Миклухо-Маклай. Две жизни «белого папуаса» - Даниил Тумаркин

Пройдя Северное море, «Петр Великий» вышел на просторы Балтики. Несмотря на лето, Николай Николаевич, привыкший к жизни в тропиках, отчаянно мерз, особенно по вечерам, и это отрицательно сказывалось на его здоровье. 31 августа броненосец бросил якорь на Кронштадтском рейде. Михаил Николаевич встретил брата на паровом катере, предоставленном начальником порта М.Н. Кумани, бывшим командиром «Изумруда». Экипаж катера помог быстро выгрузить объемистый багаж путешественника и перевез братьев в пассажирскую гавань Кронштадта, откуда они на рейсовом пароходе добрались до Петербурга.

Вечером в неуютной квартире на Малом проспекте Васильевского острова, которую издавна снимали Миклухи, когда жили в Петербурге, собрались родственники и школьные товарищи путешественника. Забыв о своих привычках, усталости и мучившей его невралгии, Николай до поздней ночи просидел под зеленым абажуром у самовара. Он рассказывал матери, брату и друзьям о своих странствиях, узнавал, что произошло в семье и в стране за 12 лет с тех пор, как он отправился в дальний вояж на «Витязе». Им было о чем поговорить.

Миклухо-Маклай прибыл в Россию, существенно отличающуюся от той, которую он оставил в 1871 году. После убийства Александра II новый император взял курс на сворачивание «великих реформ» и сохранение незыблемости самодержавной власти. Революционное движение было разгромлено — наиболее активных террористов казнили, прочих приговаривали к длительным срокам тюрьмы и каторги. Величайший русский историк XIX века Василий Ключевский на закате своих дней записал в дневнике невеселые размышления о режиме Александра III: «Решено было окорнать реформы и добросовестно, открыто признаться в этом. Правительство прямо издевалось над обществом, говорило ему: вы требовали новых реформ — у вас отнимут и старые»[761]. Ключевский подчеркивал, что такими методами «крамола» не излечивалась, а лишь загонялась внутрь, в подполье, что предвещало в недалеком будущем великие потрясения. Вторя ему, Александр Блок писал:

Раскинулась необозримоУже кровавая заря,Грозя Артуром и Цусимой,Грозя Девятым января.

Уже в первый вечер после прибытия в Петербург Миклухо-Маклай узнал много подробностей о положении в стране от младшего брата, связанного с революционными народниками, и от гимназического приятеля Василия Филипповича Суфщинского — присяжного поверенного, близкого к либерально-демократическому крылу освободительного движения. Однако Николай Николаевич, еще в 1864 году провозгласивший отказ от революционной борьбы во имя служения науке, отнюдь не помышлял о присоединении к либералам или народникам. Полученная информация ему была нужна для определения правильной тактики, которая позволит добиться поставленных целей. Путешественник понял, что все будет зависеть от позиции царя. Поэтому он сразу же обратился к Семенову и Остен-Сакену с просьбой помочь получить аудиенцию у Александра III и стал искать подходы к всемогущему обер-прокурору Священного синода Победоносцеву, которого столичные остряки прозвали «вице-императором».

Восторженный прием в России

Русская общественность с нетерпением ожидала приезда легендарного путешественника. Как только стало известно, что он выехал из Сиднея на родину, в печати стали появляться статьи о Миклухо-Маклае, снабженные его портретами и репродукциями его рисунков. Корреспонденты газет и журналов, находившиеся в портах, куда заходил корабль с именитым путешественником, старались брать у него интервью. Особенно усердствовала газета «Голос», которая отслеживала все этапы пути Миклухо-Маклая и стремилась выяснить точную дату его прибытия на родину. Николай Николаевич, который — вопреки утверждениям Моно — был отнюдь не чужд саморекламе, посылал в «Голос» по просьбе редакции короткие телеграммы по этим вопросам.

Не имея возможности представить в РГО доказательства важности и многообразия своих исследований в виде рукописей, Николай Николаевич тщательно обдумал и подготовил за время плавания подробные конспекты лекций о своих экспедициях и лабораторных изысканиях, чтобы представить «товар лицом» Географическому обществу. В просторной каюте, отведенной ему на «Петре Великом», он на больших листах ватмана вычертил схематические карты, изобразил в красках увеличенные копии своих рисунков, отобрал для демонстрации на лекциях и беседах образцы оружия, одежды и утвари папуасов и других океанийцев, взятые для этой цели из Сиднея.

Работа над лекциями была весьма полезной и по другой причине: впервые исследователь попытался обобщить весь собранный материал, расположить его в определенной последовательности, сочетать увлекательный рассказ о своих странствиях с сообщением строго научных результатов проведенных исследований. В этом смысле лекции стали одним из этапов в мучительном для него процессе обдумывания структуры обещанных трудов.

По прибытии в Петербург Миклухо-Маклай нанес визит Семенову и попросил дать ему возможность прочитать три-четыре лекции. Петр Петрович удовлетворил просьбу путешественника и приказал напечатать в газетах объявление о предстоящих «Чтениях». Но переговоры об оказании финансовой помощи Миклухо-Маклаю подвигались вперед туго. Чтобы оказать давление на Географическое общество, Николай Николаевич организовал, — вероятно, с помощью Суфщинского — «утечку» в газеты: совет РГО якобы принял решение не выделять путешественнику никаких средств. Этот слух вызвал шквал возмущения в печати. Семенову пришлось, воспользовавшись случаем, публично его опровергнуть. Он дипломатично заявил, что РГО «сделает со своей стороны все возможное, чтобы при содействии правительства и всего русского общества напечатать труды нашего знаменитого путешественника»[762].

Первое «Чтение» состоялось 29 сентября в зале Географического общества. Зал был заполнен до отказа, люди толпились в проходе и даже в смежной комнате. Репортеры разглядели среди присутствовавших товарища (заместителя) министра иностранных дел, генералов и адмиралов. При появлении путешественника, которого вел под руку П.П. Семенов, раздался оглушительный, долго не смолкавший гром аплодисментов. После короткого приветственного слова Семенова Николай Николаевич начал выступление в разом притихшем зале. Люди с огромным любопытством рассматривали поседевшего исследователя, жадно внимали каждому его слову. Точнее всех Маклая-лектора охарактеризовал известный историк русской литературы Петр Николаевич Полевой, издатель еженедельника «Живописное обозрение»: «Миклухо-Маклай довольно плохо говорит по-русски — результат его 12-летних странствований и пребывания на чужбине — и не обладает способностью к гладким фразам и ярким эффектам. Говорит он тихо, вяло, ищет иногда подходящие выражения и за недостатком их иногда вставляет иностранные слова. <…> Главное достоинство и главный недостаток этих лекций заключались в их замечательной простоте и в том полнейшем равнодушии, с которым автор относился к своему собственному рассказу. Каждый слушавший его понимал, что он говорит только правду, что он рассказывает только о том, что сам видел. <…> Но под этим равнодушием, под этой правдивой красотой рассказа, слышалось глубокое сознание совершенного подвига, глубокое сознание того, что рано или поздно подвиг должен быть оценен по заслугам и достоинству»[763].

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});