Литературно-художественный альманах «Дружба», № 3 - В. Азаров

От мыса к мысу бежали собаки по ровному заснеженному льду. Серый бежал вразвалку, потряхивая своей большой головой. Рядом с ним Найда казалась легкой и изящной. Тузя налег на лямку со всей силой. В то же время его побежка была легкой. Его хвост, свитый в тугое кольцо, лежал на спине роскошным украшением. Острый нос принюхивался к незнакомым запахам, которые приносил с моря ветерок. Собака скалила белые зубы, точно улыбалась.

Лис бежал осторожно. Бельчик с таким любопытством осматривался: по сторонам, что нередко спотыкался о заструги. Сокол и Нордик тянули умеренно. Их лямки иногда ослабевали и начинали провисать.

— Нордик! — кричал Крутов и стучал рукояткой бича по передку нарты. — Сокол, навались, не то угощу!

Старуха не отставала от других, ее лямка была всегда натянута.

Морской лед покрывал снег. Уплотненный метелями и морозом, он был таким твердым, что нарта почти не оставляла следа.

Собаки бежали легко, и за первый день мы прошли тридцать кило метров.

Я шел на лыжах и часто отставал от упряжки. На одной из остановок Крутов привязал к задку нарты веревку. Свободный конец он подал мне. Одну лыжную палку, которая становилась лишней, я положил на нарту. В левую руку взял конец веревки, а в правой оставил палку, чтобы можно было, когда это требовалось, подталкиваться.

К концу третьего дня пути мы свернули с морского берега и поехали через тундру, а еще через два дня, проделав полуторастакилометровый маршрут, остановились у подножия ледника.

Отдохнув, я оставил в палатке Крутова и собак, развалившихся на снегу, встал на лыжи и начал подъем на ледник.

Серый и Найда молча посмотрели мне вслед. Бельчик не удержался, выразил свое недоумение вопрощающим тявканьем.

6. НА ЛЕДНИКЕ

Шел десятый час вечера. Нижняя часть склона ледника была закрыта мощным слоем слежавшегося снега, и я вначале поднимался очень легко.

Было необыкновенно тихо. Вечернее солнце светило мне в спину, слегка пригревало. Впереди себя я видел длинную тень. Я всё время наступал на нее, а она бесшумно скользила вперед.

Скоро склон стал круче, а снеговой покров тонкий. Кое-где проступали голубоватые пятна глетчерного льда. Время от времени я останавливался, брал по анероиду отсчет, крутил в воздухе привязанный на шнурок пращ-термометр, — измерял температуру. Давление понижалось, становилось заметно холоднее. Иногда ложился на бок и с помощью клинометра — несложного приспособления в горном компасе — измерял угол склона. Он не превышал 30°.

Когда анероид показал, что я забрался на высоту в триста метров, солнце стояло уже на севере.

Склон ледника становился всё положе и положе. Некоторое время я еще видел, оборачиваясь, тундру, пятна вытаявших россыпей, ложбины, в которых лежали голубые тени.

Наконец выпуклая поверхность ледника закрыла всю — тундру и далекий морской берег. Во все стороны от меня расстилался ледниковый щит. Как толстый панцырь, он покрывал больше половины острова.

Ледниковый щит своей формой напоминал громадный круглый каравай и имел в поперечнике около восьмидесяти километров. Там, где к нему близко подходил морской берег, от ледника вытягивались языки. Медленно двигаясь, они сползали прямо в море. Окончание ледникового языка разбивалось трещинами, здесь рождались громадные ледяные горы — айсберги.

Ледник, на который я поднимался, являлся остатком — реликтом — древнего оледенения, во время которого льды закрывали все острова сплошным покровом.

В настоящее время ледники могут существовать только там, где осадки, выпадающие главным образом в виде снега, не успевают стаивать за лето. Так было и здесь. С августа и по июнь здесь выпадает снег. В прошлом году на леднике соседнего острова меня захватила пурга в июле. Внутренние части ледниковых щитов называют «областью питания». Здесь происходит превращение снега в фирн — зернистый уплотненный снег, который потом превращается в голубой глетчерный лед. Из внутренних частей льды медленно растекаются к окраинам.

Я продолжал подниматься. Начинали мерзнуть руки. Откуда-то со стороны подул ветерок — и снежная поверхность сразу же пришла в движение. Ветер перекатывал снежинки, и они, мелкие, искрящиеся на солнце, двигались широким, но тонким и просвечивающимся, как кисея, потоком.

Полное безмолвие, царившее на щите, сменилось нежным, чуть слышным шелестом.

