Преступный человек (сборник) - Чезаре Ломброзо

«Я никогда не слыхивал, – пишет Вендель, – чтобы революции производились людьми, носящими очки, или чтобы новые истины были услышаны теми, кто нуждается в слуховой трубе».

Один известный нигилист говорил мне: «Русский человек, который бы в двадцать лет не был социалистом, а в сорок не раскаялся в этом, пошлый дурак».

Во всяком случае, как замечает Коко (говоря о молодых людях, которых неаполитанские революционеры рассылали по провинциям в качестве комиссаров и которые реформировали решительно все, не имея определенного плана), молодые люди способны сделать революцию, но не способны ее подержать, что легко объясняется отсутствием у них благоразумия и здравого практического смысла, даваемого только опытом. Понятно, стало быть, почему молодежь преобладает во время бунтов, а при настоящих революциях оказывается в меньшинстве.

Так, на 152 человека, судившихся за участие в деле объединения Италии, большинство принадлежало к возрасту 30–50 лет, как это видно из следующей таблички:

Тогда как при маленьких местных восстаниях на 183 убитых приходилось:

В польском восстании 1830 года (Страшевич) на 84 революционера приходилось:

Между тем в политических покушениях, произведенных русскими революционерами в 1883–1884 годах, из 21 обвиненного только одному было больше 30 лет, а из остальных 13 было 25–30 и 7 – 20–25 лет.

Из них замешанных в убийстве императора Александра II ни одному не было более 30 лет (Михайлову – 21, Гельфман – 26, Кибальчичу – 27, Желябову – 30, Перовской – 27, Рысакову – 19).

Известно, кроме того, что нигилистическая партия состояла главным образом из студентов разных университетов, сделавшихся центрами революционного движения.

По словам Степняка, именно молодежь начала движение 1873–1874 годов, с которого началась революционная эра в России. Этому движению помогло само правительство, предписав русским, учившимся в Швейцарии, вернуться на родину под страхом изгнания. Этим оно усилило пропаганду студентов, пропитанных социалистическими идеями.

2) Возраст участников в бунтах. Из 651 коммунара, захваченного на улицах Парижа с оружием в руках, 237 было от роду 16 лет, 226 – 14, 47–13, 21–12, 11–11, 4 – 10, одному – 8 и одному – 7 лет!

Из 76 членов Коммуны, возраст которых можно было точно определить:

В Италии, по официальным статистическим сведениям за 1881–1885 годы, из 12 осужденных за политические преступления только 3 были совершеннолетними, а из остальных семерым было от 18 до 21 года и двоим – менее 18.

Вообще гениальность проявляется очень рано, как мы это доказали в «Преступном человеке».

IIIПрофессия и положение в обществе

1) Изучая историю революций, мы видим, что некоторые общественные классы поочередно дают толчок революционному движению и направляют его, а чем более это движение соответствует духу времени и нуждам народа, тем шире участие в нем различных классов общества. Это можно видеть, например, в России, где до половины XIX столетия совершались только дворцовые революции или восстания самозванцев, провозглашавших себя царями. Но во второй половине этого столетия там появляется уже движение, которое можно назвать демократическим, проявляющееся покушениями на особу императора. Так, в апреле 1866 года студент Владимир Каракозов стрелял в Александра II; в июле 1867 года ремесленник Березовский совершил знаменитое покушение на жизнь того же государя на Елисейских полях; в апреле 1879 года вновь покушался на его жизнь Соловьев; в 1880 году был взорван императорский поезд; в феврале того же года состоялся взрыв в Зимнем дворце; наконец, в марте 1881 года Александр II был убит.

Из этого можно видеть, что политические преступления тоже эволюционируют – с течением времени меняют форму.

Анализируя участие различных общественных классов в политических преступлениях, прежде всего надо отделить городское население от деревенского. Мы уже прежде видели, что революционные элементы концентрируются главным образом в больших городах, там, где больше сумасшедших и невропатов.

В деревнях, напротив того, низший уровень образования, большая привычка к подчинению, большее уважение к власть предержащим и духовенству, почти полное отсутствие ассоциаций и коопераций обусловливают и отсутствие бунтов, разражающихся весьма редко, главным образом только в случаях общей и крайней бедности. Да и то эти бунты весьма легко укрощаются.

