Бывших не бывает - Евгений Сергеевич Красницкий

произвела на зрителей. Хотя, услышав от отроков термин «змей шестикрылый» в адрес изделия и «хероносец» в адрес отрока, им управляющего, совсем не по-пастырски рассвирепел от души, дал доморощенным Цицеронам по шее, а их командиру в совершенно не благочестивых выражениях порекомендовал примерно выпороть словоблудов.

Как ни странно, этот эпизод изрядно поднял авторитет священника среди отроков Младшей стражи.

Уши у урядников вытянулись во время разноса хуже, чем у осла, а поручик Василий даже записал непереводимые греческие идиомы отставного хилиарха. Отца Меркурия бросило в пот, когда он услышал, как вышеупомянутый поручик, заслуживший своей религиозностью прозвище Святоша, орёт на провинившегося отрока: «Гамо то, ре малака!»

Нет, священник был рад, что парень выказал рвение в изучении греческого языка, но считал, что следует начинать с других слов.

А потом боярин Кирилл со свитой отправился в Туров. Ставить на кон сотню, свою голову и голову внука. По этому случаю отец Меркурий отслужил молебен.

«Однако, Макарий, остаётся только пожелать патрикию Кириллу удачи. Нахождение на плечах твоей головы теснейшим образом с этой удачей связано. Не говоря уже о куда более ценных головах поднадзорного и Никодима.

Воевода явно решил показать при дворе свою значимость и уверенность. И для того взял с собой зодчего Кондратия и его ближайшего помощника. Архонт Туровский пожаловал Кирилла землёй под усадьбу, а воевода решил показать, что он не только хороший стратиг, но и знает толк в устроении земель. Далеко не у каждого патрикия даже дома есть в клиентах хороший архитектор.

Что ж, умно. Имеющий глаза да увидит, имеющий уши да услышит, а умеющий думать – поймёт.

Кстати, о Кондратии. Он предстал в новой ипостаси: трезвый, собранный, деловитый. И топор заткнут за воинский пояс. Тоже знак – кому попало носить отличие воина не позволят. И помощник его так же отмечен – он был с Кондратием у ворот во время бунта. Стало быть, воевода даёт понять, что под рукой его не только зодчие, но и архитектории, или, как тут говорят, воинские розмыслы. Такие есть не у каждого князя.

В Турове архонту Вячеславу и его синкилитикам будет о чём задуматься. Надеюсь, те письма, что я передал для епископа, Иллариона и Феофана, лягут на нужную чашу весов. Я постарался.

И, Господи, сделай так, чтобы за время дороги у архитектора Кондратия зажили пострадавшие рёбра, а то он после венчания заметно скособочен и двигается бочком, по-крабьи. Удивляюсь, как он вообще пережил первую брачную ночь!»

Воевода уехал, а жизнь в селе вернулась в привычную колею.

Отец Меркурий служил, разбирал дрязги, утишал страсти, насколько хватало умения, учил детей, навещал раненых.

Вот там, у раненых отроков, и настиг его ещё один интересный разговор.

Священник беседовал со Швырком, который вполне серьёзно взялся учить покалеченных отроков ремеслу резчика, как вдруг, светя рыжими усищами, к ним подошёл Лука Говорун.

– Не найдёшь время для беседы, отче? – полусотник был сама вежливость.

– Охотно побеседую с тобой, почтенный аллагион, – поклонился отставной хилиарх, жестом отпуская Швырка.

– Тогда прошу сегодня ко мне на обед, – Лука с достоинством поклонился.

– Благодарствую, почтенный аллагион, – священник поклонился ещё ниже.

Не успел отец Меркурий расстаться с Лукой Говоруном, как его опять перехватили. На этот раз жена Лавра боярыня Татьяна. Выглядела боярыня совершенно не боярыней: под глазами тёмные круги, лицо опухло от слёз, нос красный, и сама вся какая-то мятая, что ли… Сначала священник счёл это последствиями тяжёлой беременности и родов, благо и в эти моменты посвятили его болтливые прихожанки.

Вообще прихожанки оказались сущей казнью египетской. Впрочем, некоторые прихожане от них не отставали, а то и фору дать могли. Не раз священника после общения с ними посещали малодушные и греховные мысли. Отставной хилиарх как-то раз даже посетовал на это отцу Моисею – тот хоть и не был духовником отца Меркурия, но всё же священником. Не перед мирянами же слабость являть, на самом деле.

– А ты как хотел? – с усмешкой ответствовал брат во Христе и воздел наставительно палец. – То бабки церковные, суть передовой полк воинства сатанинского. Привыкай. Это тебе не монастырь.

Однако бабки – бабками, а Татьяна – Татьяной.

– Отче Меркурий, помоги! – супруга Лавра подпустила сырости и попыталась поймать руку священника. – Боюсь! Грех мой!

– В чём дело, дочь моя? – отец Меркурий слегка опешил.

– Любавушка моя слабенькой родилась, – Татьяна заломила руки. – Помрёт из-за греха моего! Спаси, батюшка!

– Не я спасаю, Господь! – повысил голос священник. – В чём грех твой? Чего ты боишься?

– Гостёна – подружка моя куньевская – у боярина Луки в холопках, – Татьяна всхлипнула. – В том грех! Я уж батюшку-свёкра молила выкупить, Лаврушу тоже. Нет, говорят! Судьба, мол, такая. А меня бог карает – доченьку забирает!

– Подожди!

– Вот, возьми! – Татьяна вытащила откуда-то пригоршню разного серебра, в основном украшений. – Спаси Любавушку! Выкупи её и деточек! Он тебя послушает!

– Успокойся, дочь моя! – прикрикнул священник. – Я постараюсь уговорить аллагиона Луку. Спрячь серебро. Молись и держи себя в руках! От твоего отчаяния Ксении – дочери твоей – только хуже!

Татьяна совсем залилась слезами, часто закивала и спрятала серебро.

– Как во Христе зовут твою подругу?

– П-п-п-ри-и-и-и…

– Прискилла?

– Д-д-даааа, – сквозь всхлипывания выдавила Татьяна.

«Макарий, ты идиот! Кто тянул тебя за язык? Почему ты всегда влезаешь в дела, которые тебя не касаются? Но теперь делать нечего».

– Теперь успокойся и иди к себе!

– А…

– К дочери иди, дура! – не выдержал священник. – И сопли подбери! Ты ей нужна весёлой!

Татьяна, часто кивая и пятясь задом, скрылась в переходе.

«И это невестка эпарха Кирилла? Тьфу! Как я понимаю тебя, Лавр… Надеюсь, никто об этом случае Кириллу не доложит. Ты, брат-солдат, не совладал с гневом, и тем нанёс эпарху оскорбление, а это, Макарий, мягко говоря, нежелательно… Тьфу, прости меня, Господи, ибо паки согрешил я!»

* * *

Разговор с Лукой состоялся за богатым столом. Присутствовали только хозяин и священник.

«Заметь, Макарий, в этом доме гинекий держат в строгости почти арабской, но… Всегда это «но»! Интересно, есть на свете что-нибудь, не подчиняющееся этому закону?

Вот так и в роду аллагиона Луки. Кажется, что женщины его семьи не смеют поднять глаз от пола, а жена даже при посторонних зовёт только по имени отца – Спиридоныч. Это не слишком уважительно по местным обычаям. Скорее, совсем не уважительно. И муж терпит.

Постой, Макарий, может быть, дело в тёмной семейной истории, что мне давеча рассказала одна добрая прихожанка? Несколько лет назад Лука лишил жизни дочь, сбежавшую с пленником, за которого