А я поднимался и поднимался. Чем выше, тем положе становился склон ледника, а моя тень упорно смещалась вправо.

Солнце стояло на северо-востоке; было около трех часов ночи. По моим подсчетам, я уже удалился от палатки на двадцать пять километров.

Я прошел еще час. Анероид показывал 600 метров. Чтобы проверить себя, я продвинулся еще на километр, но стрелка анероида не стронулась с места. Значит, я достиг внутренней части ледникового щита; поверхность здесь была горизонтальной.

Ветер стих, поток снежинок остановился. Ни один звук не доносился сюда. Ничто не нарушало белого безмолвия безжизненной пустыни. Здесь не было даже скал, которые иногда выступают из-подо льда.

Я записал время и пошел назад.

Мне казалось, что весь обратный путь будет легким и приятным скольжением вниз по склону. Так оно и было, пока склон оставался пологим. Чем больше я приближался к краю ледника, тем круче становился спуск. Мне уже не надо было подталкиваться палками, — лыжи скользили сами и с каждой минутой это скольжение становилось быстрее и быстрее. Меня несло прямо вниз, а чтобы спуститься к палатке, надо было держаться наискось. Всё время я должен был управлять лыжами. От напряжения быстро устали ноги.

Начались участки голого льда. Легкая поземка успела прикрыть лед тончайшим слоем снежной пыли. Я упал один раз, потом второй. После третьего падения пришлось долго лежать и растирать ушибленное колено. Отдохнув, я опять встал на лыжи, присел верхом на палки, чтобы они служили, как тормоз, и заскользил.

Повидимому, я приближался к участку склона наибольшей крутизны, потому что лыжи понеслись неудержимо. В ушах свистело, лицо жег ветер, в глазах рябило от теней, лежавших в неровностях снега. Удерживаясь от падения, почти бессознательно я присел на лыжные палки тяжелее, и скорость сразу же уменьшилась. Металлические штыри на концах палок, когда я садился, бороздили снег и замедляли движение.

Окутанный вихрем снежной пыли, я приближался к краю ледника. Меня еще никто не мог видеть, но мой спуск сопровождался таким скрежетом палок, что не услыхать мое движение было нельзя.

Залаяли собаки. Первым заволновался Бельчик, а потом его волнение передалось остальным. Когда я увидел палатку, лаяли уже все собаки.

У палатки я взял последний отсчет по анероиду. Давление, по сравнению с самым первым отсчетом, перед подъемом, понизилось. Пращ-термометр показывал 4° тепла. Только теперь я обратил внимание на снег. Он стал мягким и голубым. На глазах оседал и насыщался водой.

7. ВЕСНА ИДЕТ

Были первые числа июня. Начиналась весна. На тундре появлялись всё новые и новые пятна щебнистой земли. Снег становился рыхлым. Он податливо оседал не только под ногами людей. В него врезались лыжи и полозья нарты, проваливались собаки.

Еще через два дня мы подъехали к заливчику, куда нас доставил самолет. Забрав весь груз, направились на юг. Еще два дня пришлось затратить для того, чтобы пройти сорок километров и подойти к берегу моря в том месте, где вплотную к нему подступал край ледникового щита. Здесь мы разбили палатку на мелком и уже сухом песке, под защитой массивной скалы песчаника. Неподалеку от палатки уже пробился первый ручеек.

С новой стоянки я еще раз поднялся на ледник и прошел по нему около двадцати километров, чтобы убедиться, что там нет «нунатаков», — окал. Опять передо мною лежала ровная, заснеженная поверхность мощного ледяного панцыря. Ни одного камня, ни выступа скалы не было видно вокруг. Снова, как и несколько дней назад, я очутился в ином мире. Здесь всё еще была зима, — морозец пощипывал уши, — и я невольно подумал, что нам, спасаясь от стремительного натиска весны, возможно, придется подняться на ледник.

На берегу, в нескольких шагах от нашей палатки начинались скалы. Толстые плиты песчаника были обточены ветрами и имели самую причудливую форму. Многие скалы походили на людей или диковинных животных, на поверхности некоторых плит имелись углубления, похожие на маленькие пещеры. Я видел громадный качающийся камень. Он начал сползать, но задержался на выступе своего основания так, что центр тяжести пришелся прямо над точкой опоры. Эту плиту, весом не менее тонны, можно было качнуть одной рукой. Отпущенная, она принимала первоначальное положение. Гигантские столбы песчаника высотою с двух- и трехэтажные здания, обточенные ветром, стояли на берегу моря, как колонны какого-то древнего храма.