Ничего кроме надежды - Юрий Слепухин

Романы Юрия Слепухина имели поэтому нелегкую судьбу. Например, последний из них был напечатан в «Неве» с немалыми купюрами (тогда иначе было нельзя); теперь движение к правде стало свободнее, полнее. Стало быть, и «вопросы» начинают поддаваться пониманию. И, может, потому становятся «решимее». Они – как это нередко бывало в литературе о войне – все меньше упираются в идеологические догмы. События переживаются героями Юрия Слепухина – и нами, читателями, – на человеческом уровне. Поясню эту мысль: я, например, очень высоко ставлю роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба». Но это – роман непримиримой идеологической антитезы. Там противники никогда не поймут друг друга. Они – смертельные враги. У Гроссмана – кромешный ужас взаимонасилия идей, столкнувшихся в слепой взаимной ярости. И принесших все человеческое в жертву своей догме. Такую же полемику вели в своих книгах многие (напомню из недавних еще Георгия Владимова). Но в таком мире ЧЕЛОВЕКУ НЕЛЬЗЯ ЖИТЬ! Это мир взаимо- и самоуничтожения. В романах Юрия Слепухина почти нет этого накаленного, доведенного до самоослепления идеологического бесовства – и с той и с другой стороны – перед которым бессильно все живое: народная мудрость, человеческое сердце, разум, душа. Юрий Слепухин не обличает, не казнит людей не подлежащими обжалованию приговорами, – он думает вместе с людьми, старается понять их – и тех, и этих. Не давит на читателя, и поэтому читатель ему верит. И верит потому, что получает возможность разбираться в происходящем сам! Юрий Слепухин показывает: а как все это было, как люди переносили (или не переносили!), как жили (и как погибали); он дает честные и компетентные показания. И тогда перед нами встает правда истинного правосудия: не умолчу, не солгу, не поддамся каким бы то ни было соблазнам.

И лишь в редких случаях – эти случаи воспринимаются как событийный «комментарий» – возникают вполне возможные сами по себе эпизоды сюжетных обострений (комсомольское подполье в романе «Тьма в полдень»), антигитлеровский теракт («Сладостно и почетно»), заговор «остарбайтеров» («Ничего кроме надежды»)... Есть и другие острые повороты событийной интриги. Но, по-моему, все же не в этом главная сила Слепухина-романиста. Его книги не нуждаются в «оживляже». Правда Юрия Слепухина – в человеческой многоликости, в откровенности, с которой мы начинаем понимать разных людей, а не тратим свои симпатии и антипатии на идеологизированных марионеток, как это бывает порою и в книгах о войне.

Война встает в романах Юрия Слепухина как быт, но ставший антижизнью, странной «нормой», вытесняющей естественность человеческого существования. И даже довоенная, якобы еще «безвоенная» жизнь тоже встает со страниц романа и в воспоминаниях героев как странность.

Вот в чем одно из главных открытий Юрия Слепухина – война и жизнь вообще несовместимы. Война реальная или внушаемая пропагандой (особенно в первом романе) – это повседневная порча, калечение жизни. Война становится уродливой «нормой», и порча людей – тоже становится обычной, почти не вызывающей сопротивления («война все спишет»). Но в том то и сила прозы Юрия Слепухина, что он, его писательская интуиция, его чувство жизни взывают к восстановлению «общей ткани» существования, общего языка людей (пусть самых разных – наиболее глубоко это состояние переживают герои романов «Сладостно и почетно» и «Ничего кроме надежды»...) С этой точки зрения одну из самых интересных психологических и этических задач решает в этих романах Болховитинов – этот с восьми лет русский эмигрант, сталкивающийся и с советскими, и с нацистскими догмами, с людьми убежденными и людьми принужденными (например, ведущий в последнем романе спор с «власовцем») и старающийся понять всех!..

И хотя многие из персонажей романов не встречаются друг с другом – они живут в одном душевном «слое»: хотят разобраться в себе, в других и во всей этой страшной «мутирующей» действительности вокруг. Таков, например, Дежнев, испытывающий глубокое отвращение к навязанной ему войной «профессии убивателя». И внутренние борения Игнатьева в последнем романе, и страдания Татьяны Николаевой, и мучительные переживания Елены, и просто эпизодические, мимолетные, но ранящие сдвиги (например, в последнем романе, когда немецкая девчонка в форме «гитлерюгенд» попадает в советский плен и – от ужаса, в смятении, во внушенной себе безнадежности, ни во что не веря, взрывает гранатой себя и пожалевшего ее старого советского солдата: в душе человеческой оказываются расстроенными, выведенными из нормы самые простые и главные «рефлексы». И как трудно они восстанавливаются.). Непрощаемая вина войны в этом разобщении людей, в «расколе» великой единой правды, которую не заменить никакой «казенной» идеологией – с той ли, с другой стороны – отменившей общечеловеческую истину (а без нее не выжить: ни тогда, ни сейчас).

Перемены, которые мы – в России, да и во всем мире – пережили в XXвеке – сделали умы и души «портативными», способными к самым противоестественным превращениям. Вот одно из рассуждений Елены в последнем романе: «Да, странно, но иначе невозможно, пожалуй, иначе нельзя было бы жить – если бы не эта способность забывать даже самое страшное, смириться с потерей самого дорогого, войти в новый отрезок жизни – как входят в новый, не обжитой еще дом – налегке, оставив за порогом все прежнее...». В этом – вина войны, да и всей нашей истории перед истинной ЖИЗНЬЮ, перед человеческой ДУШОЙ. И хотя А. Твардовский писал в своей великой поэме: «Бой идет не ради славы. Ради жизни на земле», – та война все же слишком много сделала против жизни на земле (да и все остальные войны XXвека!). Это выражает внутренний дух военной тетралогии Юрия Слепухина.

Этим она включается в муки осмысления нашей военной истории – от написанных в обжигающем огне войны книг 40-х годов до наших дней – с книгами Владимира Богомолова, Константина Воробьева, Григория Бакланова, Василия Быкова, Светланы Алексиевич, Виктора Астафьева (с его жестоко правдивым последним незавершенным романом «Прокляты и убиты»)...

...Окинем хотя бы беглым взглядом романы слепухинской тетралогии – один за другим.

Вот «Перекресток», первый роман, задуманный еще в Аргентине, в годы вынужденной эмиграции. Там создана картина предвоенной, во глубине нарастающе тревожной, но во внушенном идеологией сознании всех его, особенно молодых персонажей, – бесконечно увлекательной, светлой жизни. Жизни, запланировано устремленной в грядущее – еще более счастливое и послушное.

Там завязываются судьбы молодых людей, тогда еще школьников, юных энтузиастов и оптимистов, которым, увы, предстоит пройти страшный путь через всякое на войне. Это Сергей Дежнев, Татьяна Николаева – племянница кадрового военного Николаева – Дядисаши, это Людмила Земцева, Леша Кривошеин (Кривошип), Володя Глушко...

В первых главах перед нами, как сказано, поток юной, радостной, увлеченной мечты, ослепляющей мысль. Вот Сережа Дежнев, старшеклассник: «Жизнь была слишком интересной, для того, чтобы ломать голову над ее смыслом». (А ведь придется, да еще как придется поломать! Вся жизнь окажется (точнее – внушенные представления о жизни!) – совсем иной, все полетит вверх тормашками в самом скором времени!).