Путь "Чёрной молнии" - Александр Теущаков

После того, как она успокоилась, к сердцу подступила жалость, но не к Ефремову потянулись сразу мысли, а к Алексею. Инна поднялась с дивана, прошла в угол комнаты и подняла письмо. Разгладила бережно его рукой и еще раз прочла.

«Поеду завтра на работу, может узнаю подробности всего этого ужаса. Никитке нужно как-то мягче сообщить о смерти отца, хоть их отношения не были хорошими, но все равно, будет справедливо предупредить его».

Подследственных заключенных, которым было предъявлено обвинение в организации и участии в бунте, насчитывалось тридцать восемь человек. Из них, как организаторов, обвинили девять заключенных, в том числе: Воробьева, Зельдмана, Глазунова, Ирощенко, Сибирского, Матвеева.

Сергей Ирощенко с тяжелым ранением в бедро был направлен в хирургическое отделение МОБ. Пуля, слегка задев берцовую кость, засела в глубине мышц.

Сделав операцию, и удалив пулю, врачи убедились, что кость нераздробленна, но заключенный пойдет на поправку не скоро. Комитетчики и управление ИТУ по Новосибирску не сочли нужным держать его под охраной в больнице и отправили Ирощенко в следственный изолятор, где он был размещен под присмотром врачей в спецкоридоре блока «В». В этом помещении содержались приговоренные к расстрелу заключенные, ожидавшие своей дальнейшей участи. После кассационной жалобы следовал пересмотр дела или отказ о помиловании и после чего их отправляли по этапу в исполнительную тюрьму, где приговоренные заканчивали свою жизнь. Подобная участь неминуемо ожидала и Сергея Ирощенко.

Следственный комитет, сформированный из высококвалифицированных специалистов — следователей, раскручивал машину дознания на полную мощность. Были среди них следователи — колольщики, способные любыми способами добиваться желаемых результатов, они еще славились тем, как грамотно проводили допросы и фальсифицировали протоколы признания заключенных.

Кроме зачинщиков и участвующих в бунте числились и погибшие, таких было тринадцать человек, но комитетчикам быстро удалось выровнять ситуацию, которая поначалу сложилась не в их пользу.

Родные погибших уже плотно осаждали прокуратуру и следователей, пытаясь получить достоверную информацию о смерти своих близких. К ним присоединились множественные родственники искалеченных и изувеченных осужденных, которых насчитывалось много десятков.

Целью следственного комитета, в первую очередь было выявление остальных зачинщиков бунта. Оперативники КГБ неустанно вели допросы бунтовщиков и других осужденных, находящихся в колонии. Понятное дело: им необходимо было повернуть дело так, что группа заключенных, под руководством вора в законе, захватила власть в зоне в свои руки. Затем создав мощную вооруженную группу, силой заставили принимать участие в бунте основную часть осужденных. Под антиправительственные лозунги, дезорганизировав заключенных, они сделали попытку прорыва несколькими группами оцепления военнослужащих, но потерпели отпор со стороны спецподразделений. Вымещая зло на активистах колонии и взятых в заложники работников администрации, бандиты всяческими способами пытались держать обстановку в колонии в своих руках и выдвигать требования. Путем шантажа и насилия ввергли ни в чем неповинных заключенных в участие в жестоком бунте.

Вот такую «правдивую» информацию они выкладывали назойливым родственникам.

Начались несанкционированные пытки заключенных, чтобы склонить их к даче показаний, угодных следователям. Оперсостав СИЗО, перехватывая записки с воли, в которых делали свое обращение к зэкам уголовные авторитеты, повели игру противодействия. Они подсаживали в камеры своих людей, которые распространяли лживые слухи о беспределе вора в законе Дронова, и о том, что после бунта в самой колонии, в разных тюрьмах и зонах стало намного тяжелее с режимной точки зрения. Якобы обозлив администрацию того или иного учреждения своими действиями, бунтовщики создали предпосылки к последующим волнениям. Лагерное и тюремное начальство было вынуждено принять беспрецедентные меры по устранению дальнейших попыток совершать перевороты. Московские проверки следовали одна за другой и проблемы решались, но не в пользу заключенных, а наоборот, в ужесточении режима содержания осужденных.

