Французский поцелуй - Эрик Ластбадер

Мун подхватил его беретту, перевернул обмякшее тело Волшебника на спину и загнал ствол пистолета прямо в разинутый рот, на всю длину ствола. Оставалось только нажать на курок.

Как часто он думал об этом моменте, можно сказать, даже мечтал о нем. И в его мечтах всегда фигурировал и Терри, всю жизнь балансировавший между силами добра и зла, между Хануманом и Раваной. Сейчас он, Мун, мог восстановить пошатнувшееся равновесие, нажав курок. Но после его короткой остановки в Сикайне он почувствовал, что не в силах принять на себя такое решение. Это дело богов, а не людей, — уравновешивать чашки весов.

Вернее, он мог помочь чашкам уравновеситься только мысленно, да еще через добрые дела, которые совершит. Но не убийством злодея. Убийства Мун уже был не в состоянии совершить. Будда был прав. Нет такой вещи, как душа человека, если понимать ее как нечто станичное, постоянное. Если она и существует, то только в вечном изменении. Так учили Муна в монастырской школе в Сикайне, и так он чувствовал сейчас с необычайной ясностью.

Новый Мун поднялся из пепла старого. У него не было желания убивать. Более того, он не видел в этом необходимости.

Его рука, сжимающая рукоятку беретты, разжалась. Он встал, а она так и осталась вытарчивать из разинутого рта Волшебника, как странная металлическая руна или стигмата.

Он вышел в коридор и остановился у обрызганной кровью стены, склонился над Ма Варадой, чтобы удостовериться, действительно ли она мертва, как о том говорил ему его инстинкт. Его пальцы притронулись к ее щеке, к ее губам, к ее векам. Ресницы ее были мокры от слез.

Вспомнив, как она висела вверх ногами на кресте в лагере Генерала Киу, он задумался на мгновение о качестве ее жизни, о природе ее воскрешения. Затем он быстро вернулся в комнату, заглянул в чемодан, пытаясь разгадать, куда Волшебник собирается ехать. Посмотрел на билеты, кивнул головой своим мыслям. Какие здесь могли быть сомнения? Внимательно оглядел весь дом, ища следов Леса Мечей. Ничего не нашел. Возвратившись к чемодану, опять посмотрел на билеты. А через мгновение он уже ничего не видел в этой комнате.

Он слышал пение молитв, звоны медных гонгов, сзывающих на молитву. И он тоже решил помолиться. Но за себя или за Волшебника он молился, — этого Мун не знал.

* * *

Диана открыла глаза и ее взору открылась смерть. Значит, вот она какая, притаившаяся у твоего изголовья, когда приходит кончина и вечность готова поглотить тебя? Она молилась Богу, чтобы он отвратил смерть, и Бог услышал ее молитву.

Она сделала мучительный вдох, от которого все ее тело содрогнулось, и поняла, что живет. Она попыталась пошевелиться и вскрикнула. Боль буквально ослепила ее. Она слышала, как колотится ее сердце, как легкие сжимаются и разжимаются с такими хрипами, словно нагнетают в организм не воздух, а рок-н-рольные ритмы.

Она взглянула на свое тело и вокруг него. Везде было столько крови, что она чуть было опять не потеряла сознание, но поборола слабость: если она сейчас уснет, то, возможно, не проснется никогда.

Сознание прояснилось и она попыталась думать логически: «В меня стреляли и я ранена. Насколько серьезно? Я умираю? Как мне спастись?»

Диана закрыла глаза и сделала глубокий вдох. — Это мне не поможет, — подумала она. Холодные щупальца паники уже снова превращали ее разум в первозданный хаос, неспособный к логическому мышлению. Это не Путь, о котором ей говорил ее сэнсей.

Она открыла глаза и оглядела комнату. Прежде всего она увидела кровать, подпорченное плесенью покрывало, все залитое кровью — ее кровью. О Боже!

Еще один мучительный, конвульсивный вдох.

Рядом с кроватью ночной столик. А на нем металлическая лампа, пепельница, черный телефон.

Телефон!

Теперь только до него добраться. Она попыталась подняться и обнаружила, что не может даже пошевелиться. Сердце мучительно вздрогнуло при мысли: Парализована! Она заплакала, чувствуя, как горячие слезы бегут по щекам, падают на окровавленный ковер на полу.

Когда буря в ее сердце утихла, она подумала: «Ты же еще ничего не знаешь! Прекрати морочить себе голову понапрасну и постарайся добраться до телефона, черт бы его подрал!»

Она оттолкнулась рукой от стены, шершавой от засохшей крови, плюхнулась лицом в ковер, поползла на животе, как змея.

Сердце бешено колотилось, воздух, казалось, обжигал ее измученные легкие. Каждый вдох пронзал все внутренности, как раскаленными вилами. Упираясь локтями в ковер, превозмогая жуткую боль, она преодолевала пядь за пядью. Скрипела зубами и ползла, пока боль не пригвоздила ее к полу, пронзив насквозь.

