Предание Темных - Доуз Кейси

Очевидно, даже они видят, насколько худо этим людям.

Видя, что Влад все так же смотрит туда же стеклянным взглядом, Лале все-таки начинает подозревать по какой такой причине друг «вдруг» оказался здесь в тот самый момент, когда привели пленных. Решив, что поэтому он может знать о них чуть больше, она вкрадчиво спрашивает, стараясь не рассердить его пуще прежнего:

– Не знаешь, из какой они страны?

Пауза так затягивается, что Лале уже не надеется получить ответ. Однако, спустя несколько томительных минут, Влад вновь обращает к ней лицо. Только теперь на нем нет той непроницаемой маски, сдобренной порцией недовольства и сухого раздражения.

Теперь за всем этим явственнее всего проступает лишь какая-та глубинная печаль и знакомая ей обреченная беспомощность:

– Неизвестно.. могут быть и из моей.

Теперь ей становится понятным, почему Влада так задела за живое эта тема. Она уже сожалеет о своих резких ответах, данных ему ранее.

– И что с ними будет?

– Кузина султана спрашивает об этом меня, такого же пленного? – уточняет Влад, но в его голосе нет каких-то насмехательских ноток, потому Лале решает, что он, верно, действительно с некоторым удивлением задумывается над подобным положением дел.

После чего, вздохнув, отвечает:

– В лучшем случае – каторга или заточение.

– А в худшем?

И тут, будто ответом на вопрос, на площадке показывается посыльным с письмом от султана. Стражник разворачивает свиток, прочитывает его и с минуту молчит.

После чего поворачивается к военным:

– Ввиду нехватки мест для содержания пленных, а так же учитывая обстоятельства и вину этих людей, султан Мехмед приказывает всех казнить.

Сделав паузу, с еще большей неохотой заканчивает:

– Через посажение на кол.

-9-

Лале прижимает ладонь ко рту и оборачивается к Владу.

Но более не видит в его лице выражения своего друга.

Брови Влада вновь с еще большой яростью стремятся к переносице, глаза темнеют, губы искривляются в каком-то полном ненависти и презрении, оскале. Опустив глаза, она замечает, что он так сжал кулаки, что костяшки побелели, а на ладонях, кажется, останутся яркие следы.

– Влад.. – она осторожно трогает его за плечо, но тот резко одергивается, теперь обратив свой сверкающий молниями взгляд на нее.

Лале чуть опешивает, но все же добавляет:

– Влад.. это не обязательно могут быть люди из твоей страны..

– Да? Значит, всех остальных пусть казнят? – его губы сжимаются и он цедит сквозь зубы – через посажение на кол. Мучительнейшая из смертей! Он нарочно избрал именно ее.

– Влад..

Юноша вновь одергивается и уносится прочь. Но когда, точно тайфун, пробегает мимо нее, Лале слышит едва различимое гневное цежение, которое обращено скорее самому себе, чем кому-либо другому:

– …тогда пусть будет готов однажды и сам принять ту участь, что раздаривает остальным.

* * *

Вернувшись после этого в комнату, Лале пропускает даже время завтрака. После увиденного – последнее, о чем ей хочется думать – это еда.

Ей очень жаль, что Влад ее так понял (она совсем не имела ввиду, что соглашается с решением Мехмеда казнить всех прочих и своей глупой речью пыталась лишь утешить друга), но еще более жаль ей того, как яростно он отреагировал на увиденное.

У обоих ее друзей пылкий и боевой нрав – но у Аслана он тесно сопряжен с доблестью, а у Влада с местью.

Аслан готов, наплевав на все опасности и угрозы, вступиться за бравое дело и справедливость. А Влад, так же безрассудно, готов вступиться за то, чтобы отомстить всем обидчикам, которые так или иначе нанесли вред ему, его семье или народу его отца (его народу, как он говорит).

