Сфинкс - Тобша Лирнер

За нами послышался треск, и я круто обернулся.

— Нас кто-то догоняет? — прошептал я Амелии.

Мы остановились и осмотрелись. Вдали, на фоне сумеречного неба у береговой полосы, мелькнули два луча фонарей. Их путь прерывался стволами деревьев и низким кустарником. Мне показалось, что лучи отражались в сверкающих глазах сотен прятавшихся в подлеске зверей. Я покрылся потом от ужаса, и в это время ветерок донес до нас тихое бормотание — разговаривали двое мужчин. Я не сомневался, что узнал голос Уоллингтона, и больше не сомневался, что он идет за нами по пятам.

— Поторопитесь, и как можно тише, — чуть слышно приказала Амелия, снова взяла меня за руку и увлекла к привязанной к бревну лодке. Это оказалась местная фелюга из тростника с безжизненно висевшим на единственной мачте примитивным парусом и масляной лампой на шесте с другой стороны. С хлопаньем крыльев сокол опустился на борт, склонил голову набок и ждал.

Ночь, как обычно бывает в пустыне, быстро опускалась на землю. Горизонт освещал лишь далекий отсвет средневекового города Шали — редкая морось огоньков в тех домах, где еще сохранились жители. Я забрался в лодку вслед за Амелией. Она, стараясь работать как можно тише, отвязала веревку, зато моя неуклюжая возня была далеко слышна в ночном воздухе. Я пытался пронзить взглядом темноту, но никого не видел. Однако это не означало, что наших врагов там не было. Понимая, что чувства меня обманывают, я коснулся лямок, удерживавших за спиной рюкзак с астрариумом. Воображение превращало любую тень в сказочное существо, обострившийся слух не позволял определить, что близко и что далеко. Над нами взошла луна — три четверти испещренного кратерами диска. Она словно звала меня, и тысяча белых рук блестели и манили к себе. Амелия проследила за моим взглядом.

— Древние египтяне верили, что луна — промежуточная остановка возносящихся душ.

Во что я влип? Пригнувшись как можно ниже, я прекрасно сознавал, что мы отлично видны с берега.

Амелия оттолкнулась от бревна, сокол взмахнул крыльями, и мы, отчалив от берега, поплыли по мерцающей воде. Я нерешительно посмотрел на свою спутницу. Она словно выросла, обрела властность, и мне показалось, что ее лик озаряло сияние. Амелия подняла парус и объявила:

— Мы вступаем в воды Осириса.

Безжизненный парус надулся и выгнулся, словно белое крыло ибиса. Лодка, поскрипывая, набирала скорость, за нами неслись насекомые, и нос, разрезая воду, покрывал рябью качавшееся на поверхности огромное белое отражение луны.

Я окинул взглядом залитое бледным светом озеро. Плеск воды о борта становился все громче, пока не стал подобен грому разбивавшихся о камни громадных волн. Но, несмотря на шум, я не видел ничего, кроме легкой зыби на поверхности озера. Снова ощутив холодок страха, я бессознательно ждал, что на горизонте вот-вот появится приливная волна и грозным валом нависнет над нашими головами. Контуры вещей теряли четкость, словно менялись законы физики и молекулярная структура всего, что я знал. Я пригнулся в лодке еще ниже и усилием воли привел звук в соответствие с тем, что видел, — постепенно грохот разбивавшихся о камни волн стих. Значит, это можно контролировать, обрадовался я. Можно контролировать демонов. И напомнил себе, что пришел сюда ради Изабеллы и ради Египта, который мы оба любили. Я завершу ее путь, даже если это грозит мне смертью. Реальность этой мысли пронзила сознание и растворилась в моем существе.

Как только я поздравил себя с тем, что овладел чувствами, поверхность озера раскололась, блеснуло что-то голубовато-белое и снова ушло на глубину. Затем отчетливо послышался стук в деревянный корпус фелюги. Принудив себя взглянуть за борт, я увидел, что по воде плывет тело — белые ноги, маленькие груди, почти не оставлявшие следа на воде, длинные волосы струились, закрывая лицо. Я сразу ее узнал: это была Изабелла. Течение отогнало волосы с лица, женщина открыла глаза и посмотрела на меня.

Я выкрикнул ее имя и, полный решимости на этот раз спасти, вскочил на ноги. Я больше не допущу трагедии ее смерти, и наши жизни пойдут правильным путем: долгое совместное будущее, дети, старость. Я не позволю ей умереть. Когда моя рука потянулась к белым ногам, лодка опасно накренилась.

— Там Изабелла!

Амелия втянула меня обратно.

— Тихо, Оливер. Она не настоящая.

Я сопротивлялся, плакал, не таясь, испытывая единственное желание — прижать к себе жену, чтобы ей не было холодно. Снова свесился за борт. Изабелла все еще находилась рядом, и ее кожа белела, словно брюхо дохлой рыбы. Губы шевельнулись, и она прошептала:

— Помоги.

Я изо всех сил старался подавить порыв броситься в воду. Закрыл глаза. А когда открыл, белые бедра Изабеллы засасывало в водоворот, а рядом резал воду неровно зазубренный крокодилий хвост.

— Этого нет, это не на самом деле, — твердил я себе, задыхаясь и давясь от страха словами. Пот заливал лоб, и на мгновение мне показалось, что я вот-вот потеряю сознание. Я повторял и повторял свою мантру, а ветер в это время подхватил лодку и понес к противоположному берегу.

Мы оказались почти в середине огромного отражения луны. Мне чудилось, что планету сотрясают оглушающие вибрации, воздух звенел, словно пели тысячи цикад. Если за нами гнались, то не могли не заметить. Но тут я увидел, что в центре сияющего миража от воды поднимается туман. Он начал закручиваться словно маленький смерч, будто само отражение луны обретало форму. Ветер погнал лодку в гущу тумана. Внезапно вокруг раздалось хлопанье миллионов крыльев: крохотные насекомые слепо бились мне в лицо, путались в волосах, залепляли ноздри, не давая дышать. Это были ночные мотыльки — довольно крупные создания, они свивались в одно плотное облако. Казалось, сам воздух источал удушающую пыльцу, когда я, отмахиваясь от них, колотил ладонями бархатистые тельца, стараясь освободить пространство для очередного вдоха. Легкие рвались из груди, но тут Амелия взяла меня за руки и, лишая возможности сопротивляться, прижала к бокам.

— Смиритесь. — Оболочка слова упала на меня, как пыльца мотыльков, покрывшая язык, забившая ноздри, осевшая на пылающих веках.

Так мы и сидели, заключив друг друга в самые странные на свете объятия: Амелия за моей спиной, между нами астрариум. Она крепко сжимала меня и не давала шевелить руками. А фелюга тем временем плыла сквозь тучу обезумевших насекомых, носившихся беспорядочными кругами, словно они сами не могли понять, как очутились в этом месте.

Берег впереди начал обретать форму, а крылья мотыльков стали жестче и, окрасившись радугой ярких тонов, заблестели в свете фонаря. Я присмотрелся к насекомым, которые вились прямо у меня под носом. Их тяжелые, как у шмелей, тела неуклюже преодолевали силу притяжения, прозрачные крылья с шумом взбивали воздух. Я с удивлением узнал в них скарабеев — священное олицетворение, символизирующее возрождение бога Ра.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});