Она лежала лицом вниз, тяжело дыша. Все мерцало и переливалось перед ее глазами и на какой-то момент ей показалась, что она опять вырубилась. Возможно, ветерок от кондиционера оживил ее, а, может, она и не теряла сознания на сей раз, но только она вдруг почувствовала, что надо двигаться вперед. Надо, но невозможно. Боль была просто чудовищная, и она не могла сдвинуться ни на дюйм.

Тогда, положив голову на вытянутую руку, она исхитрилась поглядеть назад и увидела свои ноги, лежащие, будто мертвые, одна на другой, зацепившись за бронзовую основу торшера. И тогда она закричала от злости и от отчаяния, потому что до этого момента она не знала, как унизительно все это выглядит со стороны.

На какое-то мгновение она утратила всякую силу воли. Это было слишком ужасно: шок, дикая боль и ее кровь повсюду. Кровь была везде, куда бы она ни посмотрела, и ползла она по собственной крови.

Сердце ее так колотилось, что она чувствовала, что оно вот-вот разорвется. Еще сердечного приступа сейчас не хватает, в довершение всех бед: трах! — и нет ваших. Очень даже просто. И все исчезнет.

Но ведь не исчезает! — напомнила она себе. Я здесь! И я живу!

Она снова стала собираться с силами для следующего мучительного рывка к заветному телефону. Она дотянулась до своих ничего не чувствующих ног и со стоном оторвала сначала одну, а потом и другую от основания торшера. Затем, извиваясь всем телом, она двинулась вперед, работая изо всех сил локтями, выжимая из-под век невольные слезы боли. Она разговаривала сама с собой, даже напевала себе колыбельные песенки, запомненные с детства, пытаясь подбодрить себя, внушая себе, что с ней все в порядке, она в безопасности и ей хорошо. Думала о Сиве, представляла себе, как он поцелует ее и попросит стать его женой. А потом они пройдут между рядов церковных скамеек к алтарю и произнесут свои обеты. Интересно, что женщина чувствует, когда в ней зарождается новая жизнь, когда округляется живот, в котором начинает оформляться дитя — ее дитя!.. Наконец она уткнулась лбом в ножку ночного столика и, протянув руку, дернула на себя телефонный провод. Набрала 911.

— Сержант полиции Диана Минг. В меня стреляли и я тяжело ранена. — Затем она дала адрес ее гостиницы и номер домашнего телефона капитана Кляйна.

После этого она все-таки вырубилась, потому что, открыв глаза, она увидела, что лежит на носилках, а над ней склонилось озабоченное лицо Джо Кляйна.

— Диана, ты меня слышишь?

Она кивнула головой, сморщившись от боли.

— Кто в тебя стрелял? Ты видела его лицо? Она все время ощущала какую-то суету вокруг носилок, на которых лежала, но все это происходило за пределами диапазона ее зрения. Потом она вдруг почувствовала, что не может пошевелить головой.

— Это врачи тебя обездвижили, — объяснил Кляйн, увидев ужас на ее еще более побледневшем лице. — Так, на всякий случай.

— Насколько все скверно? — спросила она, вспомнив, что примерно этот же вопрос задал Сив, придя в себя после того, как на него было совершено нападение на крыше в Чайна-Тауне.

— Пока еще рано судить, — ответил Кляйн. — Диана, ты знаешь, кто это был?

— Да. — А про себя подумала, что необходимо немедленно связаться с Сивом.

— Так кто же это?

— Капитан, мне нужен телефон. — Тут она почувствовала, что ее куда-то покатили.

— Потом. Сейчас тебя отвезут в больницу.

Ее катили к дверям, и она могла лишь умолять его взглядом. — Капитан, это дело жизни и смерти! — Ей надо немедленно сообщить Сиву, что случилось, но, главное, дать ему имя и адрес человека, которому Рид Паркес собирался позвонить: ей сообщили это из службы связи, когда она была в своем офисе в последний раз. Из-за того подонка погиб Брэд Вульф, а за ним и Чарли Карнов и Рэнди Брукс. Ей повезло немного больше.

Джо Кляйн смотрел на нее во все глаза. Она подумала, что ее шеф, наверно, возмущается, почему она не может сказать это ему. Наконец, он кивнул. — Я распоряжусь, чтобы принесли переносной телефон из моей машины. Ты сможешь переговорить с кем тебе надо по пути.

Откуда-то спереди раздался голос, очевидно, одного из санитаров скорой помощи.

— Доктор не раз...

— Пошел он куда подальше, этот доктор, — отрезал Кляйн. — Вы слышали, что она сказала. Требования моих людей должны выполняться в первую очередь, а требования докторов — потом.