Ведьмаки и колдовки - Карина Демина

Белую.

И пледом белоснежным ноги укрыла. А волосы — платком, правда, серым, верно, белый уж больно на фату смахивал…

В саду цвели цветы. Буйно. Пышно.

Раздражающе.

— Славушка, — папенька подкатил кресло к беседке и не без труда втолкнул внутрь, — мне сказали, что ты… как бы это выразиться… тебе сложно ныне будет в миру… все-то знают про… не то чтобы тебя кто-то винит, но…

Богуслава кивнула: не маленькая, сама понимает: одержимость — недуг, о котором в обществе вспоминать не принято. И не только о недуге, но… выходит, что и о самой Богуславе?

Она теперь из тех, о ком забудут?

Вычеркнут из светской жизни, словно бы и не было таких…

— Ты не расстраивайся. — Папенька шаль поправил. — А может, оно и к лучшему… поедем с тобой на деревню… я поместьице прикупил одно… будем жить, лошадей разводить…

— И кур.

— Как скажешь, Славушка… тебе какие больше по нраву?

— Рыжие, — мрачно сказала Богуслава, представив свою дальнейшую жизнь в тиши поместья, в окружении лошадей и кур.

Уж лучше бы ей и дальше одержимою оставаться.

Кто просил демона изгонять?

— Рыжие… конечно, рыжие… выведем новую породу… повышенной яйценоскости… назовем твоим именем…

— Папа, ты что несешь?! — Богуславе странно было видеть папеньку таким. Куда подевался прежний князь Ястрежемский, который навряд ли стал бы о курах и повышенной яйценоскости думать. А может, Агнешка и с ним чего сотворила?

К слову, о ней…

— Ты развелся, надеюсь?

— Овдовел, — признался папенька, потупившись. — Ты уж прости, деточка… не верил тебе… околдовала, глаза застила…

Ага, только не волшбой, а бюстом своим и еще кое-чем, о чем приличным девицам знать не полагается.

— Хорошо, — сказала Богуслава, глаза прикрывая. Дневной свет причинял ей боль, но она терпела, поскольку заяви о том сестре-милосерднице, враз лечить станут.

А лечение у них одно — молитвы в неумеренных дозах.

Нет уж, Богуслава как-нибудь сама управится, без молитв…

— Что хорошего? — не понял папенька.

— Хорошо, что овдовел… а то я бы ее, и потом на каторгу. Мне на каторгу неохота… — Это Богуслава сказала искренне.

— А куда охота?

Папенька подвинулся ближе и в глаза заглянул этак заискивающе.

— Замуж, — решилась Богуслава, понимая, что еще немного и драгоценного своего батюшку огреет молитвенником по лысине. Глядишь, святое слово и усвоится.

Благости опять же прибудет.

— Так… Славушка… — Папенька смутился, и кончик носа у него покраснел.

Ручки трет.

Озирается воровато… и чем больше этаких нехарактерных для папенькиного вспыльчивого норову признаков Богуслава находила, тем сильнее преисполнялась нехороших предчувствий.

— Не возьмут тебя замуж, Славушка, — наконец признался он.

— Это почему же?

— Так ведь… одержимая… и слух пошел, будто бы разумом повредилась… и что демон с тобой сотворил… всякое. — У папеньки покраснели не только нос, но и уши. Волнение ли было тому причиной или же просто жара — а месяц выдался до отвращения душным, пыльным, — но князь Ястрежемский сильно потел. — Сама понимаешь…

— Понимаю, — медленно произнесла Богуслава.

Значит, папенькин деловой партнер, вещавший о неземной своей любови, передумал… и не только он, выходит… и оно понятно, кому охота одержимую под венец вести… боятся…

И правильно.

Пустота внутри Богуславы не исчезла, да и не исчезнет, с сей данностью надо смириться, она и смирилась почти что, но лишь испытывала глухую обиду на все человечество, на несправедливость… разве она, Богуслава, заслужила этакое?

— И какие варианты? — поинтересовалась она, покусывая губу, чтобы не разрыдаться.

— Так… я же сказал, Славушка… поместье… лошади… годик-другой, пока слухи поутихнут… а там, глядишь, и поутихнут…

Годик-другой?

Что ж… почему бы и нет… Богуслава как-нибудь да выдержит.

— Или же… — Папенька вновь замялся. — Сестры говорят, что будут рады дать тебе приют… если ты пожелаешь от мира отречься… подумай, Богуславушка.

И взгляд отвел.

Понятно.

Отречься. Уйти в монастырь. Папенька небось не пожалел бы и половины состояния, потому как одно дело — дочь, которая демона в душу и тело пустила, и другое — монахиня…

…и выбрал бы обитель посолидней.

…а сам небось новую женушку нашел бы, из тех, которые попроще…

— Нет, — жестко ответила Богуслава. — В монастырь я точно не пойду.

Папенька вздохнул, но настаивать не посмел.

Взгляд его скользнул по белоснежным астрам, которые при храмовой лечебнице цвели пышно, в огромных количествах.

— Подождем, — вынесла решение Богуслава. — А там…

— Тадеуш Вевельский предлагает сделку. — Папенька дотянулся до астры, спугнув толстого шмеля, который взвился с громким гудением. Омерзительный этот звук ввинчивался в виски, раздражая невероятно. — Его сынок свободен…

— Который?

— Лихослав… — Папенька поморщился. — Правда, титул ему не наследовать, и тут я Тадеуша понимаю… все ж таки волкодлак… но как партия…

— И сколько просит?

— Пять миллионов.

— Сколько?! — Богуслава сама возмутилась, хотя, конечно, полагала папенькино имущество своим, даром что единственная наследница.

Пока единственная.

— Пять миллионов, Славушка…

Половина состояния, да, определенно, монастырь обошелся бы дешевле.

— Хорошо. — Богуслава закрыла глаза. — Но не Лихослав… кто там следующим в списках идет?

Папенька усмехнулся. Кажется, он сам думал над этим вопросом, и следовало признать, что мысли его были созвучны Богуславиным.

— Велеслав.

— Велеслав… не помню…

— Ты его видела, при гвардейцах подвизается… ничего особенного.

— Оно и к лучшему, если ничего особенного. — Богуслава широко зевнула: все-таки сказывалось истощение. — Скажи князю Вевельскому, что я согласна выйти замуж. Но за князя.

— Думаешь, согласится?

— Если ему нужны деньги, то согласится…

…в конце концов, с замужней спрос меньше. И будущую княгиню Вевельскую в свете примут куда более снисходительно, нежели оступившуюся княжну Ястрежемску. А монастырю надобно будет пожертвовать… в пару-тройку приютов заглянуть, но так, чтоб об этом в газетах написали…

…интервью дать…

…покаяться прилюдно, мол, оступилась… от великой любви к Себастьяну Вевельскому… да, приворожить желала, девичья глупость, которая дорого вышла… и вообще, кто ж знал, что он такой скотиной окажется?

Раскаявшихся жалеют.

А девиц с несчастной влюбленностью — тем паче…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});