Малахитовый лес - Никита Олегович Горшкалев

того, как всё образуется. Ты уж меня прости, – стыдливо проговорил он.

– Как всё образуется, говоришь, – усмехнулся Алатар, сморщив морду. – Не уверен, что после прииска я останусь с тобой.

– Но почему? – испуганно и растерянно спросил Астра. – Что изменится после прииска? Куда ты собрался от нас?

– Ещё не решил, – ответил Алатар. – Так ты хочешь научиться владеть искрой или нет? Пока ты только и делаешь, что не слушаешь меня.

– Хочу, конечно, хочу, но не ценой потерянного времени!

– А мне сдаётся, что не хочешь, – буркнул Алатар. – Потому что до сих пор не можешь меня простить.

– Ты ни в чём не виноват, Алатар… – утешительно сказал Астра.

– Как я ни в чём не виноват, Астра?! – взревел Алатар. – Я отрубил хвост своему товарищу, вот этой вот лапой! – тряс когтями у его лица тигр.

– Ты хотел проучить его…

– Нет, ты послушай: проучить! Причинил боль и страдания живому существу, чуть не убил, а может и убил, существу, которое, даже если соберёт все свои силы, только поломает клыки об мою кожу. Да он ниже меня на голову, и не на одну – на две! А хочешь, я расскажу тебе, что я чувствовал в тот миг, когда прижал его к стволу той сосны? Силу, Астра, опьяняющую силу, я был волен делать с ним всё, что пожелает душа, безнаказанно, а он ничего не мог мне противопоставить, лишь брыкался, хватаясь за воздух, у меня под лапой, щекоча мне живот своими сточенными за долгий путь когтями, не заглядывая мне выше подбородка. И как же я ждал его взгляда, полного слёз и мольбы, – от его спеси не осталось ничего! Но я, сама справедливость, пощадил, лишив только хвоста!

– Ты можешь попросить у него прощения… – дрожащим голосом говорил Астра. – Вспомни, как ты нёс меня на себе к реке, истекающего кровью, – Репрев сделал это со мной.

– Белая мать-тигрица, Астра, у тебя было-то пару дыр на плече, ты не умирал, а лишь потерял сознание, у тебя начался твой приступ!.. Не спорю, тебе пришлось несладко, но это не идёт ни в какое сравнение с тем, что сделал с ним я! Он был на волосок от гибели: полз там по лесу, как червяк, униженный, опозоренный, оставляя за собой кровавый след, корчась от боли! Ты правда думаешь, что я вершил праведный суд? В таком случае ты ничем не лучше меня. На деле я самый обыкновенный мучитель, палач, которому по душе его служба. Обидел слабого… И сдалось ему моё прощение! – Алатар, щёлкая пастью и брызжа слюной, ходил вокруг Астры. Его изумрудно-янтарные глаза горели, как раскалённые угли. Шерсть на спине поднялась, и он мерно мёл хвостом, поднимая искрящуюся сыпь притихших в низеньких сугробах снежинок высоко к полуденному солнцу. Под его вспотевшими и разгорячёнными подушечками лап уже причмокивал снег.

– И всё же я уверен, что если ты попросишь у него прощения, искренне… – жалко бормотал Астра.

– Искренне?! – вскричал тигр, приподнимаясь на задние лапы. – Ну не бывает так, что всё можно исправить одним только словом! Есть поступки, которым нет прощения, не было и никогда не будет, непростительные ошибки, – хрипло, словно давясь, прошипел он, подступив к Астре и одарив его в лицо горячим дыханием, отчего тот прищурил глаза, опустил голову и уши. Но всё-таки, набравшись смелости, юный кинокефал сказал:

– Я думаю, что твой поступок не из таких. Где нет прощения, так там где не действуют законы природы, в мире мёртвых, а не в нашем мире – мире живых.

– Не действуют законы природы, говоришь… – желчно усмехнулся Алатар. – А если я тебя прямо сейчас лишу хвоста, ты меня простишь тут же, на месте? – прямо спросил Алатар, приостановившись, и было видно, что он не шутил. – А то говорить мы все горазды. Давай я прижму тебя к ближайшему дереву, тут их пруд пруди – выбирай любое, и одной своей когтистой лапой… А после ты меня прощаешь и зла на меня не держишь. Ну, как тебе, согласен?

Астра остановился, пересиливая непонятный страх перед усталым и беспокойным сознанием Алатара, но, обняв себя за плечи, с опущенной головой, высоко задирая колени и набирая в сапоги снежную крупу, марионеточным, маховым шагом побрёл, не оглядываясь, к одинокому кедру.

Добредя до него, он упёрся ладонью в ствол с опоясывающей его ледяной коркой, отдышался и в её отражении разглядел, как позади шагает Алатар, стараясь ступать след в след, – и всё равно проваливался в трескучий снег, но не сводил охотничьего взгляда с его спины. Когда тигр подошёл почти вплотную, а ладонь начало покалывать от холода, юный кинокефал с трудом отодрал её от корки: рука, как нарочно, примёрзла к обледенелой коре и не хотела отлипать. И когда отодрал руку, только тогда он повернулся к Алатару, безвольно смотря на него полузакрытыми глазами.

Алатар улыбнулся чужой улыбкой; он медленно положил тяжёлую лапу на грудь кинокефалу, навалился на него и, рассчитав силу, чтобы не раздавить его разом своей массой, прижал к кедру. Грудная клетка Астры схлопнулась, как двухстворчатый моллюск: было не вдохнуть, не выдохнуть, а много повидавший на своём веку кедр с посапывающим дремлющим стоном закачался из стороны в сторону, засыпая их хлопьями снега.

– Сказать тебе, почему я тогда не хотел, чтобы ты лечил мою лапу мёртвой водой, а? Сказать, ну?! – процедил сквозь зубы Алатар. Из кроны, взбивая крыльями, вырвался ястреб-тетеревятник, безысходно и тревожно крича. – Ты не думал своей пустой головой, что, может быть, я хотел чуточку, самую малость, пострадать? Быть может, что-то тяжёлое лежало у меня на душе, тянуло её вниз. Меня совесть мучает, Астра, знал бы ты как. Я просил одного: чувствовать хоть что-то, и тут как нельзя кстати – сломанная кость. Она была для меня вовремя данным лекарством, противоядием. Боль, хоть на время, но смыла, как вода, все мои страдания, очистила меня огнём. Но нет, я только и слышал что: «вода, вода, давай ты попьёшь воды»! Думал, спасаешь меня? Так вот, не спас.

– Ты во всём виноват, – корчил лицо Астра, пытаясь захватить ртом побольше воздуха, чтобы хватило на разговор. – Ты трус, тебе духу не хватило раскрыться передо мной. Все эти недомолвки, тайны! Тебя с нами не было. С нами был какой-то другой бенгардийский тигр, но не Алатар. А настоящего Алатара мы так и не встретили в тех пещерах. Ты никому не доверял. И мне ты не верил. Ты трус!

– Не смей меня так называть… – прорычал тигр.