Акселерандо - Чарльз Стросс

«Да» — говорит он ледяным голосом, стирая прохождение взмахом руки. «Чего тебе нужно?»

«Я не знаю, с чего начать». Аннетт молчит. На мгновение на ее лице проступает усталость, невыразимая никакими словами. Сирхан начинает сомневаться — а не пытается ли он распространить вину слишком далеко? Эта девяносто-с-лишним-летняя француженка, давняя любовь всей разбросанной жизни Манфреда — последний человек, который стал бы им манипулировать. И уж точно — не таким неприятным и затрагивающим личное способом. И все-таки, ни в чем нельзя быть уверенным. Семьи — странные механизмы. Нынешние версии его отца и матери — далеко не те люди, которые прогнали его растущий мозг через пару дюжин альтернативных жизней еще до того, как ему исполнилось десять — но нельзя закрывать глаза на их влияние. Как и на то, что они могут воспользоваться помощью тети Нетти, чтобы оттрахать его мозг. «Нам надо поговорить о твоей матери» — говорит она.

«Нам надо… Надо нам?» Сирхан разглядывает внезапно образовавшуюся в комнате пустоту, как от вырванного зуба. Отсутствие говорит сколько же, сколько и присутствие. Он щелкает пальцами, и за его спиной материализуется замысловато украшенная скамейка из прозрачного синеватого роботумана. Он садится, а Аннетт пусть делает, чего хочет.

«Oui». Она засовывает руки в карманы рабочего комбинезона — очень далекого от ее обычного стиля — и прислоняется к стене. С виду она так молода, как будто всю свою жизнь носилась по галактике на скорости в «три девятки» от световой, но в ее позе чувствуется древняя усталость и тяжесть целых миров. «Твоя мать за огромную работу взялась, и сделана эта работа быть должна. Ты, со своим хранилищем архивов, еще годы назад согласился с этим. Теперь проложить делу путь наружу она пытается, и затем кампания нужна, чтобы выбор перед избирателями вынести, как нам лучше всего целую цивилизацию перенести. Я спрашиваю тебя, почему препятстсвуешь ты ей?»

Сирхан пытается совладать со своей челюстью. Ему хочется плюнуть. «Почему?» — бросает он обратно.

«Да. Почему?» Аннетт сдается, и наколдовывает себе стул из запасов роботумана, вихрем вращающегося под потолком. Она садится и рассматривает Сирхана. «Это вопрос».

«Я ничего не имею против ее политических махинаций» — напряженно отвечает Сирхан. «Но ее незваное вторжение в мою личную жизнь…»

«Какое вторжение?»

Он смотрит непонимающе. «Это вопрос?» Некоторое время он молчит. «Посылать эту распутницу ко мне прошлой ночью…»

Аннетт смотрит еще пристальнее. «Кого? О ком ты говоришь?»

«Эту, эту бесстыжую женщину!» — выплевывает Сирхан. «С чего она взяла, что может… Если это отец решил посводничать, он настолько ошибается, что…»

Аннетт качает головой. «Ты с ума сошел? Твоя мать всего лишь хотела, чтобы ты познакомился с ее выборной командой, чтобы присоединился к планированию программы. Твоего отца вообще нет на планете. А ты так сорвался. Ты очень, очень расстроил Риту, ты знаешь об этом? Рита — наш самый лучший специалист в составлении материалов и поддержании веры… И ты ее расстроил до слез. Что с тобой не так?»

«Я…» — запинается Сирхан. «Она — кто?» — спрашивает он с пересохшим ртом. «Я думал…» Он умолкает. Ему совсем не хочется говорить то, о чем он подумал. Эта нахальная девка, эта распутница… Это — участник предвыборной кампании его матери? А вовсе не плана по его растлению? Что, если все это — чудовищное недопонимание?

«Я думаю, тебе необходимо перед кое-кем извиниться» — прохладным голосом говорит Аннетт, вставая. У Сирхана голова кружится. В дюжине окон внутреннего взора прокручиваются записи с вечеринки с точки зрения остальных присутствовавших, и он поражается увиденному. Настолько, что даже стены вокруг мерцают от ужасающей неловкости. Аннетт удостаивает его чуть презрительным взглядом. «Когда сможешь ты с женщиной, как с человеком вести себя, тогда говорить снова сможем мы. До тех пор». Она встает и идет из комнаты, оставляя его наедине среди осколков разбитого вдребезги гнева. Пораженный и оцепенелый, он пытается снова сосредоточиться на своем проекте. «Это действительно был я? Неужели со стороны я выглядел так?» А план-древо медленно вращается перед ним, широко раскинув обнаженные ветви, готовые наполниться плодами-узлами инопланетной межзвездной сети, как только он сумеет убедить Айнеко вложиться и устроить ему путешествие во тьму с обходом в глубину.

* * *

Был когда-то Манфред стаей голубей. Он рассеял свой экзокортекс по множеству птичьих мозгов, клевавших себе яркие факты и испражнявшихся полупереваренными выводами. Переход обратно в человеческую форму сопровождается неизъяснимо странными ощущениями (даже с отключенным секс-драйвером, который проще просто обесточить, покуда он еще не привык, что у него лишь одно тело). Это — не только постоянная боль в шее из-за попыток посмотреть левым глазом через правое плечо. Манфред потерял привычку генерировать поисковые потоки, чтобы расспросить базу данных или робокуста, и теперь вместо этого просто пытается разлететься во всех направлениях, что обычно заканчивается падением навзничь.

Но сейчас это не досаждает. Манфред удобно уселся за потускневшим деревянным столом в пивной веранде бара, поднятого откуда-то, наверное, из Франкфурта, рядом с рукой — литровый стакан соломенного цвета жидкости, а в затылке приятно щекочет успокаивающий шепоток множества ручейков знания. Большая часть его внимания сосредоточена на Аннетт, которая сидит напротив и разглядывает его со смесью заботы и привязанности на чуть нахмуренном лице. Они уже почти треть столетия жили своими жизнями, ведь она тогда решила не выгружаться вместе с ним — но он все еще очень настроен на нее.

«Сделай что-нибудь с этим мальчиком» — сочувственно говорит она. «Еще чуть-чуть, и он крепко расстроит Амбер. А без Амбер у нас появятся сложности».

«Я и с Амбер собираюсь что-нибудь сделать» — парирует Манфред. «В чем был смысл не предупреждать ее, что я иду?»

«Мы хотели сделать это сюрпризом». Аннетт почти дуется. С момента своего перевоплощения он еще не видел ее такой, и в нем пробуждаются теплые воспоминания. Он тянется через стол и берет ее за руку.

«Знаешь, пока я был стаей, у меня не было возможности по достоинству оценивать прелесть людей…» Он поглаживает тыльную сторону ее запястья. Через некоторое время она отстраняется, но медленно. «Я думал, ты справишься со всем этим».

«Со всем этим…» — качает головой Аннетт. «Она же твоя дочь. Помнишь? Слушай, неужели у тебя все участие закончилось?»

«Пока я был птицами?» Манфред наклоняет голову на бок так резко, что в шее опять стреляет. Он морщится. «Наверное, да. Теперь появилось снова, но кажется, она на меня обижена».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});