2) Дворянство и духовенство. Надо заметить, что дворянство и духовенство, которые по традициям, по воспитанию и по инстинкту сохранения своих привилегий почти всегда бывают реакционными (достаточно вспомнить о разбойничестве, подготовляемом и направляемом монахами, о реакционной деятельности кардинала Руффо в Неаполе и о карлистском движении в Испании), тем не менее в значительном числе встречаются и в рядах прогрессивных революционеров, если только революция не угрожает их собственным интересам и жизни. В последнем случае они являются закоренелыми мизонеистами и рьяными консерваторами.

В России политические преступления совершаются главным образом лицами, получившими высшее образование; в этом нельзя сомневаться, несмотря на то что с 1880 года официальных статистических данных на этот счет не имеется, так как политические преступления были тогда изъяты из ведения присяжных.

На этот факт указывает и Анучин в своей работе касательно лиц, сосланных в Сибирь с 1827 по 1846 год. Там мы находим, что в царствование императора Николая II дворян было сослано за политические преступления в 120 раз больше, чем лиц других сословий.

Причину этого явления можно найти в том уже отмеченном нами факте, что даже свободный народ в силу привычки и атавизма охотно дозволяет командовать собой членам той касты или партии, которая хотя и тиранила его когда-то, но в данное время является деятельной помощницей. «Аристократизм, – говорит Мабле, – является для народа в некотором роде религией, жрецами которой служат дворяне». Гарофало заметил даже, что при демократических выборах в Италии аристократическое имя при равных условиях всегда дает кандидату преимущество.

Духовенство легче увлекается революционными течениями, потому что оно при большей осведомленности относительно недостатков своей касты и своих доктрин подвержено большей экзальтации, вызываемой уединением и особенностями монашеской жизни. Потому-то самые ярые противники догм и обличители недостатков духовного сословия встречаются именно среди духовных, что и вполне естественно, так как делами партии больше всего интересуются ее члены. Достаточно вспомнить имена Джордано Бруно, Савонаролы, Кампанеллы, Социно, Кальвина, Лютера, Спинозы, Ардиго и, наконец, Ренана. Интересно отметить по этому случаю, что выражение Высочайшее Существо (Etre supreme), поставленное вместо слова Бог в Декларации прав человека, было подсказано священниками, входившими в состав собрания, аббатами Грегуаром и Бонфуа, епископами Шартрским и Нимским.

Что касается дворян, то их участие в революционных движениях объясняется также дегенеративными аномалиями (Мирабо может служить примером), личным соперничеством, желанием превзойти противника или вырваться из цепей касты, которыми более сильные члены последней окутывают более слабых. Наконец, надо иметь в виду и большую осведомленность относительно недостатков этой касты, и тот закон контраста в проявлении наследственности, по которому дети мотов, скупцов, себялюбцев отличается иногда качествами, совершенно противоположными.

К этому надо прибавить, что аристократ обладает большими средствами получать образование и проявлять свои таланты. Гальтон, например, насчитывает среди гениальных людей 35 % аристократов, тогда как гораздо более многочисленный класс плебеев дает их только 20 %. Одна буржуазия может соперничать с аристократами, так как дает 42 % гениальных людей.

Аристотель, изучая в своей «Политике» причины, побуждающие аристократов становиться во главе революций, приписывает эти побуждения или демагогическому инстинкту, или дурному поведению, доведшему их до разорения, или, наконец, желанию захватить в свои руки власть для себя лично или для передачи кому-нибудь другому, подобно тому как Гиппарх очистил путь для Дионисия Сиракузского.

Но это справедливо только по отношению к бунтам. В действительности аристократов не всегда личное самолюбие или стремление захватить власть толкает в революцию. Примером могут служить Гракхи, пожертвовавшие собой за дело народа и поднявшие последний против своей собственной касты. Во Франции также поступили герцоги Лонгвилль и Бофор и принц Конти, а позднее Мирабо, Ламартин, Рошфор; в Германии – Гец фон Берлихинген; во Фландрии – графы Горн и Эгмонт; в Италии – Кавур, Риказоли, Д’Азелио; в России – Бакунин, Достоевский, Кропоткин, Перовская и прочие.