Если раньше чувствовалось послабление режима в тюрьме, на которые администрация СИЗО смотрела сквозь пальцы: можно было разговаривать после отбоя, петь песни, в кое в каких камерах играть в карты, при поверке не вставать со спальных мест, перекрикиваться с соседними камерами и так далее, то теперь это считалось грубым нарушением режима содержания и провинившиеся строго наказывались, вплоть до водворения виновных лиц в карцер.

Естественно появились недовольные из числа подследственных, и также осужденных, которые ощутили на себе изменение режима, начались разбирательства между людьми. Одни отстаивали правоту взбунтовавшихся, другие обвиняли их в всеобщем беспределе.

Тем не менее, замысел вора Аркана сработал, когда пацаны и мужики стали возвращаться в камеры со следственных мероприятий избитыми и изрядно потрепанными, начались массовые голодовки. Отказывались принимать пищу все подследственные в камере, потому как невозможно, чтобы все поддерживали голодовку, а один зэк оставался равнодушным. Тюремный закон обязывал поддерживать попавших в беду людей, и это было не единичным случаем. Отказавшегося принимать пищу, работники тюрьмы совместно с врачами насильно кормили через трубочку, но в сложившейся ситуации оборудования и тюремщиков не хватало. Хотя требования голодающих и было направлено на поддержку избиваемых людей, но следователи упорно продолжали выполнять приказы сверху.

Тогда в ход пошли лезвия бритвочек: участились случаи вскрытия вен и полости живота, в основном это делали подследственные, которые имели только такие меры воздействия на зарвавшихся комитетчиков и следователей.

Что доведись до прокурорских, которых положение обязывало разобраться в бесчинстве дознавателей, то их обещания разобраться во всем, так и оставались пустыми.

И все же, несмотря на указания сверху, дознавателям и следователям пришлось отступить. Прессинг постепенно ослабевал, а это значило, что показания, которые давали обвиняемые в бунте, не соответствовали чаяниям властей. От подобных акций протестов, обвинение конечно не распалось, но многим подследственным это спасло жизнь, ведь фабриковали уголовные дела многих таким образом, чтобы подвести под расстрельную статью. Тяжело вздыхали подследственные люди и в безумной круговерти следственных экспериментов, возмущались: «Что взять с правовой системы в наше время?! С заказных судов, да пересудов, когда следствие, прокуратура и судебные инстанции повязаны одним окончательным решением — строго покарать, в назидание другим, чтобы остальные боялись, потому и стремятся власти впаять нам огромные срока «под самый потолок» и расстрелы».

По истечении полумесяца можно было увидеть сложившуюся картину: не все обвиняемые дойдут до суда непоколебимыми духом, непокорившимися системе. Многие сломаются под тяжестью улик и обвинений, под пытками и унижениями, обманами или просто испугавшись, после всего пережитого.

Но оставшийся в живых заключенные из костяка восстания, продолжали жить и бороться за свои дальнейшие судьбы.

Сашку, как и большинство других бунтовщиков, перевели в общие помещения. Он попал следственную камеру № 206, где вместо положенных восьми человек, сидело двадцать шесть. Не удивительно, что численность арестантов доходила в некоторых восьмиместных камерах до тридцати человек, мест в тюрьме катастрофически не хватало.

Он зашел, поздоровался, и бросив матрац на первую шконку, поинтересовался кто в хате старенький. Костяк из пяти человек, сидели за столом и играли в домино.

— Ты кто и откуда? — спросили его.

— Я, Сашка, кликуха моя Воробей, под раскрутку иду.

— А я Сережка Синичкин, иду на «вышак», — видно хотел сострить подследственный Кулагин, но Сашка тоже решил отреагировать шуткой:

— А ну-ка Синичка, вспорхнул отсюда, мне с братвой поговорить нужно.

— Ты что, фраер, на грубость нарываешься? — окрысился Кулагин.

— Да ладно земляк, не мети пургу, я же пошутил, — улыбнулся Сашка и подсел к столу, — так с кем мне поговорить? — обратился он к братве.

— Смотря, на какую тему, — ответил тот, кто был в камере главный.

— Пацаны, меня с общака сюда пригнали, в зоне бунт был, сейчас крутят.

В камере все оживились.

— Так ты с бунтарской зоны? А чё сразу не сказал.

— Вот говорю. До вас тоже слухи дошли?

— Нам маляву загнали, — сказал крепыш, одетый в черную майку, — ну, вы там и намесили ментов. Меня Юрком зовут, можешь меня Трактором погонять, я старенький в этой хате.