то и дело вытирал рукавом здоровой руки.

Друид обработал его рану и сообщил невесёлую новость о вероятной потере конечности. Но заботило плута далеко не это. Сквозь людей, занимавшихся обустройством стоянки, он ненароком высматривал Ялмара, который, не в силах усидеть на месте, помогал рабочим возводить шатры и палатки для временного лагеря, стараясь таким образом занять себя делом, только бы не оставаться наедине с мыслями, которые грозили свести его с ума. Но то и дело он оглядывался в сторону приёмной дочери. Томми прекрасно представлял, сколь тяжело сейчас шефу. Вспоминая, как Ялмар ему однажды открылся, рассказав, что не хотел бы таскать Флоки через все опасности, которым подвергается отряд, но её отец на смертном одре заставил его поклясться, что его дочь станет путешествовать с ним, куда бы он не пошёл. Клятва была сдержана, но куда она его завела…

Конечно же плут не винил его. В своём остервенелом желании защитить семью, он воспринимал всё произошедшее своей ошибкой. И перебирая в своей голове все «если», которые могли не случиться или пойти в ином ключе, он рисковал к утру довести себя до безумия. Тут же в памяти всплывали яркие кадры с окровавленным Белогором, тащившим на себе останки сына. Несмотря на его собственный характер и привычки, подобные поступки вдохновляли его и возвращали давно угасшую веру в людей. И может, если бы он мог совладать со своим вечным желанием поозорничать, он бы был таким же, по крайней мере, он хотел в это верить и в мольбах своих убеждал Бассо помочь Рыжей, после чего он обязательно исправится и будет исключительно хорошим. Странно было предлагать плутовскому богу такую сделку, но на остальной пантеон у него надежды почему-то не было.

Рядом кто-то тревожно похмыкал, чем вывел Томми из раздумий. Асгрим уселся возле девушки и, разжевав листки неизвестного плуту растения, приложил к ране. Флоки вновь простонала, опять позвав маму.

– Её здесь нет… – грустно произнёс отшельник, протерев мокрый лоб девушки.

Поглядев на рану, теперь прикрытую зелёным комком, плут поднял глаза и с надеждой спросил, уже зная ответ:

– Это её спасёт?

– Нет.

– Тогда зачем это?

– Что бы ей было легче.

– Легче умирать? – с ноткой обвинения, спросил Томми.

Отшельник поднял полные сострадания глаза и, посмотрев на замученного вора, произнёс:

– Да.

После чего друид отправился помогать раненным, которым ещё можно было помочь.

– Ты не виноват, так что прекрати себя винить, – послышался голос Догана, ковылявшего к костру, опираясь на кривую палку.

– Я не виню…

– Ты всегда себя винишь, и часто не без причины. Но обычно ты виноват в идиотских проделках. Сейчас не тот случай, – усаживаясь напротив, высказался маг. – Если хочешь найти виновника, – он указал на себя пальцем. – Вот он, перед тобой. Будь я не полным нулём в высоком искусстве, я бы мог это предотвратить. Более того, по факту я должен был быть на её месте. И это не отчаяние говорит во мне. Этот снаряд буквально предназначался мне, а Флоки просто оказалась не в том месте. И вот она, по сути, прикрыла меня собой, а я даже поблагодарить её не могу.

– Виновата та тварь в белом, – тут же вставил плут. – Я найду его, и уж точно не ради артефакта.

– Мы, найдём его, – поправил маг, согласившись с чем, оба замолчали.

Томми откинулся на дерево, чьи листья беспрестанно шелестели на прохладном ветру. Предзакатное небо начало окрашиваться в багрянец вперемешку с фиолетовыми оттенками. Застенчиво зажглись первые звёзды и две луны украсили своим дуэтом небосвод… и это почему-то не казалось странным. Он не хотел засыпать, но потеря крови и дневные переживания оказались сильнее и мало-помалу он провалился в сон. Лишь на мгновение, как ему показалось, но открыв глаза, он обнаружил перед взором лишь тьму. А во тьме можно было распознать узкую тропинку, которая освещалась бледным светом, что под углом пробивался сквозь густой пыльный воздух. Сомнений не возникало, тропинка предназначалась для него, и ноги повели его вперёд, не спрашивая позволения.

Какое-то время он так и шёл, пока не осознал, что находится в полной и непроглядной темноте. Но он ступал дальше, ощущая чужую идею в своём сознании, которая убеждала в безопасности этого пути, и спорить с ней ему не хотелось. Воздух стал свеж, как в лесу после дождя, а каждый шаг отдавался лёгким эхом, уходящим вдаль. Спустя ещё два десятка шагов звук изменился. По ощущению и звучанию Томми вошёл в какой-то узкий коридор. Протянув руки в бок, он упёрся в стены, влажные и холодные, испещрённые какими-то символами. Ведя кончиками пальцев по боковой поверхности коридора, он шёл вперёд, влекомый беззвучным шёпотом. Ощущение, что он уже был здесь, усиливалось с каждым шагом и это было тем странней, что он ничего перед собой не видел. И всё же не было страха или радости от пребывания в этом месте, была только уверенность, что нужно продолжать путь, ведь впереди его кто-то ждал. Кто именно, он не знал, но был уверен, что с этим кем-то он давно знаком. Ещё шаг, и опоры для рук не осталось – он вышел в просторное помещение. Сделал ещё два шага, пока не услышал чьё-то ровное, глубокое дыхание. Он остановился прислушаться. Он был не один, но страха всё равно не испытывал, будто кто-то внушал ему спокойствие. В кромешной тьме вспыхнуло белое пламя, оно загорелось в двух медных чашах, в которых не было ни дров, ни масла. Они горели на возвышении, к которому вела невысокая лестница, едва освещая пару метров вокруг себя. В этот же