И то, что она услышала от него на конюшне, очень расстроило и обеспокоило Лале. Понятное дело, это всего лишь слова – но находясь в таком взвинченном состоянии, мало ли чего он удумает. А что, если каким-то образом найдет способ примкнуть к тем остаткам бунтовщикам, которые вдруг осмелятся продолжить свои заговоры, несмотря на Али-бея? А что, если найдет другой способ проявить свое неповиновение (и вместе с тем презрение) к султану?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Учитывая еще и прежнюю неприязнь Мехмеда к ее друзьям – он казнит его без раздумий, только дай повод.

Возможно, даже так же.

Через посажение на кол.

От всех этих дурных мыслей и образов Лале начинает совсем дурнеть. И как ей остудить пыл друга? Он же совершенно не захотел ее слушать, а любые ее попытки его утешить – напротив, воспринял лишь в штыки, будто сама Лале его самый главный враг! Будто бы родство с Мехмедом, которого она сама ненавидит почище, чем Влад – делает ее вдруг его единомышленником и ответственной за все его решения и поступки!

Когда раздается стук – Лале вначале даже кажется, что это стучит у нее в висках.

Но когда дверь после первого же стука резко распахивается, Лале понимает, что стучало все-таки не в висках.

Она едва успевает подскочить на кровати, когда в комнату заходят без приглашения и даже разрешения.

Лале недовольно (и несколько растерянно) глядит на Мехмеда. Только что она о нем думала – и тут как тут.

Конечно, султан явился не один – позади стоят двое его стражников, но после кивка Мехмеда, они выходят, оставив их наедине. Меньше всего в этом состоянии Лале хочется знать, зачем он к ней пожаловал, но ничего другого не остается.

Стало быть, «неожиданные дела» Шахи-хатун, о которых она вспомнила третью часа ранее (и которые тогда показались Лале такими уместными, потому что она хотела побыть одна) – вновь оказались совсем уж не такими и «неожиданными».

Мехмед скалится:

– Доброе утро, мой прекрасный тюльпан. Вот проходил мимо.. и решил зайти.

Как часто, интересно, султан проходит мимо покоев своей кузины именно тогда, когда ее наставница, что всегда вьется рядом, вдруг вспоминает о важных делах?

Но Лале ничего не отвечает, и тогда он продолжает:

– Зайти, чтобы лично напомнить – сегодня вечером я жду тебя в своих покоях. В качестве особого гостя.

Мехмед присаживается на край кровати и пытается податься ближе, но Лале тут же, с прыткостью кошки, отскакивает и встает рывком с другой стороны кровати.

Ошарашенно глядит на недовольного ее поведением кузена, не в силах понять – верно ли она истолковала его слова? Ведь буквально часом ранее она пришла к заключению, что вчерашняя выходка была лишь безраздумным поступком, который не осмелится привести в исполнение даже Мехмед, побоясь последствий..

Но теперь, он приходит сюда и прямым текстом говорит, что ничего не отменил, ничего не забыл.. и что ей тоже не следует забывать.

Она изгибает бровь и хмурится:

– Но зачем вам это?

Султан лишь фыркает на ее вопрос:

– Потому что Я. Так. Хочу. Этого достаточно для моего желания в моей империи.

Лале понимает, что у Мехмеда уж точно окончательно и бесповоротно переклинило на почве безграничной власти и ЕГО империи.

Он вдруг падает на ее подушки, более не пытаясь дотянуться до Лале, и чуть улыбается:

– Знаешь, мне даже нравится твоя некоторая строптивость.. совсем покорные в гареме надоели.

Он изгибает бровь и поднимается:

– Ты только не перебарщивай. Не заблуждайся в том, кто я такой. И помни – начнешь портить мне настроение, придется ведь тогда и наблюдать за тем, каков я в нём.

Он глумливо смеется, но есть в этом смехе что-то угрожающее, опасное, предостерегающее. После чего Мехмед опускает голову, а его глаза поблескивают каким-то мутным блеском:

– Будь хорошей девочкой и уверен, мы с тобой подружимся. Жду вечером…

-10-

Наше время, селение Холодное.

Дом Сандры.

Впервые я возвращаюсь не потому, что такого оказалось «веление» или что-то там полотна, которое, будто длинный-длинный фильм, показывает мне видения прошлого – а потому, что меня кто-то сильно трясет.